– Нет, что ты, Мордимер, я вовсе не хотел тебя обидеть.

– Ну так пришли мне наверх бутылочку лучшего вина за счет заведения и забудь об этом разговоре, – сказал я, усмехаясь.

Я отправился на второй этаж, слыша только бормотание Корфиса – и было оно не очень-то вежливым. Впрочем, бутылку он не просто прислал – сам принес ее в мое скромное обиталище, чтобы мы могли поболтать за кубком-двумя неплохого пойла (пусть даже слово «неплохой» в этом случае и было изрядным преувеличением).

– Тяжелые времена, Мордимер, – вздохнул он, когда мы чокнулись кубками. – Налоги растут, клиентов все меньше, так и по миру можно пойти…

– Ага, прямо вижу это… – пробурчал я и опорожнил кубок.

Потом достал с полки копченую колбасу и сыр, что остались после завтрака. Мы закусили и выпили еще по кубку. Эта порция уже пошла чуть лучше, чем предыдущая.

– Так и есть, – отер он усы. – Епископу плати, императору плати, цеховые взносы – плати… – прервался на миг. – Парням из города – плати… – Он махнул ладонью. – Вот она, жизнь.

– И ничего с ней не поделать. – Мы снова чокнулись.

Допили бутылку, и Корфис крикнул вниз, чтобы принесли еще пару. Слуга же принес не только питье, но и виноград с апельсинами.

– Все дорожает, – вздохнул Корфис, глядя на миску с фруктами. – А епископ желает еще ввести и налог на двери. Представляешь?

– Как это – на двери? – спросил я удивленно, поскольку человеку со столь мизерными доходами, как у меня, размеры и особенности налогов мало что говорили.

– Да вот так. Если держишь лавку, трактир или мастерскую, посчитают у тебя каждую дверь. Дороже будет, если выходит прямо на главную улицу, как оно обычно и случается, дешевле – если на какой-нито закоулок…

Я рассмеялся, хотя моему хозяину наверняка было не до смеха.

– Но у тебя же есть выход как раз на закоулок, – сказал ему.

– Ага, но он же не в зал, а на склад и в подвалы.

– Ну так замуруешь главные двери, вместо них поставишь вывеску с указателем, где искать вход, а вход сделаешь с закоулка, – пожал я плечами. – В чем проблема?

Он глянул на меня с удивлением.

– А ведь точно, Мордимер, – покачал головой, будто в недоверии. – Видать, сделаю, как говоришь.

– И не ты один, если я знаю жизнь… А епископ тогда введет налог на вывески, – я засмеялся, поскольку подобная идея показалась мне забавной. – Так уж оно сложилось. Власть старается выжать с нас денежки, а мы от этого уклоняемся. – Я снова пожал плечами. – Честные люди никогда не будут при власти, и знаешь почему? – Видать, меня охватило философское настроение, и я решил ему поддаться.

– Ну? Почему?

– Потому что честные люди желают зарабатывать на хлеб насущный собственным трудом, а те, кто правит, жаждут получать доход, используя тех, кто работает. Потому что ничего другого они не умеют – только толковать дурные законы и вводить новые налоги, чтобы можно было побольше украсть. И чем больше воруют, тем больше их аппетит.

– Ш-ш, – прошипел Корфис. – Говоришь о епископе, – прошептал беспокойно и огляделся, словно кто-то мог нас здесь подслушать.

– Обо всех. – Я махнул рукою. – Давай лучше напьемся, а то я доболтаюсь.

– Проблемы? – спросил он проницательно, когда мы в очередной раз опорожнили кубки.

– Чую, что большие деньги уходят у меня из-под носа.

– Ну, случается. Нынче человек веселится, а завтра черви жрут его в могиле…

– Если у него кто найдется, чтобы ту могилу выкопать, – вздохнул я.

– Я тебе выкопаю, – пообещал Корфис в пьяном умилении. – Хотя не сказать, что денег у меня куры не клюют – а у кого клюют? Но чего не сделаешь по дружбе…

– Весьма мило с твоей стороны, но не спеши, будь добр, с копанием могилы… – заявил я, а потом что-то в словах Корфиса меня дернуло. – Ну-ка, повтори, что ты там сказал?

– Я? – удивился он глупо. – А! Ну что все ради дружбы… – Он задумался на миг. – Ну почти все…

– Нет, нет, раньше, что мало у кого денег куры не клюют?

– Верно, мало у кого, – покивал Корфис печально. – Налоги, Мордимер, налоги. Выпьем!

Я отхлебнул, но машинально, ибо в голову мою пришла некая идея. Не Риттер ли случайно употребил почти те же самые слова, когда говорил об Андреасе Куффельберге – актере, играющем роль рыжебородого варвара, Танкреда? И разве не вспоминал, что тот – единственный человек во всей труппе, кому повезло? А ранее вспоминал, что Куффельберг происходит из купеческой семьи… Не мог ли именно Андреас помочь с деньгами Йоханну Швиммеру? Ха, наверняка сумел бы это сделать, но – захотел бы? Я знал, что проще всего проверить мои подозрения на месте. Возможно, я был лишь утопающим, что хватается за соломинку, но я также понимал и то, что без денег в Хезе не сделать совершенно ничего. Если сумею проследить, откуда Швиммер получил деньги, быстро узнаю, где укрывается, независимо от того, вернулся ли в родное село или же затаился где-то в городе.

– Лей, Корфис, – приказал я тоном повеселее. – На погибель мытарям.

– Чтоб их на части порвало, – поддержал он.

– А то. А когда встанут пред престолом Господа, то пусть Он в мудрости своей отсчитает им налог со всех человеческих обид, которые причинили.

Корфис глянул на меня с удивлением в мутных уже глазках.

– Вот как скажешь ты что-то, – покачал головой. – Ну пусть их зараза пожрет!

* * *

Я опасался, не окажется ли мастер Риттер в компании одной из многочисленных поклонниц его таланта, но, к счастью, эту ночь он провел в одиночестве. Громко храпел, выпуская воздух с протяжным свистом, а у кровати стояла полупустая бутылка вина, прикрытая залихватской шапкой с цветным пером. Рядом лежала надъеденная сочная груша. Конечно, я мог присесть на стул и подождать, пока драматург проснется, однако посчитал, что времени на подобные церемонии нет. Поэтому легонько похлопал его по щеке.

– М-м, – пробормотал тот недовольно. – Не сейчас, Офка.

Офка. Ха, весьма приятное имя. Я похлопал его снова.

– Говорю же – нет. Мало тебе? – Риттер хотел перевернуться на другой бок, но я на этот раз дернул его за взлохмаченную бородку.

– Вот же холера! – сел он, раскрывая красные от перепоя и недосыпа глаза.

Увидел меня, и по выражению его лица я понял, что вовсе не такую картину ожидал он лицезреть.

– О мой Бог, – только и прохрипел Риттер, щупая рукой подле кровати.

Я вежливо подал ему грушу, но он лишь выругался, потому я потянулся за бутылкой. Вероятно, он искал именно ее, поскольку сразу сунул горлышко в рот и допил вино. Глубоко вздохнул, а я сморщил нос, ведь единственным способом ухода Риттера за своими зубами было, похоже, ополаскивание рта спиртным.

– Не ошиблись ли вы комнатой? – спросил он раздраженно. – Вижу, что мне стоило бы закрывать двери на щеколду.

– Что ж, – ответил я. – Мы обучены не беспокоить людей стуком.

– Весьма великодушно, – сказал он, поглядывая в окно. – Еще даже не светает. Бога в сердце у вас нет?

– Со всем почтением, хотелось бы задать вам несколько вопросов, – пояснил я вежливо.

– Ага, я видал нынче, как Пимке выглядел после ваших бесед… – Он глянул на меня внимательно. – Могли хотя б винца принести, – добавил.

– Простите, – развел я руками. – Поглощенный собственными заботами, не подумал о ваших. Но позвольте все же, я быстренько расскажу вам, зачем пришел, а потом вы снова уляжетесь спать…

Он кивнул.

– Мне удалось кое-что узнать о вашем коллеге, Швиммере. Он воспитан на околицах Готтингена, в нескольких днях дороги от Хеза, и у него есть как минимум два брата, которые, вероятно, помогали ему в похищении.

– Волшебно, – пробормотал он.

– Я подумал было, что он направится с Илоной в родимую сторонку…

– Но интересно тогда, что вы ищете у меня?

– Дело в том, что до Готтингена несколько дней дороги, – продолжил я, не обращая внимания на его тон. – Как удалось бы довезти туда девушку, которая, предположим все же, сопротивляется и не упустит случая выдать похитителя и освободиться? Вы ведь драматург – так ответьте мне.

– О, меч Господа, – простонал он. – Сейчас я лишь дьявольски сонный человек. А еще голова болит… Ну да ладно, попробую. Я бы связал девку, воткнул ей кляп в рот, погрузил на телегу, прикрыл бы какими-нибудь товарами, ночью давал бы что-то поесть… – Он пожал плечами и охнул снова.

– Наверняка она была бы в восторге, – усмехнулся я. – Но не в этом дело. Откуда бы вы взяли денег на телегу и лошадей?

– Одолжил бы?

– А у кого? Вот будь вы всего лишь помощником актеров? Человеком без имущества и перспектив?

– Если уж у него были братья, так, может, и приехали на телеге?

– Но ведь их отец, коли уж отлучил Швиммера от наследства, похоже, все держит железной рукою. Дал бы он сыновьям телегу, не зная, для чего она им нужна? Им нет необходимости ехать в Хез, в Готтингене тоже есть ярмарка. Тогда – что?

– Мечом Господа клянусь, увековечу вас в одной из драм – вот тогда-то и пожалеете! Чего вы от меня хотите?

– Думайте!

– Не хочу думать! – застонал он. – Спать хочу!

– А даже если он не направился домой под Готтинген, то и тогда ему понадобилось бы безопасное укрытие здесь, в Хезе, а значит – тоже какая-то наличность. Кто из ваших знакомых мог ему в этом помочь? У кого нет проблем с деньгами?

– О-о-о, – протянул Риттер, встав с кровати и глядя на меня внезапно просветлевшими глазами. – Понимаю, к чему вы клоните…

– Возможно ли это, Хайнц?

– Головой Вельзевула… – пробормотал он. – Повезло так повезло. Это возможно, господин Маддердин, чертовски возможно. – Риттер прервал себя на миг, подергал за бороду и закусил губу, будто раздумывая, сколько еще может сказать. – Андреаса с Йоханном объединяла особенная связь, – сказал он наконец. – По крайней мере, Андреас старался, чтобы эта самая связь их соединяла. Понимаете, о чем я?

– Видимо, о той отвратительной страсти, за которую справедливый Господь наказал жителей Содома? – спросил я, не скрывая удивления, хотя знал: в актерском мирке случается такое, что можно бы ничему не удивляться.

– Именно, – ответил он.

– И Куффельберг помог Швиммеру в похищении и укрывательстве девушки за то, что Швиммер одарил его своей приязнью?

– Возможно.

– Это неправильно, Хайнц.

– Любовь, – вздохнул он так, будто это слово объясняло все.

– И откуда же у вас такое желание помогать, а?

– Раз уж вы встали на след, раньше или позже сами бы все поняли, – сказал он мне. – Но поскольку я помог сэкономить вам время и усилия, то и вы наверняка выкажете мне благодарность тем или иным способом, – усмехнулся с усилием.

– Конечно, выкажу, – пообещал я. – Хотя не стану скрывать: вы могли бы поделиться со мной этими сведениями раньше.

– Я не доношу на коллег, – заявил он с достоинством.

– И никто бы не осмелился вас к этому склонять, – ответил я.

* * *

Риттер обстоятельно объяснил мне, где обитает Андреас Куффельберг. Была это менее богатая часть купеческого квартала, а тот располагался отчасти на одном из протоков, отчасти же – на острове, куда пассажиров перевозили паромом. Дом Куффельберга находился не слишком далеко от берега. Находился он на узенькой улочке, стиснутый другими зданиями так, что их обитатели могли бы пожать друг другу руки, выглянув из окна.

Хайнц несколько раз проведывал Куффельберга, потому пояснил мне, что в доме на первом этаже были кухня и столовая; на втором находились две небольших комнатки. Был еще подвальчик, куда, правда, Риттер не спускался, но знал о его существовании, поскольку хозяин, кроме прочего, держал там напитки.

Некоторое время я простоял, укрывшись в тени одного из переулков, наблюдая за входом. Но ничего не происходило. Никто не входил, и никто не выходил, я заметил только, как кто-то отворил ставню на первом этаже, но на втором они были заперты наглухо.

Скрывался ли за ними Швиммер со своей жертвой? Что ж, не оставалось другого выхода – только проверить. Я подошел к двери и стукнул молотком в виде львиной головы (а скорее, половины львиной головы, поскольку другая половина отсутствовала).

Через минутку я услыхал шаги и голос старухи.

– Чего надо?

– К мастеру Куффельбергу с известием от мастера Риттера, – сказал я, принимая тон одновременно униженный и слегка нетерпеливый.

– Уже, уже… – Как видно, для женщины фамилия Риттера не была чужой, поскольку я услыхал скрежет отодвигаемого засова.

Дверь отворилась, и на пороге я увидел старую сморщенную старушку, лицо которой напоминало смятую грязную простыню с козьими орешками. В роли козьих орешек выступали крупные бородавки, проросшие на ее лице с удивительной равномерностью. Я вошел, оттолкнув старушку.

– Где Куффельберг? – спросил на этот раз весьма резко.

Из комнаты вышел некий широкоплечий силуэт – и встал в тени. Однако тяжело было не распознать в нем Куффельберга, пусть даже щеки его теперь были гладко выбриты, а не украшены рыжей буйной бородой.

– Господин Маддердин? – В голосе его беспокойство мешалось с удивлением. Он шагнул мне навстречу. – Входите, прошу.

– Я хотел бы переговорить наедине, – сказал я.

Мне показалось, что он побледнел, но без слов указал на столовый зал, в котором рядом с огромным ложем свалена была куча актерского реквизита. Прикрыл за нами двери.

– Чем могу служить? – спросил.

– Где Швиммер? – Я решил ничего не смягчать.

– Ха, так вот почему вы здесь! – он хлопнул себя ладонями по ляжкам. – Люди Лойбе тоже меня об этом расспрашивали. Я даже позволил им пройтись по дому…

– А я и не говорю, что они здесь, – сказал я, – но поверь мне, Андреас, что для тебя будет лучше, если расскажешь всю правду. Помощь преступнику карается со всей суровостью закона, хотя известно мне и то, что Лойбе собирается законом пренебречь…

– Я ничего не знаю, – буркнул он. – Да и вообще – я тороплюсь на репетицию, поэтому, если не имеете ничего против…

Я не намеревался слушать дальше, поскольку его наглость оскорбляла мои чувства. Я быстро шагнул вперед и схватил его левой рукой за причиндалы, а правой – за горло, чтобы не смог крикнуть. Сжал его естество, словно кузнечными клещами. Куффельберг захрипел, не в силах вскрикнуть, а глаза его от боли чуть не вылезли из орбит. Я чуть ослабил хватку, поскольку хотел, чтобы он сосредоточился на смысле моих слов, а не на своем страдании.

– Жаль будет, если ты никогда уже не сможешь ничего всадить в задок молоденькому мальчику, верно? – спросил я его и снова сжал посильнее.

Однако сразу же снова ослабил хватку, поскольку не хотел, чтобы он сомлел. По щекам Куффельберга текли обильные слезы, а в глазах вместо удивления уже стоял ужас. Я принюхался.

– Обосрался, – сказал с отвращением.

Я оттолкнул его – и он упал под стену. Тотчас скорчился там, ухватившись руками за промежность. Я позволил ему немного повыть и слегка поплакать, после чего присел над ним.

– Где Швиммер? – спросил, вытаскивая из-за голенища короткий, но острый кинжал – и стараясь, чтобы актер заметил этот жест.

– У-у-у-у се-ебя-а-а-а, – прохрипел сквозь слезы. – Где-то в селе.

– Рядом с Готтингеном?

– Зайцен, называется Зайцен!

Я мысленно выругался насчет памяти Алоиса Пимке, который, сделав три попытки, все три раза промазал. Разве что букву «З» запомнил верно.

– О-о-о, Исусе, как болит…

– Заткнись, – приказал я. – А то заболит еще сильнее.

Он захлебнулся воздухом и собственными слезами.

– Не-е-ет, прошу…

Мольбы не произвели на меня впечатление, хотя я готов их выслушивать, когда вижу у просящего искреннее желание раскаяться. Я надеялся, что именно такое желание увижу и у Куффельберга, поскольку мне не хотелось растягивать следствие. Конечно, я знавал людей, которые находили грешное удовольствие в мучении ближних, но сам я от таких склонностей весьма далек. Однако, если чье-то страдание способно привести меня к цели, не вижу причин, чтобы не возложить на свои плечи крест такой ответственности.

– Он похитил девушку или она уехала сама?

– Похи-итил, господин, похи-и-итил. Я предупрежда-а-ал его, но…

– С братьями?

– Да.

– И ты дал ему денег на лошадь и телегу? Спрятали девицу среди товаров?

– Откуда знаете?

Я ударил его тыльной стороной ладони в зубы.

– Вопросы задаю я, – напомнил ему.

– Да-да, телегу. Я одолжил ему телегу.

– А что получил взамен?

Он глубоко вдохнул, ничего не отвечая, и лишь скорчился еще сильнее, будто ожидая пинка.

– Впрочем, неважно. – Я ведь уже знал, что он получил взамен, поэтому поднялся. – Если у тебя есть еще что сказать, Андреас Куффельберг, говори сейчас. Потому что если я вернусь из Зайцена с пустыми руками – не мешкая, навещу тебя, чтобы продолжить наш милый разговор.

– Это все, что я знаю, клянусь! Найдете их там, господин.

– Для тебя было бы лучше, чтобы я и вправду их там нашел, – сказал я предельно серьезным тоном.

* * *

На подворье Инквизиториума в Хезе не только допрашивали обвиняемых или свидетелей. Здесь также жили инквизиторы, как ведшие следствие, так и те, что искали сосредоточенности в молитвенной тиши наших залов. Хезский Инквизиториум имел также хорошо подобранную библиотеку, хотя, конечно, она не могла соперничать с богатствами монастыря Амшилас. И все же собрание книг у нас было незаурядное, и в нем находились не только тома, посвященные религии, теологии или философии, но также куда более легковесное чтиво. Кроме того, Инквизиториум славен своими картами. Наши картографы исследовали и описали весь известный мир, и карты их в своей дотошности и точности превосходят даже те, что находятся в библиотеке Святейшего Отца. Конечно, инквизиторов не слишком-то интересуют изображения чужих стран: Абиссинии, населенной всадниками песков с песьими головами и на полосатых лошадях; Персии, где правят огнепоклонники; далекого Китая или Островов пряностей^[5]. Мы заняты делами куда как более приземленными. Нас интересует, чтобы на картах можно было найти мельчайший городок – и даже крупное село – на территории нашей священной Империи. Ибо что было бы, если б инквизитору, узнавшему, что подозреваемого следует искать в местности Зайцен, пришлось сперва производить непростое и вдумчивое расследование, дабы понять, где вообще находится это село? Какое непростительное расточительство сил и времени!

– Знаете, мастер Маддердин, что Его Святейшество выслал экспедицию в Индию? – спросил меня библиотекарь, поднимая взгляд над томами.

– Господь, смилуйся над душами тех бедных мореплавателей, – пробормотал я.

– Ха! – Библиотекарь ухмыльнулся беззубым ртом. – Он послал их не на восток, но на запад!

– Доплывут до края Великого Океана – и упадут, – пожал я плечами.

– Как знать, как знать, – пробормотал старик. – А если Василий Ласкарис прав и Земля – огромный шар?

Говоря откровенно, проблема экспедиции в Индию волновала меня слабо, вне зависимости от того, поплыли мореходы на восток или на запад. В любом случае я полагал, что единственное, с чем они вернутся (если вообще вернутся), будут воспоминания о погибших товарищах. Полагал я также, что Святейший Отец мог бы использовать деньги и более разумно, поскольку топить их в океане, окружающем мир, казалось мне занятием слегка безрассудным – особенно учитывая, что океан этот воистину бездонен. Поэтому я лишь кивнул и попрощался с братом-библиотекарем, не вдаваясь в дальнейшие споры.