ГЛАВА III. Сладкий краенит

9.

Саня завел два будильника – он где-то слыхал, что так легче просыпаться. Сначала звонит первый, ты смотришь на часы и радуешься дополнительному часу сна. На втором нужно обязательно вставать. Жаль, не нашлось третьего, но тут надо меру знать, потому что несложно перепутать последний будильник с предпоследним.

Он решил полежать в полудреме с закрытыми глазами. Важно соблюдать осторожность, иначе легко утратить чувство времени и снова заснуть. Случалось и такое.

Бабушка уже проснулась и тарахтела посудой на кухне, будто вовсе не ложилась. По ночам ей не спится, кости ноют, поэтому она бродит по квартире и ищет себе занятие. Слышит она плоховато, и ей кажется, что она жарит котлеты тихо. Но это далеко от правды, и Саня часто просыпался от шума без всяких будильников. Часам к девяти утра кости успокаиваются, и она дремлет в одиночестве.

Когда бабушка суетится по хозяйству, спать совсем не хочется. Пока что-то делают по дому, не покидает мысль, что кощунственно отсыпаться, в то время как кто-то трудится. Саня понял, что лежит без удовольствия, и выполз из кровати. До зажигания солнца оставалось двадцать минут.

– Проснулся? – в комнату зашла бабушка. – Не разбудила?

– Нормально, – отмахнулся он, – все равно пора вставать.

Наскоро умылся, символически окропив лицо из таза с запасом воды на случай очередного отключения и вытерся полотенцем.

В кресле-кровати спала Лера, спрятав кулачки под подушку и укрывшись с головой. Саня рывком смахнул одеяло.

– М-м-м, – недовольно промычала она, пытаясь вернуть одеяло на место, но он не сдавался.

– Просыпайся.

– Не хочу, – пробубнила Лера, не открывая глаз. – Спать хочу.

– А садик?

– Дома останусь. С бабушкой.

– Не останешься, у бабушки и без тебя дел хватает. Пойдем, из-за тебя на работу опоздаю, – он прибегнул к самому вескому аргументу.

– Ты тоже можешь не ходить, – разрешила она. – Вместе дома останемся.

– Ну уж нет!

Он перекинул Леру через плечо и потащил на горшок. Она для виду посопротивлялась, но рефлекс сработал – зажурчало.

– Умываться, – скомандовал Саня.

Она с недовольным видом прошагала в ванную, словно делала большое одолжение, за которое полагается компенсация в одно мороженое и две больших конфеты. Донесся плеск, потом последовала тишина – Лера с закрытыми глазами тщательно вытирала полотенцем сухое лицо, которое забыла помыть. Пришлось умывать ее повторно, несмотря на яростные возмущения.

Далее перешли к самому сложному – переодеванию. Лера воевала с горой из колготок и трусов, но упорно проигрывала битву, засыпая через секунду после очередного крика «Лера! Не спать!»

В конце концов, Саня увидел, что, если дело пойдет и дальше в том же темпе, он без шуток опоздает на работу. Он взял ситуацию под личный контроль, и вскоре Лера напоминала многослойную капусту.

– Неудобно. У меня щиплет и колет.

– Где?

– Везде.

– Так не бывает, чтобы везде и щипало, и кололо, – возразил Саня. – Иди обуваться.

– Есть хочу.

– В садике поешь.

– Не хочу в садике. Сейчас хочу, – заупиралась она.

Он нашел полузасохший кусок хлеба. Она схватила варежкой, откусила два раза и недовольно скривилась.

– Не хочу. Хочу зайца.

Саня бросился искать игрушку, без которой Лера из дому не выходила. Заяц нашелся за спинкой кровати.

Пока Лера в полной боевой готовности сидела в коридоре на стуле, Саня впопыхах оделся сам. Наконец, вышли на улицу. Солнце зажглось и ярко отражалось от свежевыпавшего снега. Лера прищурилась.

– У меня глаза болят от солнца, – сказала она, застряв на пороге.

– Тогда закрой их, а я тебя поведу, – предложил Саня. – Я вместо тебя смотреть буду.

– Не хочу, чтобы ты вместо меня смотрел, я же так ничего не увижу.

– Ты определись как-нибудь.

Лера обреченно шагнула в сугроб. Они вышли на дорогу и побрели к детскому садику по наезженной автомобилями колее. За ночь выпал снег и засыпал натоптанные тропинки. Хотя по календарю зима закончилась, она не сдавалась. Самое неприятное, что снег растает, а у Сани толком и обуви подходящей нет, чтобы ходить по воде, не промочив ног. Подошвы по сто раз клееные-переклеенные. У Леры хотя бы ярко-желтые резиновые сапоги есть. Она их обожает – ее хлебом не корми, дай по лужам поскакать.

– Сколько надо ходить в садик до выходного? – спросила она.

– Пять дней. Вместе с сегодняшним.

– Так долго, – опять вздохнула она. – Я думала, меньше.

– Сегодня понедельник! Выходной вчера был!

– Теперь всегда так будет? – расстроилась Лера. – Пять дней подряд в садик ходить?!

– Да, до пенсии,

– Тогда хочу на пенсию.

– Туда таких маленьких не берут. И тех, кто букву эр не выговаривает, тоже.

Лера обиделась, надулась и до самого садика шла, не проронив ни звука. Наконец, перестала дуться и спросила:

– Ты меня вечером заберешь?

– Буду на работе допоздна, не успею. За тобой бабушка придет.

– Не хочу, – надулась она по второму кругу.

– Лера! Хоть немножко помолчи, пожалуйста!

Она обиделась окончательно и молчала до самой детсадовской калитки.

– Папа с мамой насовсем умерли? – спросила она, когда Саня снимал с нее сапоги.

– Да, – сказал он, не поднимая глаз, – насовсем.

– Жалко, я им такую красивую открытку на новый год нарисовала.

Он промолчал.

Отец всю сознательную жизнь мечтал купить автомобиль и копил на него годами, откладывая с каждой получки. Машины еще не существовало, но он ежеквартально покупал журнал «Автолюбитель» и читал вечерами, представляя, что когда-то советы из рубрики «Письма наших читателей» станут актуальными и для него. Отец записался на водительские курсы, сдал экзамены и получил права, чтобы быть полностью подготовленным к появлению в их жизни автомобиля.

Настал тот час, когда накоплений хватало на машину, но поехать за ней решили в областной центр – выбор шире и цены ниже. Рассчитывали туда добраться на автобусе, а назад пригнать транспорт своим ходом.

На сотом километре после выезда из центра на свежеприобретенном автомобиле отец не справился с управлением при повышенной туманности, и они с матерью на всей скорости врезались в грузовик-длинномер. Смерть наступила до приезда «скорой».

– Забери меня вечером, – снова заканючила Лера, пока Саня последовательно снимал с нее верхние слои одежды и развешивал на крючках в шкафчике с табличкой «Адуева Лера».

– Не могу обещать, работы невпроворот.

– Без работы никак?

– Никак. Нужно деньги зарабатывать, чтобы еду покупать, обувь, куклы…

Последний аргумент ее убедил. Она поцеловала Саню в щеку и нахмурилась.

– От тебя опять дымом пахнет!

– Со следующей недели брошу курить, – пообещал он.

Лера ускакала в группу, таща за уши игрушечного зайца.

10.

За два дня согласовали состав группы по увеличению добычи краенита и оформили приказ по НИИ. По графику новобранцы к работе приступали со следующей недели. Самойлов обрадовался, что его людей не тронули, и на радостях делился первыми результатами исследований по краениту.

– Интересная штука, – говорил он, сидя в тесном кабинете Тальберга с кружкой дешевого чая, предназначенного исключительно для гостей. – Когда мы раньше исследовали Край на месте, ничего не получалось. Брали кислоты, щелочи, растворители, обрабатывали – все впустую! Однажды появились пузыри, мы обрадовались, думали, реакция пошла, приготовились шампанское распивать и друг другу премии выписывать…

Самойлов сделал глоток и скривился. По поводу чая ничего не сказал, но больше к нему не притронулся.

– Место реакции очистили, но изменений не выявили. Такая же гладкая и чистая поверхность. Вообще стерильно, под микроскопом смотрели. Получается, реакции не было.

– Постой, – спохватился Тальберг, озаренный внезапной мыслью. – Когда мы краенит вырезаем, стена через час полностью восстанавливается. Но мы изрядные куски режем, поэтому восстановление идет дольше, а у вас повреждения пустяковые – пока вы Край очищали, он уже регенерировал.

– Точно! – Самойлов отодвинул от себя кружку. – Дима, ты гений! Нужно в записях поискать, чем в тот раз обрабатывали.

– Подозреваю, когда краенит отделяется от Края, у него пропадает восстановительная способность, – предположил Тальберг.

– Знаешь, – задумался Самойлов, – с теоретической точки зрения, это замечательно и позволит разобраться с химическими свойствами краенита. Но с практической стороны, ухудшается применимость материала из-за большей уязвимости.

Тальбергу неожиданно захотелось, чтобы эксперименты провалились, а материал признали непригодным для оборонки по причине ненадежности и напрочь забросили. Ревность? Раньше он считал краенит персональной гордостью, чем-то родным, на что прочие смотрели с опаской, а теперь самойловы топят его в своих пробирках с кислотами и щелочами.

– Засиделся я у тебя, – Самойлову не терпелось вернуться в лабораторию и возобновить эксперименты.

– Мне тоже работать надо. Кольцов поставил задачу – увеличить глубину реза. Второй день сижу, не знаю, с какого конца браться.

– Слушай, – Самойлов остановился с поднятым пальцем. – У Харламова в оптической лаборатории прошлой весной представили безлинзовый концентратор на электромагнитных полях. Думаю, через Кольцова легко заполучишь, тем более, у них их несколько.

Тальберг понял, идея хорошая и может сработать.

– А чай у тебя паршивый, – напоследок бросил Самойлов. – Я зеленый люблю.

Тальберг не стал откладывать в долгий ящик и тут же позвонил Кольцову, который, видимо, прямо в эту минуту обедал дома. Он часто ездил в обеденный перерыв домой.

– Чего тебе? – спросил жующий голос в трубке. – До конца обеда подождать не мог?

– Мог, наверное. Попозже перезвоню.

– Ладно, уже испортил аппетит. Валяй, что у тебя стряслось, – смилостивился Кольцов.

Тальберг рассказал про оптический концентратор. Директор пообещал посодействовать.

Через полчаса пришел угрюмый Харламов, без единого слова сунул маленький, но поразительно тяжелый картонный коробок и даже не заставил нигде расписаться. Тальберг прочитал выписанные на боку синей ручкой цифры диапазона энергий с коэффициентами концентраций и остался доволен.

Оптический концентратор представлял собой маленький пластиковый цилиндр с боковыми креплениями, через которые выходили провода питания и регулировки. Инструкций Харламов не оставил, а при воспоминании его недовольного лица желание что-либо у него спрашивать пропадало начисто.

Тальберг перебрал пальцами контакты, пытаясь догадаться об их предназначении. Главное, не подать питание вместо регулирующего напряжения – электроника сгорит безвозвратно. К счастью, на клеммах стояли отметки с указанием вольтажа, и задача показалась посильной.

Вернулся с обеда Саня и сразу же потянулся к коробку:

– Что это?

– Безлинзовый оптический концентратор на электромагнитных полях.

– Харламовский? – спросил Саня к досаде Тальберга, в очередной раз убедившегося в своей хронической неосведомленности касательно происходящего в институте.

– Харламовский.

– Сам отдал? – удивился Саня.

– Через Кольцова. Мы же нынче в приоритете.

Идея использования концентратора была одновременно гениальна и проста. Он позволял без увеличения энергетических затрат сделать луч установки тоньше, при этом площадь пятна уменьшалась, и снижались потери на единицу глубины реза. Чтобы добиться двукратного прироста по глубине, нужно было уменьшить диаметр луча всего в полтора раза. На установке стояла сходная система, сделанная Тальбергом самостоятельно, но получить луч тоньше полутора миллиметра он не смог, сколько не бился, а с харламовским концентратором появлялась надежда на резкий скачок производительности без дополнительных исследований и разработок.

– Сможешь подключить?

Саня покрутил провода:

– Элементарно. Блок питания стандартный, регулятор найдем, на крайний случай, откуда-нибудь открутим.

– Подключай, а я пойду покурю. У тебя сигаретка есть?

– Вы же не курите!

– Захотелось, – признался Тальберг. – Последний раз в десятом классе было. Нас тогда еще географичка гоняла.

Он вышел в коридор и вспомнил, что курить полагается у форточки в туалете. Под потолком шумела система вентиляции, образующая единую сеть по всему институту, но подвели ее только к вытяжным шкафам, каковых в лаборатории Тальберга насчитывалось два, ни один из которых не включался за ненадобностью.

Он не захотел идти в туалет и решил пока воздержаться от перекура, поэтому спрятал взятую у Сани сигарету в нагрудный карман и, убрав руки за спину, пошел прогулочным шагом к окну в конце коридора, по пути представляя, как завтра огорошит Кольцова досрочным выполнением задания.

– Дмитрий Борисович!

Тальберг вздрогнул.

Рядом стоял стеклодув Михалыч с небольшой сумкой. Он давно мог отдыхать на пенсии, но продолжал ходить на работу, удовлетворяясь символической оплатой. Из-за низкого, почти карликового роста он глядел на всех снизу вверх, щурясь на правый глаз, в то время как левый сильно косил, и Тальберг затруднялся определить, куда Михалыч смотрит.

По институту ходили шутки, что стеклодуву однажды открылась великая тайна Края, и с тех пор у него шарики не совпадают с роликами. Шутки-шутками, но странностей у Михалыча хватало. Порой никто не понимал, что он говорит, а изъяснялся он исключительно короткими репликами из двух или трех слов. Иногда он останавливался посреди улицы и мог простоять час, размахивая руками и мешая прохожим. Порой одиноко бродил по коридорам института и рисовал мелом черточки у каждой двери, а у некоторых – даже две. Тальберг испытывал неловкость при общении с ним, старался ограничиться приветствием и проскочить мимо. Он, грешным делом, подозревал, что стеклодув надышался ядовитыми испарениями, выдувая очередную реторту. Самойлов однажды назвал Михалыча безумным стекольщиком. Технически это было неверно, но прижилось в институте.

А еще Тальберг знал, что Михалыч в свободное от работы время делает наливки и настойки, пользующиеся известной популярностью как среди рядовых сотрудников, так и руководства НИИ, и лично видал у Кольцова в минибаре пластиковую бутылку с надписью фломастером «Мих.» и пририсованными пятью звездочками для юмора. В бутылке отсутствовала треть.

Тальберг пить не любил и к спиртному испытывал полное равнодушие, разве что на праздники выпивал бокал белого вина, не оказывавшего при его весе никакого эффекта. Кроме того, настойки Михалыча отличались яркой цветовой палитрой, включающей странные неаппетитные цвета – зеленый, синий или желтый. Возможно, причина крылась в дальтонизме стеклодува, но оставалось загадкой, как он на практике добивается таких расцветок. Состав держался в секрете.

– Заказ принес, – Михалыч потряс звенящей сумкой. Надо признать, работу он выполнял качественно.

Тальберг вспомнил, что две недели назад и впрямь размещал небольшой заказик на реторты, желая поэкспериментировать с краенитом. Когда материалом занялся Самойлов и шансы обнаружить что-то самостоятельно раньше химиков упали до нуля, экспериментаторский зуд пропал на корню.

Он потянулся за сумкой.

– Расписаться, – потребовал Михалыч.

Тальберг с трудом отыскал в кармане ручку и поставил роспись в накладной. Михалыч отдал склянки, скалясь редкими зубами:

– Белые уши! – и изобразил двумя скрюченными пальцами зайца.

Тальберг вернулся в лабораторию и швырнул на полку сумку, отозвавшуюся обиженным звоном. Саня сидел у паяльной станции и сажал на плату резисторный регулятор, тыча паяльником в оранжевую канифоль.

– Через полчаса будет готово, – объявил он, не оглядываясь.

Подходящего блока питания не нашлось, и пришлось перепаивать старый, поэтому подготовка концентратора заняла несколько больше времени, чем предполагалось изначально.

Наконец, худо-бедно закрепили чудо-агрегат на временном штативе. Защитный кожух сняли, иначе новый блок не влезал. Так как установка и концентратор стояли независимо, нельзя было передвигать луч с помощью маховиков.

– Проверим принципиальную работоспособность, с красивостью и функциональностью разберемся позже, – решил Тальберг.

Саня достал из холодильника пригоршню кусочков поглощающего тепло краенита, из-за которого даже выключенный холодильник продолжал холодить.

Тальберг выбрал кусочек поменьше, в полсантиметра толщиной и закрепил на траектории луча.

– Сначала протестируем, работает ли оно.

Тальберг включил установку в штатном режиме. В краените появилось отверстие, через которое проглядывала стена напротив.

– Замечательно! Момент истины.

Саня перекрепил тестовый образец повыше. Тальберг подал питание на оптический концентратор. На корпусе загорелся зеленый индикатор, но ни звуков, ни вибрации, подсказывающих, что эта штуковина включилась, не последовало.

Не происходило ровным счетом ничего.

– Регулятор, – подсказал Саня.

– Точно!

Тальберг покрутил ручку. Сначала медленно, затем быстрее. Дошел до крайнего положения, соответствующего максимальному уровню концентрации. Тишина и спокойствие. Повращал в обе стороны на случай, если что-то заело.

Кусочек краенита, зажатый в штативе, не реагировал на манипуляции.

– Сломалось? – предположил Саня.

Тальберг решил проверить, работает ли установка в принципе. Взял кусок газеты, в который Лизка завернула завтрак, и поднес к краениту. Бумага ярко вспыхнула и мгновенно сгорела. Он едва успел убрать руку, чтобы не обжечься.

Помещение заполнил запах гари. Саня пошел открывать форточку.

– Ничего не понимаю, – почесал затылок Тальберг.

Установка гудела, концентратор подмигивал зеленым диодом, но с краенитом решительно ничего не происходило.

– Хороший был план, – расстроился Саня.

– М-да… – огорченный Тальберг выключил оборудование.

Остаток дня он просидел, раскачиваясь и силясь отгадать, почему это чудо инженерной мысли отказалось работать. Хотел наведаться к Харламову, но вспомнил, с каким мрачным видом тот передавал концентратор, и передумал.

– Я пошел! – прокричал Саня из лаборатории. – Уже опаздываю!

– До завтра. Я еще посижу.

Хлопнула дверь.

Тальберг продолжил сидеть, уставившись в стену. Ничего не придумав, он обратился к схемам и справочникам. От безысходности откопал в куче хлама пыльную презентационную брошюрку по оптическим концентраторам и тоже полистал, но ожидаемо ничего полезного не нашел – не для того брошюрки пишутся. Погасло солнце, Тальберг включил свет и продолжил медитировать, уставившись невидящим взором на прошлогодний календарь.