– Чтобы создать этот собор, я убивал людей, за которыми водились грехи. Грехи гордыни, похоти, зависти, лжесвидетельствования, разврата, чревоугодия. Тут, – указал он на снующую у его ног толпу душ, – есть всякие грешники – от рыцарей и баронов до холопов и воров. Мне не хватает лишь одной души – души разбойника. Смотри! – указал он на стену подле трансепта, на которой виднелся огромный барельеф, представлявший Аллегорию Вознесения. – Смотри, где твое место! Ты все время шел по следам, которые я оставлял. Это я убил Петра Крутиворота, жалкое ничтожество, служившее мне как пес, потому что он боялся, что я расскажу в Шатле о его предпочтениях. Я убил его, потому что он испугался и захотел уйти. Я оставил в башне рисунки собора, чтобы ты мог сюда добраться. А теперь взгляни, какое место я отвел для тебя в моем плане!

Вийон взглянул на Аллегорию. Лженищий молил о милосердии Скупца, который вожделел Распутницу, соблазнявшую Священника, проповедующего Богачу, который с презрением глядел на Жака. Жак же обманывал Рыцаря, указывавшего на Вора, который срезал кошель с пояса Дурака. Дурак таращился на Лжепророка, который писал и не замечал невинно осужденной Убийцы, указующей взглядом… на Разбойника, который нападал с кинжалом на Архитектора. Разбойник! Вот что это была за фигура, которую он не мог отыскать!

Деланно поднял железную маску. Вийон задрожал. Взглянул на незаконченную скульптуру, потом – на галерею. Одна ниша еще была свободной. Ниша, предназначенная для скульптуры Разбойника – той, что стояла, незаконченная, подле Деланно.

Без колебаний он схватился за кинжал и меч и бросился на архитектора. Неожиданно за его спиной раздался шум крыльев. А потом что-то ударило его в спину, отбросило под каменную колонну. Разбойник крикнул, баселард выпал у него из руки.

Две крылатые каменные гарпии сели по обе стороны от архитектора. Буркалы их пылали красным, а на когтях поблескивала кровь Вийона.

– Не бойся, мэтр, – сказал убийца. – Я ведь не собираюсь тебя убивать. Увековечу тебя в своем творении. Перенесу твою душу в этот каменный памятник, а, когда установлю его на галерее, ты присоединишься к тем, кто строит собор!

Вийон взглянул в сторону выхода, но дорогу ему заслоняла толпа душ – строителей. Зыбкие руки и полупрозрачные тела сомкнулись в непреодолимый хоровод. Деланно приближался к нему с железной маской в руках.

– Пришло время, поэт! – сказал он печально. – Пришло время присоединиться к ним!

В этот момент Вийон заметил двойную спираль лестницы, что вела вверх, переплетаясь сама с собой. Прыгнул на каменные ступени и помчался вверх. Деланно шел следом с железной маской, гарпии же не отставали от своего повелителя ни на шаг.

Вийон поднимался все выше. Лестница закончилась на большой галерее, обходящей главный неф. Каменные горгульи и скульптуры глядели на вора неживыми глазами. А Деланно медленно шел следом.

Чудовища не отставали ни на йоту, позади них толпился сонм душ.

Поэт бросился вглубь галереи. Не знал, что ему делать, но на полу вдруг появилась щель. Две плиты с хрустом раздвинулись, многоэтажная пропасть разверзлась у его ног. Разбойник качнулся, остановился на ее краю.

– Ты не сбежишь, – зловеще рассмеялся Деланно. – Пойдем!

Вийон взглянул на архитектора. Он знал, как все произойдет. Деланно ткнет в него клинком, а потом наденет на его лицо железную маску и вольет горячий воск. Отберет у него душу, его произведения, воспоминания, его жизнь и стихи – даже те, что еще не написаны.

– Я убью себя! – прошипел поэт, становясь на краю пропасти. – Ты меня не получишь!

Деланно остановился за шаг, может, ближе… Улыбнулся, поднял кинжал…

– Ты не прыгнешь, поэт. Не сумеешь.

Тело Вийона сотрясла дрожь. Он не хотел, не мог закончить так жалко!

Крикнул.

И прыгнул вниз.

Но прежде чем упасть, ухватил убийцу за плащ и потянул за собой.

Они рухнули в бездну, что разверзлась под галереей. Летели, сплетясь, прямо на каменный пол с высоты ста футов. Деланно ухватил поэта за глотку, сжал пальцы. Падали они боком, потом поэт обернулся вокруг своей оси, кувыркаясь в воздухе. Закрыл глаза.

А потом был удар и ужасный крик боли. Он почувствовал, как отскакивает от твердого мрамора и катится вниз. Клинок разодрал его плащ на боку, затрещала распарываемая ткань, что-то липкое потекло по штанине, и поэт замер между небом и землей. Повис, зацепившись за что-то, распоровшее ему кожу аж до ребер.

Падая вниз, он зацепился за статую на галерее скульптур у стены главного нефа. А Деланно висел над поэтом, наколотый на каменный меч ангела с отрубленными крыльями. Окровавленный каменный клинок на целый фут торчал из груди архитектора. Вийон завис чуть ниже, на каменной скульптуре дьявола; вилы прошлись по его боку, зацепились за разодранный плащ и удержали от падения в бездну. Дьявол улыбался.

– Ты жи-и-ив… – прохрипел Деланно.

Собрав остатки сил, ухватился за каменный клинок и вынул собственный меч. Завыл, плюясь кровью, и рубанул верхнюю часть вил, на которых висел поэт. Вийон крикнул. Прут затрясся, зашатался.

– Это коне-е-ец, во-ор…

Вийон сделал отчаянное усилие, чтобы ухватиться за каменную ногу дьявола. Не сумел. Сполз вниз, и уже в последний миг кто-то ухватил его за ладонь. Сильная рука выдернула поэта наверх, втянула через балюстраду на галерею ниже.

Была это рука Жюстина Леве. К его руке присоединились еще несколько рук – других мужчин, с суровыми лицами и гордыми глазами.

– Очень вовремя, – выдохнул Гийом де Вийон. – В последний момент.

– Ле-е-еве-е-е… – простонал Деланно. – Это конец, это…

– Ступай-ка ты в ад, дьявол из камня! – прошипел печатник.

Поднял гаковницу, снабженную деревянным ложем. Кто-то из его приятелей подал ему тлеющий фитиль. Жюстин приложил его к запалу. Рев выстрела сотряс стены собора. Огненный шар ударил архитектора в грудь, сила удара сорвала его с каменного меча, отбросила к центру собора, на середину нефа. Деланно полетел вниз, несколько раз кувыркнулся и рухнул посредине собора, в круглом пятне цветного света, что падал сквозь огромные розетки.

– Вы здесь?! – простонал Вийон. – Как? Когда?

– Я и остальные мэтры печатники шли по твоим следам, – сказал Гийом.

– Я же предупреждал тебя не заходить в собор, – проворчал Леве.

– Пойдемте, – поторопил всех высокий хмурый мужчина.

Они спустились вниз, придерживая раненого Вийона. Приблизились к Деланно. Архитектор был еще жив, кровь из двух ран на груди пропитала его плащ, растекалась по полу.

Двое печатников поддержали его голову, а Леве достал тяжелую железную маску. Быстро надел ее на его лицо. Кто-то из сотоварищей Жюстина растопил над лампой воск, а потом влил его сквозь щели.

Архитектор завыл. Выл и кричал, даже когда сняли уже маску, когда он уже лежал мертвый на полу, чтобы никогда не вернуться к жизни.

Вийон посмотрел наверх. Из всех проходов появлялись толпы каменщиков. Синие мертвые лица были обращены к архитектору.

– Уходим! – крикнул Леве.

И потянул за собой Вийона.

Позади раздался крик, гневный хор вопивших и голосивших душ. Мрачные призраки бросились к телу архитектора. Принялись вырывать его друг у друга, рвать зубами, отрывать куски плоти, ломать кости, раздирать мышцы и жилы…

Загремел гром. Громкий треск прокатился по собору. Сверху упало несколько мягких капель, оросились каплями и стены.

Вийон присмотрелся к одной из колонн. Не поверил своим глазам. Та казалась мягкой, как глина, как тесто…

А потом поэт замер. Между стройными, выстреливающими в небо колоннами он заметил зеркало, а в нем – отражение молодой женщины в красном платье. Стоял и смотрел, как оно соскальзывает с ее плеч.

На ее совершенном теле появились первые линии. Они сложились в буквы, а буквы – во фразы, в стихи. Первые строки.

 
Здесь, в самой скудной из хибар,
Стрелой Амура поражен…
 

Гигантская скульптура ангела накренилась, выпала из ниши и обрушилась на землю, распадаясь на куски. В них полетели обломки глинистого теста. Печатники дернули поэта, поволокли к выходу. Раненый Вийон стонал и кричал, держась за бок. Огромные контрфорсы таяли на глазах, проваливались и гнулись под тяжестью строения. Колонны и вимперги разлетались в пыль, свод валился, трескались скульптуры, стелы и барельефы. С грохотом разлетались витражи, устлав пол ковром разноцветных стекол, что быстро превратились в обычную глину…

Они выскочили наружу. Над Парижем медленно вставал туманный рассвет.

– Так приходит конец истории, – сказал задумчиво Гийом де Вийон. – Так добро побеждает зло, а тьма остается позади. Так мы вырвали у дьявола клыки прошлого.

– Этот дьявол возродится, – сказал Леве. – Не сегодня, не завтра, но через сто, двести, может, через пятьсот лет. Пойдемте, братья.

Свод собора с громом провалился. Величайшее творение Анжело Деланно превратилось в бесформенную гору глины, из которой торчали остатки колонн, контрфорсов и башенок.

– Сообщите обо всем Роберу де Тюйеру. А ты, Франсуа, перевяжешь раны и исчезнешь из города.

Вийон покивал, а потом начал декламировать:

 
Вы, парни, думайте скорей,
Как роз на шляпах не лишиться.
С руками липкими, как клей,
Когда захочется спуститься
 
 
В Долину Воровства резвиться,
Представьте-ка житье-бытье:
Хоть чтил юстиции границы,
Но вздернут был Кален Кайё…
 

– Эй, разбойник! – крикнул Леве. – Прежде чем уйти, перепиши этот стих в «Большое Завещание». Я спас тебе жизнь, и ты все еще не свободен от нашего уговора!

* * *

К утру от собора осталась лишь пустая площадь неподалеку от ворот Сен-Дени. Горожане удивлялись, что ливень нанес туда столько земли, а многие принялись вывозить жирную глину на тачках. Пригодилась она перво-наперво для хлевов, для подмазывания халуп, а несколько горшечников-партачей^[19] из предместий вылепили из нее горшки да миски.

Убийства прекратились. Народ и парижская чернь вздохнули с облегчением. Мэтр Гийом рассказал все заместителю прево, а прево – градоначальнику. О деле позабыли. Гийом де Вийон дожил до старости на должности капеллана коллегии святого Бенедикта. Мэтра Леве сожгли вместе с мастерской жаки из Университета: Жюстин стал истинным человеком эпохи Возрождения и принялся публиковать произведения, призывающие признать за евреями такие же права, какими обладали христиане. Это не понравилось школярам, которые снимали со старозаконников немалую подать, поэтому они подожгли мастерскую.

А Вийон? Вийон исчез, чтобы никогда больше не появиться в Париже. А перед исчезновением передал в руки представителя трибунала Шатле такое вот стихотворение:

 
Здесь, в самой скудной из хибар,
Стрелой Амура поражен,
Спит бедный, маленький школяр,
Что звался Франсуа Вийон.
Хоть не был пахарем рожден,
Но – то признает млад и стар —
Стол, короб, хлеб – все роздал он,
А Богу стих диктует в дар.