Читать книгу «Треба знаты, як гуляты. Еврейская мистика» онлайн полностью📖 — Якова Шехтера — MyBook.
image

Недогадливый праведник

Записано со слов раввина Иерахмиеля Горелика, Холон.

Человек, вошедший в комнату Бааль-Шем-Това, излучал довольство и уверенность. Его сюртук был сшит из самого дорогого сукна, хромовые сапоги сияли, да и сам он лоснился и блестел, точно новенький серебряный рубль.

– Ребе, – сказал человек, кладя на стул туго набитый мешочек. – Ребе, тут сто золотых. Раздайте их бедным или используйте по своему усмотрению.

– Спасибо, – ответил Бааль-Шем-Тов. – Но что привело тебя ко мне, Авигдор?

– Ребе знает мое имя, – воскликнул польщенный посетитель. – Это большая честь для меня!

– Так о чем ты хотел попросить? – повторил Бааль-Шем-Тов.

– Ни о чем, – быстро ответил Авигдор. – Просто пришел засвидетельствовать почтение уважаемому цадику.

– Что-нибудь не ладится с заработком? Или со здоровьем? А может, у тебя нет детей?

Авигдор смутился, удивленный недогадливостью праведника. А ведь о нем рассказывали, будто он видит не только прошлое человека, но будущее его детей.

«Пожалуйста, – подумал Авигдор. – Вот вам разница между хасидскими байками и подлинным положением вещей».

– Спасибо, ребе, – вежливо ответил он, старясь говорить как можно более уважительным тоном. – Слава Б-гу, у меня все в полном порядке. Зарабатываю больше, чем могу потратить, жена – святая женщина, и к тому же красавица, шестеро здоровеньких почтительных детей. Чтоб не хуже, ребе, только чтоб не хуже.

– Подумай хорошенько, – настаивал праведник. – Может, ты забыл что-нибудь. Не спеши, подумай.

«А вдруг я и в самом деле о чем-то позабыл?» – испугался Авигдор и принялся лихорадочно перебирать в мыслях свои дела, здоровье жены, планы на замужество старшей дочери, учебу сыновей, здоровье, и снова – виды на будущие дела, ярмарки, договоры, поставщиков. Нет, все нормально складывалось, сочеталось, ладно двигалось, без скрипа и скрежета проворачивая невидимые колесики.

– Спасибо, ребе, – повторил Авигдор после долго молчания. – Благодарение Всевышнему, я ни в чем не нуждаюсь.

– Завидное качество, – одобрительно произнес Бааль-Шем-Тов. – Но давай я все-таки напишу тебе небольшое благословение.

Он взял листок бумаги, окунул в чернильницу гусиное перо и быстро вывел несколько строк. Дал чернилам высохнуть, сложил листик вчетверо, еще что-то черкнул, снова подождал и – наконец! – передал почтительно ожидающему Авигдору.

– Носи этот листик в кармане сюртука. И да благословит тебя Господь.

Авигдор послушно сунул листик во внутренний карман, попрощался, вышел из комнаты и почти сразу забыл о благословении. Вдруг навалилось множество дел, хороших, выгодных, но весьма хлопотливых. К вечеру он так замотался, что утренний разговор с праведником попросту улетучился из его головы.

Прошли годы. Колесо фортуны совершило очередной поворот, и Авигдор разорился. Все пошло прахом: сбережения, мельницы, доходные дома, ткацкая фабричка, лесопилка, даже из собственного дома выкинули – продали за долги. От позора Авигдор увез семью из большого города. Как ходить по тем самым улицам, где он гордо разъезжал в роскошном экипаже, как ждать милости от людей, которые еще совсем недавно сами домогались его благосклонности?

Они поселились в небольшом местечке и какое-то время жили тем, что распродавали свою старую одежду. Старой ее только называли, на самом деле для евреев местечка она казалась новой и роскошной. Авигдор без конца рассылал письма бывшим деловым партнерам, предлагая планы совместных торговых операций. С его стороны в дело шли знания, опыт и смекалка, с их стороны – капитал для оборота. Но партнеры не спешили с ответом, доверить деньги только что разорившемуся человеку охотников не находилось.

Настал день, когда все было продано. Оставалось последнее: идти на поклон к главе общины. Просить милостыню, стоять с протянутой рукой. Ему, Авигдору, который совсем еще недавно мог, не поморщившись, купить все это местечко вместе с банями и огородами!

Он колебался, но потухшие глаза жены и вытянувшиеся голодные лица детей не оставляли выбора. Авигдор снял с вешалки последний, единственный сюртук, надел, готовясь к выходу, и решил проверить карманы. Вдруг в них что-нибудь да завалилось. К его удивлению и радости, пальцы ощутили во внутреннем кармане какую-то бумажку.

«Сотенная!» – мелькнула радостная мысль. Когда-то ему ничего не стоило сунуть сотенную ассигнацию в карман и забыть о ней. О, как бы им сейчас пригодились эти сто рублей!

Но в его руке оказалась не сотенная, а вчетверо сложенный листок с надписью. Поднеся его к окошку, он с удивлением обнаружил следующую надпись: «Передать главе общины такого-то местечка реб Шае Шмиссеру».

Название местечка совпадало, а вот главой общины был совсем другой человек. Имя, указанное в записке, принадлежало члену совета, влиятельному и зажиточному человеку.

Пытаясь вспомнить, откуда могла взять в кармане эта записка, Авигдор повертел ее в руках и обнаружил на другой стороне подпись. Бааль-Шем-Тов! Имя уже умершего праведника! И тут он вспомнил и разговор, и предложение цадика, и свой гордый отказ. Но как он мог узнать, что Авигдор окажется в этом местечке? И что у него будет дело к главе общины? Он замер, пораженный неожиданной мыслью.

Если цадик посылает к члену совета, значит, у главы общины его ожидает холодный прием. Что ж, он поступит так, как предписал Бааль-Шем-Тов.

Не говоря ни слова, он сунул записку поглубже в карман сюртука и отправился к реб Шае. Но там его поджидала неожиданность: жена Шмиссера рожала. Рожала уже полдня и никак не могла разродиться. Крики несчастной наполняли дом. Просить в такой ситуации о помощи было невозможно. И снова к Авигдору сама собой пришла неожиданная мысль.

– Передай хозяину, – сказал он служанке, – я принес ему письмо от самого Бааль-Шем-Това. Возможно, благословение цадика поможет его жене разрешиться от бремени.

Реб Шая вышел в прихожую с рассерженным видом.

– Что за глупости, – буркнул он. – Бааль-Шем-Тов давно умер. Как он мог написать мне письмо?

Авигдор молча протянул ему записку. Реб Шая прочел адрес, перевернул, посмотрел на подпись и в изумлении поднял глаза на гостя.

– Такого может быть, – еле выговорил он. – Я никогда не бывал в Меджибоже. Как праведник узнал о моем существовании? И откуда ему известно, что меня сегодня утром избрали главой общины?

Авигдор только подал плечами. Реб Шая развернул записку и стал читать.

– Уважаемый реб Шая. Податель сего письма, Авигдор, был очень богатым и достойным человеком. Прошу вас оказать его семье всяческую поддержку. Пройдет немного времени, Авигдор снова разбогатеет и сможет оказать беднякам вашего местечка существенную помощь. В доказательство моих слов хочу указать вам, что скоро ваша жена родит сына. Назовите его Исроэлем.

Реб Шая остолбенел. Ему, конечно, доводилось слышать невероятные истории о праведниках и чудотворцах, но чудо никогда не приближалось к нему самому. И вот оно пришло, и стояло посреди комнаты, огромное и прекрасное, точно серебряная ханукия в синагоге.

Дверь распахнулась, и в прихожую вбежала служанка.

– Благодарите Б-га, реб Шая. У вас сын! Прекрасный, большой мальчик.

Прошло еще несколько лет. Авигдор вернулся к прежнему богатству и благополучию. Один раз в год, на пуримской трапезе, надев старый потертый сюртук, он изрядно прикладывался к рюмочке и, рассказывая эту историю, плакал навзрыд, заливая лацканы счастливыми слезами.

Случай в Кракове

Записано со слов р. Элиягу-Йоханана Гурари, главного раввина города Холон.

Эту историю я слышал от р. Элиягу-Йоханана, один из сыновей которого сегодня занимает должность раввина Кракова. Она произошла почти шестьсот лет назад, но память о ней жива до сих пор.

В те годы краковским воеводством управлял наследный принц Польши. Воеводство находилось в полной власти принца, и он мог чинить в нем все, что угодно его воле и желанию.

Жил в Казимеже – еврейском районе Кракова – один еврей. И так ему не хотелось быть евреем, что и не передать. Правда, до крещения дело не дошло. В наши дни он стал бы реформистом, а в те – просто жил, как придется, сменив имя, данное ему при обрезании, на более благозвучное – Зигмунд.

Под этим именем история его и запомнила. То есть в памяти веков он не удостоился остаться евреем, а вошел тем, кем хотел стать, – странной личностью с крючковатым носом и еврейским замашками, но с польским именем[1].

И был этот Зигмунд не босяк и не растяпа, а большой человек, управляющий всеми землями наследного принца. И приглянулась ему одна разбитная разведенка, еврейская, разумеется, на польке Зигмунд, при всем своем конформизме, все-таки жениться не хотел.

Сговорились они между собой, и Зигмунд отправился к раввину Ицхаку – главному раввину Кракова. У него даже сомнений не было, что дело будет решено быстро, и вскоре он на законных основаниях поведет разведенку под высокий балдахин своей роскошной постели. Но не тут-то было, раввин ответил решительным отказом.

– Как? – выпучил глаза Зигмунд. – Почему?

– Да потому, – отрезал раввин, знававший еще деда Зигмунда, – что вы, уважаемый, ведете свой род от Аарона, брата Моше, учителя нашего. А значит, являетесь потомком священников, коэнов, которым жениться на разведенной женщине еврейский закон не разрешает.

– Знаю я ваш закон, – грубо заявил Зигмунд. – Всю юность, лучшие годы, над ним просидел. В нем на каждое «нет», есть двадцать пять оговорок. Вот и потрудитесь, любезнейший, отыскать одну из них и повести меня под хупу в самое ближайшее время.

– Увы, – развел руками раввин. – Как я могу разрешить то, что запретил сам Всевышний?

– А теперь ты меня послушай, – прошипел Зигмунд сквозь побелевшие от злости губы. – Ты, да, ты лично совершишь обряд бракосочетания. И не далее, чем через два дня. Это я тебе говорю – Зигмунд!

Он круто повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Спустя час Зигмунд уже разговаривал с принцем.

– Что за ерунда такая? – удивился принц. – Ну, не хочет человек быть священником. Почему же закон запрещает ему жениться на любимой женщине? Вот я, например, – принц приосанился, – должен стать королем Польши. Но ведь меня никто не заставляет принимать на себя бремя королевской короны. Могу и отказаться. И жениться тогда, на ком захочу!

Он шаловливо посмотрел на советников. На их лицах отразился неподдельный ужас. Еще бы, ведь вся их дальнейшая жизнь, карьера и благосостояние были связаны с будущим принца.

– Ладно, ладно, – усмехнулся принц. – Я пошутил. Но этот достойный человек, – он указал пальцем на Зигмунда, – несомненно, может самостоятельно решать свою судьбу, и никто не вправе стать между ним и любимой женщиной.

Принц подкрутил тоненькие усики и наморщил лоб.

– Пошлите Зигмунда к епископу, – приказал он секретарю. – Пусть его преосвященство встретится с раввином и найдет выход из положения. И пусть все будут довольны, – и принц королевским жестом завершил утреннюю аудиенцию.

Спор епископа с раввином продолжался целую ночь и закончился полным поражением его преосвященства. Епископ рассчитывал отыскать лазейку в виде какого-нибудь раввинского постановления и объявить его недействительным на территории вверенной ему епархии. Но как назло, раввин все свои доводы подкреплял словами из Пятикнижия. Причем, для пущей убедительности он показывал их в Библии, напечатанной на польском языке. Раввинское постановление епископ отменил бы с легкостью, но пойти против прямых слов Библии он не мог.

Когда принцу доложили о результате спора, он пришел в ярость.

– Знать ничего не желаю! – кровь бросилась ему в лицо, а правый усик задергался. – Завтра утром собрать всех евреев на главной площади Казимежа, того, кто не захочет прийти сам – гнать плетьми. Плети не помогут – пустить в ход копья и мечи. Свадьбу проведет лично раввин. Лично, и громким голосом, чтобы каждое слово было слышно на всю площадь. И пусть только попробует не согласиться! – лицо принца искривила столь отвратительная гримаса, что дальнейшие слова не понадобились.

Утром следующего дня все евреи Кракова стояли на центральной площади. Посредине, огороженный столбиками с натянутыми между ними пурпурными шнурами, возвышался свадебный балдахин – хупа.

Раввина привели под руки. Его ноги почти не касались земли: два дюжих солдата, крепко взяв старика под локотки, опустили его прямо перед счастливой парочкой.

...
5