IV

– Ты должна помолиться за душу своего господина отца, – малышка Мария Магдалина держалась за обрубок руки, замотанный кровавыми бинтами. – На Симона и Иуду выйди с другими детьми за город вместе с Богоматерью, чтобы просить Иисуса о милосердии к твоим родителям. Тогда Зверь не причинит им вреда.

– Я тебе не верю, – сказала Паула. – Ты не святая! И не смей прикасаться к моему отцу!

– Тогда ты останешься сиротой, – прошипела Мария Магдалина. – Через несколько дней в дверь твоего дома постучит Зверь и пожрет тебя и твоего маленького братика.

– Оставь в покое Гийома! – заплакала Паулина. – Он маленький… Он ничего вам не сделал. Я все папе расскажу! Расскажу, о чем ты мне говорила. Господин отец сделает с тобой, что следует! Он – смотритель на мельнице!

– Если скажешь ему, что разговаривала со мной, ждет его смерть.

– Я тебе не верю! Уходи! Ты злая!

Паула расплакалась и убежала. Побежала по улице Нотр-Дам прямо к городским стенам. Выскочила через узкую калитку около башни Самсона и повернула влево. Вздохнула с облегчением, увидев между возами своего отца. Как обычно, была на нем его странная одежда – полотняные штаны и башмаки. В одежде его не было ни одной металлической детали. Даже шерстяной кафтан он перевязывал не поясом, а простой веревкой.

– Паула, что ты здесь делаешь?! – крикнул он, когда дочка подбежала к телеге, из которой слуги выгружали тяжелые бочки с селитрой. – Тебе нельзя сюда приходить!

– Отец, она говорила, что святая, но это неправда! Это не могло быть правдой, она не выглядела как… госпожа на образах в соборе.

– О чем ты говоришь? Какая святая? Возвращайся к матери!

– Отец, она говорила, что за тобой придет Зверь. Но ты ведь не боишься? Не боишься его, правда?

– Ступай домой, Паула! Тут тебе не место.

– Она говорила… Говорила, что она – Мария Магдалина. Но я ей не верю.

– Хорошо-хорошо. Ступай уже. У меня нет времени!

– Говорила, что если я тебе расскажу, то придет Зверь и ты умрешь. Папа, пойдем домой…

Анриетт Тестар, смотритель мельницы в башне Девы Марии, уже не обращал внимания на болтовню Паулы. Развернулся и пошел к башне. Нужно было убедиться, что слуги хорошенько обезопасили нынешний груз селитры. Толкнул деревянную, оббитую столярскими гвоздями дверь и оказался в мрачном нутре пороховой мельницы. Подвешенные на столпах фонари отбрасывали слабый свет на зубчатые шестерни, каменные ступы и ударяющие в них песты, приводимые в движение колесами и шкивами. Тихо поскрипывали веревки, которыми транспортировали селитру, древесный уголь и серу на верхнюю часть мельницы. Это было очень опасное место. Хватило бы единственного огонька или тлеющей головни, чтобы вспыхнул пожар или случился жуткий взрыв. Поэтому никто из слуг и помощников не имел на одежде ни единой металлической части – ни пуговиц, ни пряжек, ни подков. Все входили в мельницу в полотняных и кожаных одеждах. Потому что металл легко мог дать искру. А искра означала гибель.

Тестар спустился вниз по деревянной лестнице. Помощники управляли пестами – подсыпали серу, селитру и уголь, выгребали из камер готовый состав. Слева толкли мелкий порох для гаковниц и фальконетов, справа – более тяжелые фракции, в которых была селитра получше, очищенная; этот порох предназначался для тяжелых бомбард.

Смотритель проверил качество пороха, высыпанного на полотнища, подвешенные между деревянными опорами. Растер в руке горсть черной пыли. Порох был хорошо перетерт, хотя еще не гранулирован.

С самого верхнего этажа пороховой башни на них пала тень. Как если бы кто-то пробежал по одной из балок, заслонив на миг свет. Тестар взглянул вверх, но ничего там не заметил.

– Мастер, тут кто-то есть! – крикнул один из помощников.

– Где? Я ничего не вижу!

– Спрятался за бочками!

– Сбежал!

Балки, переброшенные над пестами, снова затрещали, будто ходило по ним нечто тяжелое. Тестар почувствовал внутри мельницы дыхание ветра. Нижние двери скрипнули и распахнулись настежь, впуская в пороховую башню немного света. Только теперь пороховник увидел вырезанный на них знак. Римскую «четверку», процарапанную каким-то острым предметом.

Что-то свалилось сверху. Зазвенело, ударившись об одну из ступ. Тестар замер, сердце у него подскочило к самому горлу. Это был кусок металла! Старый столярный гвоздь выпал из одной из подгнивших, расшатанных балок! Упал в ступу! Боже!

– Остановить песты! – рявкнул он работникам.

Кто-то выскочил из башни и бросился в сарай, в котором находились конные упряжки, приводящие пороховую мельницу в движение. Смотритель подскочил к ступам, пытаясь понять, в какую из них упал проклятый кусок металла. Он должен был его найти, должен был, если хотел спасти мельницу!

Ступ было четыре. Но все работали ровно. Каменные песты, поднимаемые рычагами, падали вниз, толкли селитру, серу и древесный уголь. Смотритель подскочил к первой, потом ко второй…

Гвоздь был в последней. Когда падал пест, оттуда доносился странный хруст, смешанный с лязгом металла. Смотритель заглянул внутрь, когда пест поднимался, но не увидел ничего. Проклятый гвоздь, должно быть, упал глубоко в камеру.

– Остановить мельницу! – рявкнул он. – Отвяжите лошадей!

Поздно! Металл высек искру. В щели ступы появился сперва проблеск огня, а потом и пламя. Огонь зашумел, зашипел, взлетел вверх и завился вокруг песта.

– Уходите! – крикнул Тестар, бросаясь к дверям. – Про-о-о-очь!

Языки пламени выстрелили выше, добрались до полотна с порохом, оно сразу занялось. Огонь загудел, лизнул бочки с порохом, мешки с древесным углем и селитрой, поднялся высоко, под самую крышу башни.

Со вспышкой и жутким грохотом взорвались бочки в нижней камере башни. Балки и рычаги сразу треснули, деревянные валы, шестерни и оси вылетели из отверстий, ломаясь о стены, распадаясь на куски, полные острых заноз. Внутренности башни в один миг превратились в ад. А потом огонь добрался до запасов готового гранулированного пороха. Вспышка распорола башню от фундамента до крыши, выбросила в воздух разбитые балки, разорванные на куски человеческие тела, доски и огромные камни из стен…

Далеко оттуда, на турнирной площадке, хныкающая Паула скорчилась со страха, когда дыхание взрыва бросило рядом с ней деревянный обломок дверей пороховой башни – тот, на котором была выцарапана цифра «IV».

* * *

На этот раз препозит ждал их на пороге капитуляра. Было повечерие^[47], монахи отправлялись на покой, а красное осеннее солнце пряталось в тумане над горами, бросая кровавый отсвет на стены башни, крася алым багрянцем галереи виридария.

– Брат препозит, дело серьезное. Вы должны дать нам возможность поговорить с братом Арнальдом Достойным. Прошу этого во имя милосердия Христова. В городе снова погибли люди. Мы не овладеем яростью демона без помощи экзорциста. И знайте, что, если вы не предоставите нам помощь, Святой Официум узнает обо всем, а я буду вынужден, согласно закону, дать показания, что вы запрещали нам помочь.

Приор вздрогнул. Вийон это заметил.

– Нам нечего скрывать, брат диакон.

– Тогда вам тем более стоило бы позаботиться о добром имени аббатства.

– Я не могу запретить вам посетить брата Арнальда, – сказал недовольно приор. – Но проблема в том, что преподобный брат-экзорцист сам должен решить, хочет ли он с вами говорить. Брат Арнальд совершает особое… искупление. И разговор с ним не настолько прост, как вам кажется. Если он согласится, я не стану возражать.

– А отчего бы ему нам отказывать? Мы что же, выглядим как сарацины или разбойники с большака, недостойные его взгляда? Мы набожные христиане, достойные помощи в нашей нужде.

– Брат привратник, – сказал приор. – Ступай к брату Арнальду и передай, что с ним хотят поговорить брат Бернар Одри, диакон собора Святого Назария в Каркассоне, и…

– Франсуа Вийон, бакалавр Парижского университета, – складно подсказал поэт, естественно не добавляя ни одного из своих званий, данных ему сотоварищами по воровскому ремеслу, и не вспоминая, что само ремесло, которым он вот уже много лет занимался, имело мало общего с набожной жизнью.

– Брат привратник. Передай о наших гостях.

Монах поклонился и направился в сторону капитулярия, что высился рядом с церковью. Солнце почти спряталось за горы, монастырь начал погружаться во тьму. Вийон устремил взгляд на далекую линию неровных хребтов. Завернулся в плащ, так как от стен аббатства тянуло холодом.

Брат привратник вернулся быстрее, чем можно было ожидать. Шел медленно, свесив голову. Когда он поднял взгляд, то посмотрел прямо на вора.

– Брат Арнальд согласился на короткий разговор.

Диакон встал, отряхнул сутану. Хотел уже направиться в церковь, но монах удержал его жестом руки.

– Брат Арнальд хочет говорить только с человеком, который зовется Франсуа Вийоном! – рявкнул он со злостью.

– Как это?

– Уж не ослышались ли мы, брат?

– Помилуй меня за грехи мои! – опустил Бернар голову. – Ступайте, господин Вийон.

Поэт отправился за привратником. Сперва думал, что они двинутся к дормиторию или в беседницу, но бенедиктинец повел его по галерее к церкви. Открыл ключом боковую дверь и провел гостя на хоры. В святыне царил мрак. Огромный свод исчезал во тьме, гигантские колонны выстреливали в черноту, соединяясь с невидимыми ребрами потолка. Сквозь витражи в западной розетке врывались багряные лучи солнца, бросая голубые, красные и зеленоватые отсветы на череду молелен по бокам трансепта. Это был единственный источник света в церкви. Однако он безошибочно указывал дорогу туда, куда они направлялись. Привратник отворил ключом решетку в ту молельню, где по стенам вились змеи и василиски, а на каменных эпитафиях смерть, одетая в прекрасный нюренбергский доспех, приглашала на танец аббата или приора монастыря.

– Ничему не удивляйтесь, – прохрипел бенедиктинец. – Брат Арнальд не живет в дормитории с остальными монахами. Вот уже много лет как он обрек себя на одиночество и посвящает свое время лишь молитвам и помощи убогим.

Они направились к угловой молельне. Здесь, между стенным барельефом Богоматери среди детских скелетов и надгробием некоего богатого рыцаря в кольчуге – наверняка дарителя или благодетеля церкви, втиснулась каменная лестница, ведущая в катакомбы. Привратник вынул из держателя факел, высек огонь и повел Вийона сквозь тьму подземелья. Они сошли вниз, свернули направо и двинулись по коридору, что шел через оссуарий^[48], где свет факела отражался в лужах и влажных, покрытых селитрой стенах, а среди костей и желтоватых черепов шныряли крысы. Брат привратник отомкнул еще одну решетку – изъеденную ржавчиной и выгнутую, и ввел Вийона в небольшое круглое помещение. На выщербленных колоннах виднелись старые узоры и орнаменты, на стенах – остатки латинских надписей. На одной из стел сохранилась едва заметная надпись: Narbo Martius III, из чего можно было сделать вывод, что они находятся в старейшей части церкви, помнящей еще времена вечной Римской империи.

– Готов ли ты встретиться с братом Арнальдом? – спросил привратник. – Очистил ли ты свою душу, чтобы воспринять его голос?

Вийон замер. Нигде не видел он никакого монаха. Было тут холодно, но не сыро, свет заходящего солнца проникал сквозь узкую щель в стене. Красноватый столп падал на каменную облицовку колодца, на коловорот, ведро и цепь в центре помещения.

– Я не вижу тут брата Арнальда.

– Ты слеп и глух, брат, – проворчал привратник. – Отвори свое сердце – и увидишь. И не бойся, поскольку вера твоя будет тебе щитом. Тут, под нами, келья брата Арнальда.

Привратник подвел его к колодцу. Вийон думал, что увидит там бездонную дыру, однако увидел щель, в которой не поместился бы и человек, щель, ведущую вниз, в таинственную пропасть. Внизу тлел теплый, желтоватый отблеск горящей свечи, а может, факела. Все указывало на то, что намного ниже того места, где они пребывали, находилось закрытое помещение, а в нем…

– Брат Арнальд не может покинуть келью, поскольку у нее нет выхода. Только через это отверстие он получает слова утешения и еду.

Вийон не ожидал ничего подобного. Нечто столь жуткое он видел впервые в жизни. Смотрел вниз и открывал рот от ужаса. Увидел, что ниже, на дне колодца, слабый свет свечи потускнел, словно некто, там пребывающий, услышал их разговор и приблизился к отверстию.

– Пиши, брат, что ты хотел узнать, – привратник втиснул Вийону в руку восковую табличку и стило. – А потом прочти покорно ответ брата Арнальда.

Вийон почувствовал, что обливается потом. Собрался с мыслями и ухватился за стило.

Достойный брат. Нам нужна помощь и поддержка.

В городе появились искалеченные дети. Провещают приход Зверя, чему будут предшествовать семь несчастий. Зверь – это демон? Если так, то кто стоит за его призванием?

Помогите!

Привратник вложил табличку в ведро и с грохотом опустил его вглубь таинственной пропасти. Ждали недолго. Скоро цепь натянулась дважды, как если бы Арнальд подавал знак, что можно вытягивать ведро. Бенедиктинец начал вращать рукоять, и вскоре ведро было уже наверху. Лежала в нем та же восковая таблица, теперь покрытая неясными письменами.

Вийон задрожал, взяв ее в руки. Почерк брата Арнальда был неровный, нечеткий.

И сказал Иисус: познай то, что перед лицом твоим, и то, что скрыто, откроется тебе. Ибо нет ничего тайного, что не будет явным.^[49]

Сколько лет мог провести в столь страшном одиночестве брат Арнальд? Казалось, он настолько же стар, как и сам монастырь. У Вийона дрожали руки, когда он писал:

Брат Арнальд! Что же тогда перед лицом моим, чего я не вижу?

Цепь застучала вновь, когда он посылал свой вопрос в бездну. Ответа не пришлось долго ждать. На табличке было нацарапано всего несколько слов.

Ступай завтра к Древу Умерших, едва только пробьет hora prima. Sola beatitudo.^[50]

Когда Вийон прочитал эти слова, привратник отобрал у него табличку.

– На сегодня хватит, – сказал. – Брат Арнальд дает знать, что не желает более говорить. Пойдем.

Вийон взглянул вниз. Желтоватое сияние в щели усилилось, как если бы монах отошел от колодца и перестал заслонять свечу или светильник. Привратник показывал обратный путь. Двинулись сквозь тьму.

– Сколько лет уже как брат Арнальд обрек себя на уединение?

– Один Господь знает, – прохрипел привратник. – Он уже был тут, когда я пришел в монастырь, то есть лет тридцать тому назад. И наверняка останется, когда мои кости лягут в землю. Его уединение – не наказание. Этот боголюбивый муж сам приказал замуровать себя в келье, чтобы посвятить себя молитве и размышлениям и чтобы не чувствовать никаких искушений со стороны мира. Коридор, ведущий в его келью, был завален камнями, дверей там нет. Только сквозь щель наверху наш достойный брат принимает скромную еду, масло для светильника и книги.

– Правда ли, что некогда он был экзорцистом?

Привратник пожал плечами.

– Не знаю. Он никогда об этом не вспоминал. Но такой мудрый человек наверняка всякий день общается с духами и демонами.

– Но не слишком ли велико его отречение?

– Все это случилось еще при прошлом аббате – Руперте из Русильона. Не знаю, отчего он это позволил. Брат Арнальд пользуется огромным доверием у наших монахов. Это святой человек, которого ангелы живьем в рай заберут и который к тому же читает в мыслях верных, как в открытой книге. А от наших братьев узнает, что происходит в мире.

Вийон даже вздрогнул, подумав о том, что мог переживать человек, который столько лет провел в одиночестве, в закрытой, замурованной келье, погруженный в молитвы, один на один с книгами. Как он выглядел? Как изменились его разум и тело?

Его прошиб ледяной холод. Он живо зашагал за привратником, чтобы как можно быстрее выбраться из подземных лабиринтов монастыря.

* * *

– Древо Умерших? – диакон Бернар нахмурился. – Ну да, должно быть, это старый дуб неподалеку от перекрестка дорог под Каркассоном.

– Странное название.

– Плебс и селяне говорят, что место это проклято. Но я не слыхивал, чтобы там находили что-нибудь особенное. Что ж, завтра нас ждет поездка.

– Я пойду один.

– А откуда тебе знать, что ты найдешь под деревом? А вдруг встретишь там Зверя?

– Я рискну, преподобный диакон.