Цитаты из книг автора «Яна Вагнер»

Он всё равно умрёт, он уже умер, потому что кто-то из нас очевидно должен был умереть, чтобы заплатить за эти последние двести километров, а иначе нам ни за что не дали бы их проехать; почему никто этого не понимает, кроме меня.

нам уже нечем оплатить свое везение, потому что у нас больше ничего не осталось. Только мы сами.

Иногда раз в год, иногда – реже, но всякий раз, когда я уже начинала его забывать, он обязательно приходил снова: мне нужно добраться куда-то, совсем недалеко, там меня ждет мама, и я двигаюсь вперед, но очень медленно. Мне встречаются какие-то ненужные, лишние люди, и я вязну в разговорах с ними, как в паутине, и когда наконец почти достигаю цели, вдруг понимаю, что опоздала, что мамы там больше нет, что ее нигде нет – и я никогда ее больше не увижу. Я просыпалась от собственного крика, с мокрым от слез лицом, пугая лежащего рядом со мной мужчину, и даже если тот, кто лежал со мной рядом, обнимал меня и пытался утешить, я отбивалась и отталкивала его руки, оглушенная своим несокрушимым одиночеством. Девятнадцатого ноября наш телефон замолчал насовсем; вместе с ним отключился и интернет. Обнаружил это Мишка – единственный, кто пытался хотя бы сделать вид, что жизнь идет своим чередом. Выныривая из полусонной комы, в которую меня погружали таблетки – Сережа застав

к черту вас обоих, столько лет ездить к вам в гости, обжигаясь о твои жалящие улыбки, сидеть за ужином и страстно, мучительно мечтать о том, чтобы схватить со стола что-нибудь стеклянное, дорогое и метнуть в стену, так, чтобы осколки брызнули во все стороны, а ты наконец перестала улыбаться. Господи, как же мне надоело притворяться. Да, это правда, вы мне не нравитесь. Вы мне не нравитесь.

единственные, кто у меня остался, бесценные и незаменимые, два человека, чья жизнь мне важнее всего остального мира.

Я смотрела сверху на ее светлую макушку, уже начинающую темнеть у самых корней; две недели в умирающем городе, за закрытой дверью, боясь выйти из дома даже за едой, тебе было не до того, чтобы красить голову, думала я, интересно, взяла ли ты с собой краску, если нет, ох и странный же вид будет у тебя через пару месяцев, прокол, еще прокол, узелок, господи, какие же гадкие вещи лезут в голову, хорошо, что никто не слышит моих мыслей, у него была толстая куртка, и живот, у него такой живот, а нож был совсем небольшой, с коротким широким лезвием, только почему так мало крови, мы сейчас зашьем его, перебинтуем, а назавтра он весь вздуется, почернеет и начнет мучительно, долго умирать, сколько нужно времени, чтобы умереть от внутреннего кровотечения – день, два, и мы все это время будем сидеть тут и ждать, когда же он наконец умрет, мы ведь не сможем его тут оставить, одного в остывающем доме, и будем просто ждать, и мысленно торопить его, потому что каждый потерянный день уменьшает наши шансы добраться до цели, и почувствуем облегчение, когда это закончится – обязательно, а потом закопаем его в землю прямо здесь, за домом, неглубоко, потому что она наверняка промерзла метра на полтора,

Ира, спокойно стоявшая рядом, сказала: – Знаешь, что, давай-ка я. – Разве ты умеешь? – спросила я, поднимая на нее глаза. – Можно подумать, ты умеешь, – ответила она, иронически скривившись. – Дай сюда иголку. Шью я точно не хуже тебя. Мое фирменное блюдо – фаршированная утка, – сказала она и заметив, как я поежилась, слегка повысила голос. – И я не вижу, чем Лёня отличается от утки, разве что мозгов поменьше.

Папа, выбросив окурок, тоже шел от шоссе к машине, а я все ещё не могла разжать рук, как подключенный к зарядке электроприбор, для которого важна каждая лишняя секунда, и прошептала – тихо, так, что слышно было только Сереже: – К черту все, постоим еще немного, ладно? – К черту, – повторил он мне в висок. – Постоим.

Сколько времени продержатся плотные, неприступные сейчас кордоны, как скоро защищающие эти кордоны военные начнут задумываться о том, стоит ли охранять то, что в любом случае обречено, покинут свои посты и повернут свое оружие против тех, кого только что защищали?

Кто придумал это правило: жить окном – в окно, дверью – в дверь, кто решил, что так безопаснее; как будто люди, такие же, как ты, живущие рядом, не превращаются в злейших твоих врагов, если у тебя есть что-то, что им действительно очень нужно.