«Она, как обычно, растерянно смотрела из-под очков на все происходящее и, казалось, знает больше, чем все остальные» – разве так можно?! И куда, спрашивается, редактор смотрел? «Она… смотрела и, казалось, знает» – неужели не режет слух? Вера быстро сделала привычную пометку: либо изменить время второго сказуемого на прошедшее, либо использовать «и казалось, что». Слава богу, после моих переводов никто ничего не должен редактировать!

– Вовсе нет! С чего вы взяли? – кокетливым тоном говорила Валерию его новая соседка. – Мало ли где у меня кольцо… ну и что?.. Да нет же! Просто у меня муж – турок, а в Турции на правой руке носят кольца после помолвки, а после свадьбы на левой, вот и все.

Вера мгновенно забыла свои редакторские изыски. Не отводя глаз от книги, она обратилась в слух. Неугомонный Валерий, кажется, вытащил ее посадочный талон.

– Так, значит, Акбар – это фамилия? Замечательно!

– Особенно в сочетании с именем, – подхватила Алла. – К полному восторгу мусульманского мира! Хотела даже девичью оставить, но там сплошные шипящие, с написанием замучаешься.

– Да, Алла Акбар – это лихо! Как там дальше: и Магомет – пророк его?

– Нет, это после «нет бога, кроме Аллаха». Но я, честно говоря, не особо вникала.

– А как же грозный турецкий муж? Не заставляет в мечеть ходить и чадру носить?

– Как видите, нет. Да и вообще… никого это не волнует. Я в Измире живу, у нас там почти Европа.

– А в Анталью, значит, отдыхать? Как весь бывший советский народ?

– Отдыхать. В Москве купить такую поездку гораздо дешевле, чем лететь из Измира или местный тур покупать.

– Да что вы? Как интересно! Слышите, Верочка?

Интересно Валерию было все. Поэтому заняться чтением Вере больше не удалось. Алла со странной словоохотливостью и открытостью отвечала на его многочисленные и назойливые вопросы, от Веры периодически требовалась какая-то реакция, собственные столпившиеся в беспорядке мысли тоже мешали, – и три часа полета тянулись, как все десять.

– Так вас не притесняют? Родня там всякая?

– Да что вы! Они нормальные люди, это все мифы какие-то! Не знаю, может, в деревне где-нибудь весь этот домострой еще и существует, но я лично ни с чем таким не сталкивалась. Одна моя приятельница, правда, попала, но там другая история… Майка все с золовкой мучилась, та ее доставала жутко, а потом оказалось, что она просто больная… психиатры потребовались, чуть ее не отравила, представляете?! Но это клиника, Турция тут ни при чем! И вообще, в последнее время иметь русскую жену даже весьма престижно.

– Да уж, я думаю! Наши женщины самые красивые – стоит только на вас с Верочкой посмотреть!

– Да не в красоте дело! Турчанки тоже красивые бывают, просто они… как бы это объяснить… ну они либо все в кухне и детях погрязли, либо, наоборот, все из себя современные, от косметологов и парикмахеров не вылезают, сами квартиру убрать не могут, карьеру делают. А русская жена – это… «все включено», как в нашем отеле! Мы же как привыкли – все умеем, все успеваем, и в люди нас вывести не стыдно, и денег на нас не так много надо. Знаете, как в старом анекдоте: и с этой лошадью вы еще и спите?! Только с этим у нас теперь тоже все в порядке…

Они смеялись.

Как же все изменилось! Она ошиблась, жестоко ошиблась, она думала, что мир никогда не изменится, она боялась жизни, боялась молодых людей в серых костюмах, боялась всего, несмотря на надеваемую маску бесстрашия и дерзости, – а, оказывается, все было так просто. Уже через несколько лет это стало так просто – ни запретов, ни серых костюмов…

Вера закрыла глаза, чтобы спрятаться от этих разговоров. Почему она должна это слушать? Однако уши заткнуть было невозможно, и она узнала, что Валерий, Алла с дочкой и она отдыхают в одном отеле, только к Алле дней через десять присоединится муж, и они решат, остаться в Анталье или поехать еще куда-нибудь. Потом приносили еду, Алла отвлеклась на ребенка, а Валерий вновь переключился на разбуженную ради обеда Веру.

– Знаете, Верочка, почему я говорил, что это судьба? Когда только с вами познакомился?

Господи, можно подумать, он с ней познакомился полгода назад! Двух часов не прошло, между прочим!

– Все дело в моей фамилии! У меня редкая и звучная фамилия!

За окошком уже виднелась желтизна, сменившая синеву моря, но уставиться в окно, отвернувшись от Валерия, было неловко, потому что ее немолодые соседи еще не закончили обедать, притвориться, что ли, мгновенно уснувшей? Что ей за дело до его фамилии?! Бывают же такие типы! Ведь вроде и неплохой мужик, и не без образования, судя по его, хоть и вычурной, но все-таки грамотной речи, а вот поди ж ты!.. Вера ненавидела эти замашки массовика-затейника, эту уверенность в том, что женщина без обручального кольца или с кольцом не на той руке непременно окажется легкой добычей…

– Украинского происхождения! – говорил между тем Валерий. – И Вера, между прочим, просто дивно сочетается… как и Валера! Так что это судьба! Жизнь еще не сталкивала меня ни с одной подходящей Верой, кроме моей собственной матушки! Она тоже была Вера Мегера…

Вере стало смешно. Это еще что за фрейдизм наоборот? И при чем тут имя «Вера»? Наверное, она что-то прослушала.

– Она и меня назвала, чтобы хорошо звучало. Валера Мегера!

– Так Мегера – это фамилия? – ему наконец-то удалось ее заинтересовать.

– Ах, Верочка, а о чем я вам толкую?..

Нет, ну почему книжные и киношные героини в таких ситуациях всегда находят какие-то ловкие и звонкие ответы? Вера изо всех сил старалась не засмеяться. Валера Мегера – надо же! И ведь всерьез рассуждает над переменой ее фамилии! Нет, от него надо отделаться, раз и навсегда!

Вчера вечером ей это удалось. Сегодня она вышла совсем рано, будем надеяться, что он поймет это правильно и отстанет.

Вера надела свою шелковую рубашку и пожалела, что не взяла и шляпу. Думала, что в это время солнце еще не очень опасное. Семь утра… нет, это в Москве семь, она не перевела часы, здесь, значит, шесть – какое солнце?

Но оно светило вовсю, и море уже не казалось полосатым, оно было сверкающе бесцветным, как попавшее на солнце зеркало.

Вера зажмурилась, с удовольствием почувствовала на руке капли от поливающего газон вращающегося фонтанчика, отвернулась от моря и отправилась на встречу с городом.

6

– Она русская.

Озгюр вздрогнул и вскочил из-за компьютера. Недовольный голос управляющего отвлек его от примитивной игры – что ж поделаешь, если других здесь нет? И что за манера вечно подкрадываться? Не зря его предупреждали, когда он только начал работать! Он тогда посмеялся, думал: девчонки с кухни преувеличивают.

– Да, Латиф-бей, я понял.

– Не сразу. Иначе не полез бы со своим английским. Я не держу персонал, который не может отличить одного клиента от другого.

– Да, Латиф-бей, но она… я ее первый раз видел, и она похожа на англичанку. Рыжая, и кожа…

– Второй. Ты видел вчера всю группу, а их было не так много. Англичан сейчас у нас нет, здесь тебе не Дидим, где они на каждом шагу. Мне все равно, кто твой дядя и где ты учишься, но если ты проходишь практику у нас в «Ренессансе»…

К сожалению. К сожалению, он ее проходил. Какого черта, спрашивается?! Можно подумать, тот же дядя не найдет ему работу, когда через два года он закончит университет! Нет, надо ему все по правилам, черт бы побрал это безумное поколение! Если ты собираешься заниматься менеджментом, ты должен изучить дело на практике, а не только по своим иностранным книжкам! Если ты хочешь стать хорошим специалистом, ты должен начинать с самой нижней ступеньки! Если ты хочешь получить хорошую работу в приличной фирме, ты должен иметь стаж! Должен, должен, должен!

Как будто он не знал, как это делается! Все его приятели благополучно отсиживались под крылышком у родителей или знакомых родителей, получали какую-то зарплату, никто и не заикался ни о стаже, ни о нижних ступеньках, ни о прочей правильной ерунде.

Вот и этот туда же! Если ты работаешь в этом хваленом «Ренессансе» – ты должен узнавать национальность каждого поганого туриста в радиусе одного километра, даже если он не сказал ни слова! Как же он их ненавидел, этих туристов! Так же как и лакейское подобострастие управляющего. Как будто не все равно: они так и так понаедут сюда, хоть по-китайски с ними здоровайся!

Эта рыжая или почти рыжая, вскочившая ни свет ни заря, была, и правда, похожа на англичанку. К тому же многие русские неплохо говорили по-английски и отнюдь не возмущались, когда их принимали за англичан или немцев. Как эти две девицы, весь вечер строившие ему глазки. Так и представились: Джулия и Кейт, хотя по-русски эти имена, кажется, звучат по-другому. Интересно, если он проходит практику в этом их…хваленом «Ренессансе», он и на это не имеет права? Ну уж нет, хороши обе, как с картинки в «Пентхаузе», и сразу видно, что с такими очень даже можно… в Дидиме, где он проторчал все прошлое лето, были сплошные англичанки, они-то всегда на все согласны, только мигни, но они или страшны, как атомная война, или блеклые какие-то, вроде этой выходившей тетки…

– Только для работы! А ваши компьютерные игры можете засунуть… ты меня слышишь? Ни одному стажеру не позволено находиться у компьютера портье и раскладывать пасьянсы!

– Между прочим, Латиф-бей, я выполнил функции этого самого портье, взял у русской мадам ключик и сделал ей любезную морду. А самого портье что-то не видно. А если он работает в «Ренессансе», то должен даже в туалет ходить у стойки, правда?

Прищуренные глаза управляющего злобно сверкнули.

– Ты что это себе позволяешь? Мальчишка! Думаешь, твоему дяде понравится, если я тебя выгоню? Или ты думаешь, я его боюсь?! Я уже сказал: мне плевать, кто тебя сюда прислал и почему! Мне такие работники не нужны! Твой дядя, между прочим, сам начинал с низов, так что он скорее поддержит меня, чем тебя!

Озгюр уже собирался послать этого зануду куда подальше – нет, ну сколько можно: да, Латиф-бей, конечно, Латиф-бей, хуже армии! – как лицо управляющего приняло совершенно другое выражение. Спиной он их чувствует, что ли, этих туристов?!

– Простите, Латиф-бей… вы сказали: она русская?

Обрадовавшись возможности отвлечься и избежать не такого уж и желанного конфликта, Озгюр посмотрел на подходившего. Свой, не иностранец – это понятно, но вот кто он такой? Латиф, небось, хоть среди ночи разбуди, сразу скажет: в каком номере, на сколько прибыл, сколько чемоданов привез, что вчера на ужин ел.

– Как ее зовут, вы не подскажете? Видите ли, Латиф-бей… – говоривший помедлил, словно понимая, что его вопрос может показаться странным. Он явно чувствовал необходимость дать какие-то объяснения, но то ли не мог их придумать, то ли колебался, стоит ли вообще что-то объяснять.

Управляющий молчал, всем своим видом показывая, что перебивать клиента он не станет, и чувствуя себя хозяином положения. Озгюр усмехнулся про себя. С Латифом так нельзя – неужели этот тип не понимает? Живет в пятизвездочном отеле, майка мятая на сотню зеленых потянет – и так разговаривает! Словно одолжения просит. Сейчас Латиф его отошьет, только так!

– Мне кажется, мы раньше встречались… я был знаком с ее мужем…

– Энвер-бей, не поймите меня неправильно, мы не даем справок о клиентах. Если вы знакомы с этой дамой, вы можете обойтись без моего посредничества, не так ли? Представьте себе, что кто-то начнет наводить справки о вашей супруге, разве вам это понравится?

Теперь и Озгюр вспомнил, как не вспомнить. Супруга этого господина раза четыре жаловалась на официантов, и Озгюру при его весьма неопределенных обязанностях стажера приходилось разруливать ситуацию. То ей подали грязный стакан, то положили слишком много льда, то дует от кондиционера, то еще что-то. Та еще дамочка: наряды по пять раз в день меняет, украшения тоже, маникюр такой, что руками, наверно, и пошевелить невозможно, вся из себя гладкая, ухоженная, избалованная. Поневоле начнешь к русским туристкам приглядываться!

За стойкой уже появился портье, и Озгюр изобразил вежливый уход со сцены. Пока управляющий занят объяснениями, можно потихоньку слинять. Может, он потом еще будет портье нагоняй давать за отлучку, а про Озгюра забудет. Жаль, нигде компа свободного нет, ни пообщаться ни с кем, ни поиграть, ничего! Практика с нижней ступени, будь она неладна!

Оглянувшись от двери, он встретился взглядом с так и не получившим ответа от Латифа туристом и понимающе улыбнулся. В глазах у того мгновенно вспыхнул интерес. А почему бы нет? Энвер, кажется? Почему бы не помочь мужику, особенно если не даром? Латиф пронюхает – убьет, а как он пронюхает, спрашивается?

– Русская, – ответил он теперь уже своему личному клиенту, подождав его в конце коридора и положив в карман какие-то купюры. – Имя и номер я выясню минут через десять, иначе управляющий поймет, в чем дело. Мне это как минимум грозит увольнением.

Озгюр сделал озабоченное лицо карьериста, поставившего под удар свое будущее. Пусть знает, как все сложно, в следующий раз побольше бумажек притащит.

А ему, похоже, позарез нужна эта бледно-рыжая русская кукла, вон как смотрит!

– Я поднимусь в номер, а минут через двадцать спущусь в бар.

– Хорошо, господин Энвер. Все будет в порядке, не волнуйтесь. В бар на террасе, – уточнил он на всякий случай.

Что ж, неплохая практика, решил Озгюр, когда после поспешного ухода клиента развернул сунутые ему деньги. Надо будет присмотреться к этой русской и вообще – к развитию событий. Глядишь, скоро жене этого господина понадобится какая-нибудь информация.

Или утешение. Что тоже неплохая… практика!

7

Их номер, разумеется, был одним из лучших. Не президентский, конечно, на такие безумные и бессмысленные траты Энвер ни за что бы не согласился, но один из нескольких «сьютов», которые Айсель так тщательно изучала и разглядывала на сайте отеля, словно собиралась прожить в нем остаток своих дней.

Пятый этаж, балкон с видом на море (как будто дома в Стамбуле у нее балкон с каким-то другим видом!), собственный кондиционер, мини-бар, полный напитков, роскошно оборудованная ванная комната, белый пушистый ковер, огромный телевизор… кому все это нужно, хотелось бы узнать?!

Самой Айсель это явно не добавляет счастья. Энвер сам предложил ей эту поездку, ему казалось, что жена немного развеется, отвлечется, отдохнет, в конце концов. Беда, впрочем, была в том, что ей не от чего отдыхать.

А от себя самой в отпуск не уедешь.

Иногда Энвер думал, что если бы он любил жену так, как, по его мнению, должен был любить, то он не видел бы ее так ясно, не читал ее мыслей, не замечал ее капризов и перепадов настроения или считал бы все это милыми слабостями любимого существа, а то и приходил бы от этого в восторг. Сколько раз ему приходилось наблюдать семейные пары, в которых по крайней мере один из супругов был совершенно невыносим, – однако вторая половина была всем довольна и безмятежна и пришла бы в крайнее недоумение, вздумай какой-нибудь доброжелатель вроде Энвера высказаться о ненормальности такого положения вещей.

«Наверное, это любовь», – думал он, наблюдая семьи, где мужья изменяли женам, грубо обрывали их при посторонних, не обращали ни малейшего внимания на воспитание детей, напивались до бессознательного состояния, где жены тратили все время на посещение косметологов, кокетничали с кем попало, были патологически ревнивы или столь же патологически глупы, не умели себя вести или, наоборот, изводили мужей замечаниями о хороших манерах. Настоящая любовь – что же еще может удерживать их вместе? Разве они видят друг в друге то, что так ясно вижу я? Как им удается быть такими, какие они есть, и быть при этом счастливыми?

И он втайне приглядывался к ним, в глубине души точно зная ответ: это любовь. А то, что он испытывает к Айсель, можно назвать как угодно, только не так.

Энвер никогда не был влюблен в свою жену, хотя она была красива, умна, образованна, хороша во всех отношениях, абсолютно достойна любви и хотя он видел все это. Ее прежние достоинства он видел так же ясно, как теперь видел недостатки.

И если сейчас ее недостатки перевешивали ее достоинства, то он винил в этом только себя. Зачем он женился на ней, если не мог дать ей счастья? Она не была счастлива, хотя обладала всем необходимым для счастья.

Айсель спала, и он тихо прошел в гостиную, чтобы не разбудить ее. Неужели я и это делаю не потому, что забочусь о ней, а для того, чтобы подольше побыть одному? И еще это видение Веры… через – он нервно взглянул на часы – через десять минут он узнает, что это не она, и успокоится.

Конечно, не она! Разве за столько лет она не изменила бы прическу, или эту манеру накидывать на плечи какую-нибудь тонкую рубашку, чтобы они не обгорели, или не потолстела бы, как почти все женщины к сорока годам, разве не отказалась бы уже от длинных развевающихся юбок, не накупила бы драгоценностей? Конечно, она все это давно сделала, а это просто ее двойник, может быть и похожий-то только в его воображении.

Он столько лет не вспоминал о ней – и вдруг оказалось, что помнит все до мельчайших подробностей.

– Что это ты так рано? – прекрасная Айсель на пороге спальни: кремовый шелково-кружевной пеньюар, загорелые колени и руки, ни днем ни ночью не снимаемые золотые браслеты, перламутровый маникюр. Нарочитая и какая-то обдуманная соблазнительность и тщательная сексуальность ее наряда показались ему неприятными. Хоть бы она была… попроще, что ли. – Ходил куда-нибудь?

Энвер никогда не лгал жене. Ему хотелось верить, что они доверяют друг другу, понимают друг друга, что они близкие, самые близкие люди, не имеющие друг от друга тайн и невысказанных мыслей. Вот и сейчас он должен сказать ей правду, в том числе и о Вере или не-Вере, которую он видел, потому что если он не скажет, то это будет означать…

Как же он ненавидел эти бесконечные внутренние рассуждения, когда дело касалось его жены!

– Просто прогулялся. Пока прохладно еще. Да, представляешь, я увидел одну женщину, туристку… мне кажется, мы с ее мужем работали вместе. Помнишь, я рассказывал?..

– Из-за которой ты поехал в Россию?

– Ну да, но…

Теперь придется оправдываться.

Когда-то он рассказал ей всю эту историю. Тогда, в период их счастливой, безоблачной помолвки, это казалось ему правильным: чтобы у них не было секретов, а была иллюзия общего прошлого, чтобы каждый так или иначе вошел в жизнь другого, ту жизнь, что была у обоих до их встречи, чтобы потом никогда не умалчивать, не выбирать слова, не раздумывать, о чем можно, а о чем нельзя говорить.

Он рассказал ей все. Про женщину, в которую бездумно и безумно влюбился, даже не узнав, кто она такая; про женщину, которая была замужем и говорила на чужом языке; про женщину, которая, позабыв обо всем, стала его любовницей; про женщину, которую он пытался найти и не нашел.

Потому что она обманула его.

Он излечился от этой любви, говорил он Айсель, он скоро совсем забудет ее, это было какое-то безумие, у этого и не могло быть будущего. Будущее должно быть ясно и просто – как у нас с тобой, а прошлое – что ж, у кого его нет… и ведь его не изменишь!

Потом он понял, что был не прав, что поступил опрометчиво, что открыл всего себя без остатка малознакомой девушке, которая вовсе не собиралась отвечать ему тем же. Которая была не так проста, как он воображал себе, которая легко воспользовалась его идеализмом и доверчивостью ради удачного брака и потом продолжала пользоваться его откровенностью, когда хотела упрекнуть его в чем-то.

Она сохранила свое прошлое для себя, уверяя его в том, что никакого прошлого не было, что это все его фантазии, вызванные его неопытностью и неосведомленностью: у тебя, что, было так много девственниц, ты же имел дело только с русскими шлюхами, разве ты не слышал, что кровь бывает отнюдь не у всех, поговори с медиками, если не веришь, у меня никого не было, я не из такой семьи, чтобы…