Там он получил от императрицы многозначительный подарок – «духи Калиостро» – согласно учению модного в ту пору графа-авантюриста, руководящие чувствами людей. Более того, он сменил на посту екатерининского фаворита, предыдущего ставленника братьев Паниных, тихого и податливого Александра Семеновича Васильчикова (срок «дежурства» видного красавца и неутомимого секс-мустанга Григория Орлова в спальне государыни к тому моменту уже давно истек). Кроме того, он получил от 45-летней, здравой, рассудительной императрицы все, что может хотеть мужчина от женщины, вплоть до права вершить государственные дела, а также прилагающуюся ко всему этому… «вселенскую» зависть! Григорий Александрович так стремительно, абсолютно не соблюдая старшинства, вознесся на самую вершину политического олимпа российской империи, что повторимся, столь же быстро нажил себе массу влиятельных врагов!

…Кстати сказать, Григорий Александрович Потемкин вел себя как государь, не имея на то законных прав! Не потому ли он крайней раздражал большинство дворян, что как всякий временщик («вельможа в случае») «закрывал» своей могучей фигурой… прямой доступ к государыне-«матушке». Он был тем самым «псарем», который не только «не жаловал», но и не допускал к императрице…

Влияние новоиспеченного подполковника первого из четырех лейб-гвардейских полков (Преображенского, Семеновского. Измайловского и Конно-гвардейского) – Преображенского (полковником была сама Екатерина), генерал-аншефа, вице-президента Военной коллегии и прочее, прочее, было столь велико, что он потребовал от императрицы отчета (!) в ее отнюдь небезупречном поведении – она назвала его «Чистосердечная исповедь»! Со своей стороны Григорий погрузил ее в такую бездну страсти, ласки и заботы, что немолодая уже императрица помолодела и расцвела, как преображаются женщины, когда встречают мужчину своей мечты – вернее, Жизни! Ее холодный рассудок уступил зову души и тела. Она влюбилась, как только может влюбиться зрелая, давно все познавшая, 45-летняя женщина: «…Я отроду так счастлива не была, как с тобою…» В отличие от Григория Орлова, жаждавшего гласного и открытого брака с императрицей, Потемкин благоразумно согласился на тайный брак.

Скорее всего, в конце 1774 г. – начале 1775 г. (кое-кто из наиболее пытливых историков, порой, пытается приводить свои аргументы в пользу конкретной даты) произошло тайное венчание Екатерины и Потемкина в церкви Самсония на Выборгской стороне. Свидетелями выступили старинный приятель Григория Александровича еще с гвардейских времен, будущий камергер Евграф Александрович Чертков, его адъютант и «по совместительству» его родной племянник, поручик лейб-гвардии Семеновского полка Александр Николаевич Самойлов. Не обошлось и безучастия такой весьма и весьма влиятельной дамы – камерюнгферы Марьи Саввишны Перекусихиной – подруги и «собеседницы по сердечным делам» (своего рода «пробир-дамы» на предмет «длины ключа» очередного претендента на «врата в рай» cамой «государыни-«матушки»), перед которой по вполне известным причинам «прогибался» весь двор, от Суворова до… сына самой императрицы.

…Кстати сказать, в сохранившихся 28 письмах-записочках, правда, недатированных, Екатерина называет Потемкина мужем и супругом и себя четырежды именует женой. Преимущественно она обращается к нему со словами «муж дорогой», реже – «муж любезный», «муж милый», «нежный муж», «бесценный муж», «муж родной» и даже «собственный мой муж»! «… ласка наша есть наичистосердечнейшая любовь, и любовь чрезвычайная», – заканчивает Екатерина свое признание в силе женской ласки. Скажем сразу, что ее ранние письма к Потемкину сквозят тем нетленным чувство, которое присуще только безмерно влюбленным женщинам… зрелого, глубоко бальзаковского возраста, когда они уже почти все знают в искусстве любовной неги и в тоже время с ужасом понимают, что «бабий век – короток» и пока он не закончился (оборвался или «затух») надо успеть «взять свое по полной программе»! Именно поэтому не будем цитировать их полностью: слишком они откровенны…

Более того, по слухам (!?) летом 1775 г. у «морганатических» супругов даже родилась дочь – Елизавета (Темкина или Темлицына). Вряд ли, она знала, кто – ее мать. Поговаривали, что лицом она была в – отца, а фигурой – мать. Правда, судьба ее покрыта множеством тайн и дать однозначный ответ о ее происхождении очень трудно. (Как, впрочем, и о другой полулегендарной девице полуцарственных кровей «княжне Таракановой». ) Известно, только, что она, как и ее знаменитая мать была женщиной плодовитой, а ее потомки живут и сегодня.

…Кстати сказать, Елизавета от Потемкина была у 45-летней Екатерины пятым и последним ребенком. А рожала она не раз, и не два: первым был нелюбимый Павел (от Петра III или, как любят пофантазировать некоторые охочие до «клубнички» историки от Сергея Салтыкова?), второй – Анна (дочь Августа Понятовского?), затем – Алексей (от Григория Орлова – будущий знаменитый граф Бобринский) и, как гласит молва, вроде бы еще и Наталья (от все того же Орлова – будущая графиня Буксгевден)…

Характерно, что почти никто при дворе не знал об этих событиях. Даже все знающий граф Александр Андреевич Безбородко (14 [25] марта 1747, Глухов (ныне Сумская область Украины) – 6 [17] апреля 1799, Санкт-Петербург), фактически руководивший внешней политикой Российской империи после ухода в отставку в 1781 г. Никиты Панина.

Это делало положение Потемкина – очередного фаворита государыни-«матушки» очень двойственным. Муж (и отец) на деле, он публично должен был изображать всего лишь… любовника! Ему это не нравилось и привело к соответствующим последствиям. Похоже, что по началу их натуры совпали во… всем, но как это бывает с сильными личностями, только на какое-то время.

Действительно, в приобретенной за 25 тыс. рублей у князя С. Г. Кантемира понравившейся императрице деревеньке Черные Грязи (будущее Царицыно) в окрестностях Коломенского, «молодожены» смогли провести время в модном в ту пору среди аристократии парижском стиле «а-ля пейзаны». Екатерина и Потемкин поселились в маленьком деревянном шестикомнатном домике. Они, возможно, даже вместе с их ребенком, проводили время вместе. Не было таких нежных слов, какими бы она не награждала Потемкина: и голубчик, и миленький, и душенька. «Миленький, какие счастливые часы я с тобою провожу… я отроду так счастлива не была, как с тобою». Но для государыни-«матушки» такая семейная идиллия долгой быть не могла. Она продолжалась меньше недели. На прощание «милый муж» (Григорий Александрович) устроил для «верной жены» (Екатерины Алексеевны) замечательный крестьянский праздник – День сенокоса. Сам Григорий, сняв камзол, с косой в руках косил траву наряду с простыми косарями. А Екатерина с интересом наблюдала за этим сельским «развлечением» с высокой копны сена. После славной работы было царское угощение для работников, веселье и танцы.

«Медовый месяц» для них не был чем-то особым, поскольку их главными «эрогенными зонами» было… увлечение государственными делами – управление необъятной российской империей. Они на пару тянули тяжкий воз имперских проблем. Причем, Потемкин был коренным в этой упряжке. Екатерина приобрела в его лице столь необходимую ей – «узурпаторше власти» – точку опоры, внутреннюю уверенность и свободу от грубоватой опеки Орловых и паутины интриг Паниных. Она могла обсуждать с ним все, что угодно, вплоть до состояния дел в семье ее сына-наследника престола, в частности, интимную связь ее, столь же честолюбивой как она сама, немецкой невестки Натальи Алексеевны с сыном, никогда не воевавшего генерала-фельдмаршала, Кирилла Григорьевича Разумовского (1728—1803), графом (потом князем) Андреем Кирилловичем Разумовским (1752—1836).

Последний потом станет видным российским дипломатом первой четверти XIX в. (посол в Неаполе, Копенгагене, Стокгольме и Вене), знакомым с самим Людвигом Бетховеном, посвятившим Разумовскому свой скрипичный квартет ор. 59 и др. венскими музыкальными знаменитостями. Правда, со временем Андрей Кириллович подпадет под влияние министра иностранных дел Австрии барона Ф. Тугута, осядет в Европе, а в конце жизни и вовсе перейдет в католичество.

…Между прочим, Григорий Александрович Потемкин, подобно легендарному Гаю Юлию Цезарю, мог заниматься сразу несколькими делами: просматривать бумаги, писать и слушать доклады. Причем, точность его распоряжений от этого не страдала…

Роман Потемкина с императрицей продлился около двух лет – с 1774 по 1776 гг. Во многом вина в его завершении лежала на ее возлюбленном муже. Спору нет – ему было очень непросто. Окружающие видели в нем лишь очередную «игрушку» для телесных услад венценосной «матушки»: опять-таки – «бабе сорок пять – баба ягодка опять!» (Порой, в этом возрасте сексуальная активность женщин зашкаливает: природа напоследок берет свое «по полной программе»! ) И как только она («игрушка») надоест переменчивой государыне, ее забросят в угол. В тоже время почти никто не понимал, почему Григорий Потемкин получил по сравнению с предыдущими возлюбленными так много власти. Очень многие пытались напомнить выскочке, что «власть» его не вечна. Потемкин злился и вел себя с окружающими неумно: надменно и высокомерно, чем только еще больше раздражал придворную камарилью. Пока физиологическая страсть не угасла, Екатерина первой шла на мировую, и как могла, старалась, сглаживать «острые углы» (бурные сцены ревности и мелочные придирки) в своем возлюбленном муже. Кипучий Потемкин норовил все делать сам и брал на себя слишком много государственных дел, слишком редко спрашивая на то разрешения у своей венценосной супруги. Горячие споры из кабинета переходили в опочивальню и пока они благополучно заканчивались так, как это обычно заканчивается у страстно влюбленных людей – необузданным соитием – все более или менее сходило на нет. «Мы ссоримся о власти, а не о любви», – печально констатировала Екатерина.

Но когда плотская любовь «потускнела» или перешла в иную фазу, то два одаренных «политических медведя», вернее «медведь и медведица», не смогли ужиться в одной берлоге.

…Между прочим, вполне естественно, что для отдыха и утешения (назовем все своими именами – физиологической разрядки, столь необходимой для здоровья) в опочивальне Екатерине, как любой нормальной женщине требовался мужчина более тихий и смирный. Императрица, измученная придирками своего «милого мужа», позволила оказавшемуся в нужное время в нужном месте новому ставленнику Румянцева – удачливому хохлу, одногодку Потемкина Петру Васильевичу Завадовскому утешить себя «по полной программе». Сама она называла подобные «случайности» — «досадными слабостями», а тягу к мужчинам — «болезнью сердца»! Так бывает, тем более, с женщинами глубоко бальзаковского возраста, когда им начинает казаться (а что бабам «кажется», то и наяву!), что этот раз – может стать последним разом Полета Наяву на Вершину Сладострастия…

«Досадная случайность» с мимолетным любовником Завадовским привела к тому, что в 1776 г. взаимоотношения супругов обострились до предела. Оскорбленный изменой «верной жены» Потемкин громогласно потребовал немедленного удаления шустрого хохла от двора. Императрица не хотела этого делать, поскольку этим шагом она только бы подчеркнула в глазах придворных группировок свою сугубо женскую зависимость именно от Потемкина. Григорий то же не мог потерять лицо и как мужчина (ему изменили и все об этом знали), и как государственный деятель (с его требованиями больше не считались) стоял на своем.

И тогда государыня победила в Екатерине женщину со всеми ее «бабьими слабостями»!

Опасаясь за свою власть (придворная камарилья, пользуясь моментом, единым фронтом двинулась на всесильного фаворита!) она предпочла «удалить его со своего ложа», вернее – «закрыть для него на замок свои „райские врата“», но оставить при… государственных делах!

Он был необходим государыне как выдающийся государственный муж, и, расставаясь с ним как с мужчиной с «длинным ключом», она старалась задаривать его наградами, усыплять его больное самолюбие орденами, почестями и титулами. По сути дела она банально откупалась от него: «За это спасиба и весьма спасиба» – так она сама писала ему. Так, как только он перестал закатывать ей публичные истерики, то вскоре стал князем… Священной римской империи и Екатерина сама хлопотала перед австрийским императором Иосифом II о присвоении своему бывшему «вельможе в случае» этого высокого титула. Дальше – больше: брат прусского короля Фридриха II Великого принц Генрих «наложил» на уже князя Потемкина высший прусский орден Черного Орла.

Так был найден статус-кво в их взаимоотношениях.

По сути дела это было подобие семьи «по-французски», где мужа и жену объединяли не любовь и постель, а… дружба и общие государственные дела. Им не удалось создать брак в его православном понимании и по совету предпочитавшей свободу ума и свободу духа Екатерины, они «окунулись» в очень модный в ту просвещенную пору – эпоху Нового времени – «просвещенный» или, вернее «опаризьененный» (от слова Париж – Мекки любовных отношений и законодателя всех модных новинок в Европе той пор) союз мужчины и женщины, где супружеская верность считалась почти неприличной и смешной. «Опаризьененный» брак полагал наличие у супругов любовников и любовниц, к которым муж и жена были обязаны проявлять снисходительность и дружелюбие. Екатерина мудро смотрела сквозь пальцы на многочисленных поклонниц своего супруга, висевших на нем, словно сладкие вишенки.

В тоже время очень важное место «вельможи в случае» не мог занять случайный мужчина.

Именно в «этом браке» императрица получала помощь, совет в решении государственных дел. В результате «муж и жена» со временем стали держаться на людях как… женатая пара, заключившие «брачный союз» на паритетных началах: оба спят – с кем хотят, но государственные дела вершат рука об руку.

Появление новых фаворитов у любвеобильной Екатерины (как она сама говорила «для жизни и здоровья необходимо, надобно время отдохновения») никак не уменьшает влияния Потемкина и он остается вершителем государственной политики. По слухам их умело поставлял сам Григорий Александрович, отбирая каждый раз красивого юношу поглупее, например, по античному красивого Ивана Николаевича Римского-Корсакова. Если очередная «игрушка» государыни-«матушки» рано или поздно, подталкиваемая той или иной придворной группировкой, пыталась вступить в единоборство с Потемкиным, то Екатерина обычно отказывалась от нее: любовник помогал ей лишь развеяться («разрядится» физиологически) и ничего более от него не требовалось. Фаворит («игрушка» с «длинным ключом») вылетал из покоев Зимнего дворца пулей, но с полным пенсионом… за оказанные стареющей метрессе соответствующие услуги: регулярное «орошение» ее «увядающих плодов в саду» за «воротами в рай».