Глава 2

Они появились пунктуально, к двум часам дня, тремя машинами. Красиво, синхронно остановились, одновременно открыли двери черных “бэх”, сверкающе-блестящих сверху, но уже успевших животами собрать пробы грязного снега со всех окрестных дорог. Вышли так слаженно, будто долго репетировали перед этим. Мне раньше казалось, что такое только в фильмах бывает, даже в голове на заднем фоне заиграло что-то вроде “имперского марша”…

Я бы соврала, если бы сказала, что сразу его узнала.

Нет, когда делегация вышла из машин и, построившись клином, то бишь, свиньей, направилась к нам, стоящим на крыльце (как будто с хлебом-солью, но без), у меня в голове и мыслей подобных не мелькнуло, я только отметила – красиво!

Четверо: трое мужчин и дама. Один из мужчин впереди, остальные за ним в ряд. Очень породистые, холеные, это видно даже на расстоянии было, только один подкачал, уродился плюгавым задохликом, но его предусмотрительно затерли в середину. Наверное, чтобы не смазывал эффект.

Когда мы принялись радостно жать друг другу руки (на деле корчить сдержанно-приветливые рожи и стараться не ломать пальцы), я зацепилась за знакомую синеву глаз.

Но вздрогнула и прозрела только когда в мешанине имен прозвучало "Мирослав Радомилович".

Удар молнии. Пропасть, разверзшаяся под ногами. Рояль, рухнувший с девятого этажа прямо на голову. Здоровенный такой роялище…

Кто выключил воздух? Включите немедленно! Женщине дурно!

От сдержанно-крепкого рукопожатия теперь горела ладонь. Я старалась не глазеть на него, но все равно глазела.

Бритый череп сменила стильная стрижка, нарочито небрежная, как сейчас модно. Густые пепельно-русые волосы. Серьги не было, хотя, если приглядеться, было видно, что след от нее окончательно так и не зарос. Мужское пальто, ладно сидящее на красивой фигуре, которую тогдашняя бесформенная толстовка с черепом скрывала.

“Боженька, за что?!” – мысленно взвыла я, улыбнулась, задействовав самое страшное оружие в своем арсенале – ямочки на щечках и искреннее дружелюбие, и пригласила дорогих гостей следовать за мной, раз уж прямо сейчас провалиться, откуда явились, они не могут.

Панические мысли вырывались за пределы головы и носились по всем организму, вызывая то слабость в ногах, то дрожь в коленях, то еще какую блажь. Очень, знаете ли, непросто призвать к порядку нервы, когда ты смотришь на мужчину и получаешь исчерпывающую информацию о том, как будут выглядеть через тридцать лет твои сыновья!

Отлично они будут выглядеть. Офигенно! Не забывайте, мама, налегать на спортивные секции, и невест сможете солить пачками!

Не спрашивайте, зачем мне пачки соленых невест.

Не удержавшись, я стрельнула оценивающим взглядом в даму: короткая стрижка, тонкие черты, умное, волевое лицо. Пепельно-русые волосы и синие глаза. Неуловимое сходство.

Я отвела взгляд. Мысленно пнула саму себя и включилась в работу.

За стойкой администратора Рита Викентьева заселяла гостей:

– Ваш паспорт, пожалуйста.

Даму, того из гостей, что шел первым и плюгавого заселили штатно – условия проживания я лично согласовала заранее с кем-то из помощников, и номера были подобраны в полном соответствии с запросами. А вот с Мирославом Радомиловичем возникли трения.

Мирослав, чтоб его, Радомилович, дождавшись, пока его оформят, и получив обратно паспорт, вдруг объявил:

– Знаете, я бы, наверное, все же хотел отдельный домик.

И улыбнулся. У Риты, кажется, на миг приостановилась мозговая деятельность.

– Но… – Она на секунду смешалась, потому как получила от меня четкие однозначные инструкции, кого и куда, но быстро взяла себя в руки. – Да, конечно! Какую избушку желаете: с подъездом, без?

– А у вас есть номерной фонд без подъезда? – вальяжно поинтересовался уже заселенный Всеслав Всеволодович, тот, который шел от машин первым, и мы с Ритой дружно оглянулись туда, где на стене висела шикарная внутренняя вывеска: на мшисто-зеленом поле надпись из светлого дерева “База отдыха “Тишина”

Администратор тепло улыбнулась гостю и пояснила:

– Две трети избушек находятся в глубине территории и автомобильного доступа не имеют.

А я с удовольствием отметила, что держится Викентьева отлично, приятно посмотреть, и работает уверенно.

– Знаете что? Мне, пожалуй, тоже отдельный домик. С подъездом, – заявил Всеслав Всеволодович, выкладывая на дубовую стойку администратора выданный ранее ключ, и Рита послала ему улыбку “одну-минуту-я-закончу-обслуживать-предыдущего-клиента-и-решу-ваш-вопрос”.

– А мне – без, – снова улыбнулся бедной Викентьевой Мирослав… Радомилович.

Сволочь! Ей же еще работать!

Но хвалила я Риту не зря – кремень, а не девица! Собралась с силами и разместила капризных гостей.

– Ваша избушка двадцать четвертая, – ответно улыбнулась она, выкладывая на стойку брелок с силуэтом бычьей головы.

– Ваша избушка седьмая, – и переменчивому Всеславу Всеволодовичу вручили брелок с волком.

– Я провожу вас, – вмешалась я, не давая подчиненной начать выяснения, подождут ли они горничную или найдут нужные избушки сами. – Прошу, идите за мной.

Развернулась и повела.

Традиция-с. Дорогих гостей старший администратор выгуливает лично-с.

Но никогда еще сие действо не было столь щедро приправлено ощущением сюра.

Впереди шествовала я: пуховик на плечах, как плащ супергероя, и волосы назад (собраны в классическую “ракушку”, на самом деле, но могу же я чуть преувеличить?). К губам прилипла улыбка, в глазах – легкая безуминка (а вот тут никаких преувеличений), рот не закрывается – в режиме гида Колобкова незатыкуема! Общий вид, как у героя, собравшегося на подвиг: “Куда ты завел нас, не видно ни зги!”

У Мирослава и Всеслава фамилия общая – Азор. Интересно, она польская?

– База отдыха построена в традициях славянского зодчества шестнадцатого-семнадцатого веков. Не из высоких соображений, а исключительно для красоты. А это, обратите внимание, медвежий орех, ему уже больше ста двадцати лет, у него есть паспорт, и он внесен в “Красную книгу”. На территории базы два таких дерева, и за причинение вреда любому из них законом предусмотрена ответственность, и это в лучшем случае, потому что основной контингент наших гостей – люди, приехавшие в заповедник “Соловьиные Родники”. Люди, любящие и ценящие природу. Если они доберутся до нарушителя раньше закона…

Я многозначительно замолчала, скосив взгляд на своих спутников.

Всеслав Всеволодович шел по мощеной камнем дорожке, которую дворники успели отчистить от снега, и с любопытством вертел головой. Мирослав Радомилович был более сдержан в проявлении интереса, но тоже осматривался. Как приценивался. Когда этот оценивающий взгляд остановился на мне, я только чудом выдержала его, не отвернулась, а, как будто бы даже обрадовавшись вниманию, махнула рукой за пушистые елки и продолжила экскурсионный треп.

Когда Максим, много лет назад, получив в наследство здоровенный кус земли рядом с заповедником, закладывал базу отдыха, он не экономил место, потому что его здесь было действительно много. А еще он постарался быть максимально бережным к родительскому наследию.

Поэтому в “Тишине” нет заборов, кроме внешнего грозного частокола. Уединенность между избушками создают живые деревья – частью оставшиеся со времен Елистратовых-старших, частью досаженные уже позже, Максимом.

Осматривайся, сколько хочешь, кроме зеленых лап и шершавых стволов, ничего особо не высмотришь.

– Ваша избушка, Всеслав Всеволодович! – я эффектно развернулась и повела рукой в сторону седьмого домика, с таким видом, будто вот только вчера лично его весь день строгала, вместе с резной волчьей головой на коньке и деревянным кружевом, и теперь жажду предъявить широкой общественности.

А общественность, кстати, не такая уж и широкая. В плечах так уж всяко поуже Мирослава, тудыть его в качель, Радомиловича.

Интересно, кем они друг другу приходятся. Всеслав явно моложе, но не то чтоб намного – не сын (на что, кстати, ненавязчиво намекает отчество “Всеволодович”). Во всех предварительных переговорах звучало только его имя, услышь я хоть раз “Мирослав” – однозначно, зацепилась бы, но нет, ни разу же. И при “боевом построении” в момент прибытия Всеслав шел первым. И при заселении вперед пропустил только даму, Ольгу Радомиловну Шильцеву, которая хоть и другой фамилии, но явно той же породы. А вот ее плюгавого спутника и своего старшего родственника – ни-ни. И когда речь зашла об отдельном домике вместо номера, младший тоже постарался быть первым.

Что характерно, Мирослав на все это реагировал никак от слова вообще: спокойненько пер себе последним, улыбался персоналу так, что аж в обморок бедных девушек ронял, и даже бровь не дрогнула ни разу, выражая недовольство.

Что это может значить? Что это нам дает? И, самое главное, что с этим делать?

Ну, с последним вопросом всё понятно – в клювике Максиму отнести. А там уж он и с первыми двумя разберется.

Я еще раз улыбнулась дорогому гостю, прибывшему в наши е… глухомани аж из самой столицы. Ударно улыбнулась: чтоб ресницы, ямочки, лучики в уголках глаз, и чтоб грудь непременно взволновалась, пусть и прикрытая пуховиком.

Чем отвратительней настроение, тем ослепительней улыбка.

Развернулась ко второму:

– Мирослав Радомилович, нам нужно пройти немного дальше.

Узнал? Не узнал? Узнал? Не узнал?..

С одной стороны, улыбается. С другой стороны, он и Рите на ресепшене ничуть не хуже улыбался. С третьей стороны, я-то его почти моментально узнала. С четвертой – у меня последние три года перед глазами было очень устойчивое напоминание.

В животе похолодело. Неприятненько так. Моих драгоценных отпрысков на базе знала каждая белка (и мудро держалась на расстоянии). Да, детские круглые щеки и вздернутые носы сходство скрадывали, но все же оно было настолько очевидным…

Не паникуй, Лена. Рано паниковать!

Во-первых, это тебе очевидно, ты мать и в общем-то единственная здесь, кто отца этих детей в глаза видел (пусть и недолго, и большей частью, кхм… ладно!). Во-вторых, а даже если и сопоставят, чай не в дремучее время живем, имею право! Лишь бы только молчали…

Я свернула направо и повела источник своего беспокойства в глубь территории.

Развилка, другая – и вот она, двадцать четвертая избушка, “бык”. Одна из моих любимых кстати: именно здесь мы предпочитали останавливаться, когда случалось привезти на отдых Аду и мелких.

Небольшой взгорок, густо заросший лесом, перед крыльцом расчищено что-то вроде дворика, с которого улизнуть можно только в одном направлении, по каменной тропинке, а в другие стороны не пустит колючая ежевика. Достаточно перекрыть этот канал и можно не опасаться утекания колобчат от мамы с Адой.

– Вот ваш домик, Мирослав Радомилович, – для наглядности я указала рукой, что действительно, вот. – Обратите внимание на ограждение вон там, справа от тропинки – это второе краснокнижное дерево, живущее на территории нашей базы отдыха, будьте с ним любезны, оно было здесь гораздо раньше нас. К семи часам подадут ужин, но до этого в четыре у нас запланировано катание на санях. Сбор в гостевом тереме, дорогу можно найти по указателям, будьте внимательны, не заблудитесь…

Чем больше я вещала, тем шире становилась улыбка Мирослава, вдоль его и поперек, Радомиловича. И в конце концов он просто подхватил мою руку и поцеловал – каким-то совершенно естественным, рыцарским движением.

По-моему, аристократически вздернутая бровь в ответ на этот жест мне на редкость удалась.

– Спасибо за заботу, Елена Владимировна!

– Это моя работа, Мирослав Радомилович, – благосклонно отозвалась я с самым великосветским видом, мысленно всё ещё переживая сладкие молнии, разбежавшиеся от его губ.

Да чтоб тебя! Это вот как прикажете понимать!

И как мне теперь идти вот этими ногами, ты, Мирослав Радомилович, подумал?! Они же ватные!

Ладно, Ленка, давай, попробуй дедовским способом!

Левой! Правой!

Я плавно развернулась, надеясь величественно уплыть (скорее, скорее к себе в кабинет, там можно будет запереться и по стенам побегать!), когда столичный упырь меня окликнул:

– Елена Владимировна!

Еще раз спасибо тебе, боженька, что дал человечеству вздернутую бровь – вместо тысячи слов.

– Вы ведь что-то хотели у меня спросить?

Я? Хотела?! Ну да если предлагают – отчего бы не спросить!

– Как сокращается в быту имя “Всеслав”? – разрешила я себе пустое любопытство.

Мужчина запрокинул голову и неожиданно легко рассмеялся:

– Да Славик он! Только он этого обращения не любит. А вот меня можно звать просто – Мир!

Да иди ты! “Просто Мир”! Благодарствую, я уже один раз “попростомирилась” – три года нянчу!

Не снисходя до ответного разрешения обращаться только по имени, я улыбнулась ласково, как могла:

– Не опаздывайте на прогулку, Мирослав Радомилович! Я уверена, вам понравится!

“Просто Мир”! Нет, вы подумайте – “просто Мир”!

Он что, меня кадрит?!

Ни стыда, ни совести! Сволочь какая! Мать своих детей! Использовать в конкурентных игрищах!

Да как так можно вообще?!

Настроение, весьма паршивое с утра, абсолютно необъяснимо улучшилось.

И хоть я ничуть не сомневалась, что все эти реверансы в мой адрес, как и в адрес мужественной Ритки, исключительно из профессиональных интересов, было ничуть не обидно, а вовсе даже смешно. Во-первых – это бизнес, детка, здесь всё используют в соответствии с ситуацией. А во-вторых, Мирослав свет Радомилович – теперь я была уверена – даже не представляет, какая у нас с ним ситуация!

Отойдя от бычьей избушки на достаточное расстояние, я достала из кармана пуховика рацию.

– Рита?

– Да, Елена Владимировна?

– Собери смену, пожалуйста, я минут через семь подойду.

– Хорошо, Елена Владимировна.

А я ведь его искала тогда, почти четыре года назад. Ну, как – “искала”… Пыталась искать! Не хочу вспоминать лицо детектива, которому я смогла сообщить унизительно скудный арсенал примет мужика, которого хотела бы найти. Но я была молода, наивна, и считала, что ребенка делают двое, так что второй участник сего действа имеет право, как минимум, знать о своем отцовстве. Правда, поиски продлились недолго: первое УЗИ показало многоплодную беременность, и я люто пожалела о выброшенной на детектива сумме. Двойня пробивала широкую брешь в моем бюджете, и в изменившейся ситуации мне стало не до чьих-то абстрактных прав. Нужно было шустро соображать, как удержаться на плаву.

Некоторое время я пыталась найти выход и справиться со всем самостоятельно, а потом махнула рукой и пошла просить о помощи тогдашнего моего начальника, мирового мужика. Выложила ему все, как на духу… Он сказал, что зарплату мне повысить не может, но обещал подумать, чем помочь. И подумал. Где-то, во глубине Сибирских руд (вернее, среднеполосных лесов) был у него приятель, который что-то ему когда-то задолжал. И вот в счет погашения морального долга, мог попросить мой тогдашний начальник своего приятеля взять к себе на работу беременного администратора. Перейти предлагалось на такую же зарплату, что была у меня на тот момент, но в насквозь провинциальном Чернорецке матери-одиночке с двумя детьми на нее реально было выжить. Это вам не столица. К тому же чистый воздух, отсутствие пробок, заповедник под боком…

Растить детей в заповеднике показалось мне отличной идеей.

До сих пор считаю это свое решение неоспоримым доказательством моей гениальности. Мне после переезда сюда даже дышаться стало легче, и я весь остаток беременности пропорхала по окрестным лесам пухлым отожравшимся мотыльком.

В комнату отдыха на втором этаже, которую мы приспособили для проведения рабочих собраний, я подошла даже чуть раньше, чем через семь минут, но горничные вместе с администратором уже были на месте.

– Значит так, горлицы мои сизокрылые, – я обвела девушек взглядом, собирая внимание. – У нас в “Тишине” остановились важные гости из столицы. Напоминаю, что шуры-муры с клиентами у нас строго запрещены. Разговоры – на рабочие темы, информацию о базе предоставлять строго в официальных рамках. Начнете строить глазки – пеняйте на себя!

Этот инструктаж я проводила достаточно регулярно, но в свете столь эффектного появления Азоров, решила, что не лишним будет повторить. А потом, освежив в памяти сотрудниц еще некоторые рабочие требования, отбыла: нужно было еще найти Максима.

– Хорошо ей говорить, у нее Елистратов есть! – внезапно услышала я из-за неплотно закрытой двери и чуть не застонала: девушки, если уж вы обсуждаете начальство, то хоть убедитесь, что оно достаточно далеко ушло!

Но не застонала, а вовсе даже наоборот, дыхание затаила и приготовилась подслушивать без зазрений совести.

– Думаешь, Максим Михайлович с ней спит?! – изумился кто-то.

Разобрать приглушенные голоса не удавалось, но это явно новенькая спросила: байке сто лет в обед, старожилы в теме.

– Ну а чего она, по-твоему, здесь царицей ходит?

Вообще-то, сплетни у нас не приветствуются, но этот слух Макс самым жестоким образом пресекать запретил (сделал бровки домиком и сказал: "Лена, твою мать!"). Потому что чем больше горничных поверит в меня, тем меньше пристанет к нему.

Иногда какая-нибудь отчаянная из новеньких решает, что влегкую "подвинет старушку", и тогда мы с Елистратовым на спичках разыгрываем, кто будет её увольнять, потому что каждому хочется плюс в свою репутацию: мне – всевластной Владычицы Морской, ему – прочно занятого мужика. Цвирко, держащий эти самые спички, считает, что мы придурки, но его никто не спрашивает.

– Я не знаю, кто с кем спит, свечку не держала, – мрачно вмешалась Рита, – но у меня знакомая работала в “Щедрой поляне”. У них там тоже… приехали к ним клиенты, веселые и при деньгах, чаевые щедрые давали, с персоналом трепались обо всякой ерунде… Ну, эти дуры и рады стараться, языки развесили. Клиенты погостили, и уехали, а через пару месяцев мою знакомую уволили по статье, да с таким волчьим билетом, что ее на работу потом брать не хотели – парни эти из органов были, и под разговоры ни о чем, из нее всякого такого выудили, что владелец “Поляны” на взятках чуть не разорился лишь бы не сесть и бизнес не потерять. Так что я вас прямо предупреждаю: я работы лишиться не хочу. Если что замечу – сразу пишите по собственному, не дожидаясь, пока пинком попрут! Всё, всем работать!

Я хмыкнула, и быстренько свинтила в известном направлении – к Елистратовскому кабинету. Доложить, что я бдю, и вообще, поделиться наблюдениями.

– Лена! – выдохнула Адка в трубку вместо “алло”. – Ну что, как там твой визит?

– Визит не мой, а Елистратовский, – легкомысленно отмахнулась я, немного переживая, правильно ли угадала с дозой легкомыслия. С Адкой очень важно не пережать. – Пока все штатно, поселили. Сейчас развлечем, покормим… Они, правда, сразу работать хотели, но у нас так дела не делаются!

Перед катанием у меня выдалось всего минут пятнадцать свободного времени, и употребить его следовало с толком. Я и употребляла.

Адка хихикнула в трубку: