Баскетболист

Я не заметила, как бесстыдство переросло в яркую вспышку страсти. Все началось просто с приглашения на медленный танец. Я была настолько пьяна, что не сразу сообразила, как мы целовались посреди танцплощадки. Эти поцелуи не были простым ребячеством, как в первом году старшей школы. Тогда я не понимала, что это не то: не та кульминация.

Сейчас же я горела. Взрослеешь – меняется взгляд на некоторые вещи.

Парень обжигающе коснулся моей шеи, и мне определенно это нравилось. Думаю, ему неудобно было наклоняться, чтобы оставить синий след на моей ключице. Я простонала тихо: музыка заглушала любые вздохи. Я обняла его за шею и притянула к себе ближе. Ближе, чем прикасаться телами, и быть не может.

Низ живота стянуло. Я чувствовала возбуждение, ноги слегка подкашивались. В кромешной темноте я видела лишь слегка взъерошенные волосы. Не все красавчики могут опьянять трезвых и отрезвлять пьяных. В моем случае мне просто было все равно. Я не ведала, что творила, да и не особо соображала, когда залезла на стол, скинув пластиковые стаканы.

Снова я не могла разглядеть лица. Не потому, что не горит свет. А потому, что в глазах потемнело от новой волны поцелуев в шею. Я опрокинула голову назад, обнимая парня и теребя его волосы.

Чувствовала, как он оставляет на моей коже следы. Не хочу, не могу остановиться. Хочу воспротивиться. Он устроился у меня между ног, а мне не хватало сил, чтобы воспротивиться. Будучи пьяной, я казалась сама себе сонной, слабой, болезненной. Я словно наблюдала со стороны. Как будто мое тело было зажато между еще одним телом и стеной, а разум где-то со стороны наблюдал за всем тем, что происходило.

Мне было противно от самой себя за то, что позволила себе настолько заиграться в неприступную стену, а потом не уследить и жалеть о том, что все, в очередной раз, полетело ко всем чертям – прямо в адовый огонь.

Зубами парень слегка оттягивает мочку уха, заводя меня еще больше. Живот будто затянут в узел, а дыхание давно сбилось. Мне было абсолютно наплевать на личность партнера. Может, из-за того, что я перебрала и не понимала, что делаю. Я была люто зла на себя, но не смогла заставить себя передумать совершать еще одну ошибку в моей жизни.

Он пальцами очерчивает мою фигуру. Я жмурюсь, оставляя попытки оторваться от парня. Веду бой с собой: то, что мне нужно и то, от чего я пока не могу отпрянуть. Тяжело. Начинаю задыхаться. Воздуха становиться мало. Хочу оттолкнуть его, но сил хватает только на то, чтобы немного стянуть его рубашку в районе груди.

Снова жаркие поцелуи в губы. Баскетболист прикусывает мочку уха и переходит к шее. Горячим языком обжигает мою холодную кожу. Снова щупает грудь, снова заводит меня. Он целует мое тело: правое плечо, ключицы, артерии на шее, левое плечо и щеку. Я выпрямляюсь. Туман потихоньку рассеивается.

Я поднимаю его лицо и целую в губы, сидя на столе с задранной юбкой до самой каемки чулок. Молодой человек прыгает назад под напором какой-то силы и пошатывается. Я немного трезвею и стараюсь привести свои мысли в порядок, как-то собрать их вместе. Но я не могу этого сделать и стараюсь не заплакать.

– Ира? Какого черта ты с Русланом? – мой брат летит следом, но уже на меня, стараясь тормозить, что плоховато получается.

– Эм… – мне нечего сказать. Перед братом стыдно, но вот перед двумя лишними баскетболистами – нет (помимо Ильи, в аудиторию ворвался Смирнов). – Я пьяна! Ясно? Мне не пять лет, что ты обо мне так печешься! – перехожу на ругань. Да уж, женская логика, которой нет. Почему бы не перевести все в ссору?!

Ухожу из актового зала. Не хочу находиться в универе. Домой, скорее домой. Скорее выбраться из металлических оков стыда и глупости. Какая же я дура! Чем я думала, дьяволы?

Забегаю в раздевалку и хватаю свою кожаную куртку.

Надоело. Настроение закончилось точно. Хотя, в принципе, он прав. Мне бы тоже не понравилось, если бы мою дочь или младшую сестру зажимал какой-то парень.

Выхожу на улицу. В лицо бьет легкий холодный сентябрьский ветер. Я окончательно трезвею. Меня хватают за локоть и резко разворачивают. Я пытаюсь удержаться на ногах, но спотыкаюсь о воздух. Упасть не успеваю – меня хватают за плечи и крепко держат.

– Ты зачем это делала? – кого как не Михаила заботит моя личная жизнь. Действительно?

– Я не обязана тебе отчитываться. Если считаешь, что я таю от тебя как шоколад в микроволновке, то ты глубоко, очень глубоко ошибаешься. Я не собираюсь с тобой разговаривать, ваше высочество! – делаю реверанс и поклон, сочтя этот момент подходящим для шуток – конечно же.

– Ты же прекрасно понимаешь, что он это расскажет всем и выставит тебя не в самом лучшем свете.

– А тебе-то какая разница? – одергиваю руку и быстрым шагом иду домой. Саша потерялась где-то в актовом зале. Она не звонила, но я предполагала, что с ней Артур. Жаль ее оставлять там, вдруг что случится, а придумать стратегический ход не успеет.

– Мне есть разница. Пока твоего брата нет рядом с тобой – я за него, – это было так самоуверенно сказано, что я громко усмехнулась.

– А где же он?

– Он тебе не обязан отчитываться! – передразнил он меня. Пристально посмотрела ему в глаза, Миша отвернулся. – Свою подружку довозит.

Я остановилась. Что-то в его глазах было едкое, как кислота, и загадочное, как зеленый лес.

– Ну так, а какого черта? – спрашиваю уже, наверное, не его, а саму себя.

Иду целенаправленно домой. Скорее в теплую квартиру. Умыться, помыться, расслабиться, стереть с себя этот вечер – лучше, конечно, навсегда. Может даже выпить и устроить истерику в одинокой квартире.

Смирнов снимает с себя бомбер и заставляет надеть его. На вопрос зачем он это делает, ответа я не услышала. Скинула бомбер, отдала в руки и пошла дальше.

– Да что ты от меня нос воротишь? – недовольно вскрикнул баскетболист, опять остановив меня, удерживаю руку. Его рука теплая, а моя холодная.

– Э, у меня… У меня аллергия! – отмахнулась я в надежде, что парень отстанет.

– На людей? – с ухмылкой на губах спросил кареглазый.

– На баскетболистов.

***

Дома я была через десять минут. Родителей в квартире я не застала, о чем гласила мне записка про неотложный отъезд и мое великодушное понимание.

Я налила стакан молока. Даже не разогрела, просто выпила залпом. Одна на две недели, какой ужас. Илья съехал в общежитие, поэтому я точно одна.

На кухонных часах пять-тридцать-две утра. Ничего себе! Это сколько же времени прошло? Больше девяти часов?

Мой телефон зазвонил. Если это Смирнов, то я не отвечу. Если Илья – сброшу и отключу. На экране светился незнакомый номер.

– Какого черта мне звонят в такое время? – срываюсь, потому что это неприлично.

– Ири, детка, – по голосу я поняла, что это Руслан, – не хочешь продолжить начатое? Скажем, у меня сегодня вечером?!

Вот это наглость!

– А не пойти ли бы тебе к черту? Если я была пьяна и хотела тебя, то не обольщайся, что захочу «закончить начатое». Пошел в жопу, Руслан! – с силой нажимаю «Отбой» и выключаю телефон.

Сегодня ректор решил устроить выходной, чтобы студенты оправились, поэтому можно проспать целый день.

***

Проснулась я от стука в дверь. На часах было пять вечера, еще же такая рань.

Я поднялась с кровати и накинула халат. Кого еще принесло? У Ильи есть ключ, родители в отъезде, Саша умеет открывать замок.

– Собирайся, нужно идти.

– Что случилось? Я только проснулась… – я зевнула: спать хотелось жутко. Видимо, я еще не отошла.

Парень перекинул меня через плечо и методом тыкая пальцем в небо нашел ванную комнату.

– Твоего брата отвезли в больницу, я не знаю почему.

Темнота

Машины для слабаков?! Действительно.

Именно так я считала раньше. В принципе, и сейчас так считаю, но только на подсознательном уровне. Сознание твердило об опасности.

Смирнов мне так ничего конкретно не сказал, лишь ответил, что пока сам в точности ничего не знает. Меня это взбесило. Предпочитаю неведению конкретность. Конкретность всегда освобождает от лишних мыслей.

Мы ехали по трассе, не сворачивая. На часах полседьмого, а за окном темнело. Ночь словно забирала под свое покрывало весь город. Из динамика моего смартфона раздалась мелодия «Muse – Feeling Good».

– Да, – напряженно отвечаю, руки трясутся. – Да, Ира. Здравствуйте, Олег Витальевич, – Я и понятия не имела кто это, но оппонент представился мне медработником в «Скорой». – Я уже еду.

Баскетболист, сидевший слева от меня за рулем своей дорогостоящей машины, кинул на меня вопросительный короткий взгляд. По всей видимости, мое лицо было белое, а руки тряслись, как у наркомана.

– Можно я закурю? – спрашиваю своего сопереживающего. Вот как научили в дурной компании – так теперь бросить не могу. А говорила мама, что нельзя связываться с плохими ребятами. Но нет, Ира же непослушная дочка.

– С каких пор гномы курят? – едко ухмыляясь, спросил он.

– За гнома обидно, вообще-то. Курю давно, несколько лет уже, – зажигаю сигарету и открываю окно. Выдыхаю горький дым, вместе с тем – облегченно.

– Была бы ты моя, давно по заднице бы получила, – я выпучила глаза. – Да ладно тебе! Будто парень никогда тебя выпороть за это не хотел.

– Честно признаться, не хотел. Ему было плевать на мои привычки. Да и на меня тоже. Так и расстались – я в него плюнула. В прямом смысле.

Он рассмеялся. Любая другая бы растаяла под его улыбкой и карамельными глазами, но я – не любая. Да и с каких пор я открытая книга для напыщенного урода?!

– Что тебе сказали по телефону?

– Ничего хорошего, – я сглотнула и сделала очередную затяжку, – лежит без сознания в катафалке скорой.

– Катафалк? Это же не…

– Да знаю я! – перебила, не дав закончить предложение третьекурснику. – Он не любит скорые, потому что у него погибла в скорой любимая девушка. С того времени прошло уже около пяти лет. До сих пор называет машины «Скорой» катафалками.

– Он мне никогда не рассказывал, хотя я его знаю со средней школы.

– Брат не хочет сам рассказывать, ему неприятно вспоминать тот момент. Поэтому рассказываю я. Это уже не тайна года три.

Мы подъехали к госпиталю через десять минут. Я выбежала из автомобиля до его полной остановки. Наплевать на это. Родной и дорогой мне человек попал в аварию, и ждать, пока машина остановится полностью, для меня смыслом не было, да и находиться в одной зоне со Смирновым не хотелось абсолютно.

Подбегаю к дверям и с силой их открываю. Не понимаю, зачем в госпиталях тяжелые двери. Чтобы больные не сбежали?! Неумное решение.

– Извините, мэм, можно узнать…

– Девушка, вы что, не видите, что я занята? – некультурно жевать жвачку в больнице и разговаривать таким тоном. Вечно в регистратурах сидят бездельники.

– Да мне похер! Какого черта… – я не успеваю ей высказать все, что думаю, как мне закрывают рот большой ладонью.

– Прошу прощения за язык моей девушки, – голос капитана корзины узнаю где угодно и ни с чем не спутаю. Стоп, его девушка? С каких это пор мы стали так близки? – Мы бы хотели узнать, где сейчас находится пострадавший Нестеров Илья Александрович.

– Он в операционной. Вход посторонним запрещен, извините, – как корова траву жует, честно. Еще с таким недовольным лицом.

– Я его сестра, мне звонил Олег Витальевич, – достаю документ из сумки и показываю ей доказательство того, что мы родня.

– Операционная на третьем этаже в пятом корпусе.

***

В такое время суток – то бишь в семь вечера – людей в госпитале не много, а меньше, чем когда-либо. Может быть, ничего удивительного, но меня это напрягало.

Стены в больнице были светло-голубые, не режущие глаза, а расслабляющие. Но освещение здесь просто ужас: яркие лампочки фирмы «Вырви око».

Это медицинское учреждение отличалось от того, которое находится в нашем районе. Оно было слишком стерильным и чистым. В этом медицинском учреждении я еще не увидела ни одного старика. Спрашивать об этом не было смысла и интереса. Скорее к нему.

Я бежала прямо, иногда сворачивая по указателям. Капитан бежал немного позади меня. Резко останавливаюсь у схемы госпиталя, потому что я заблудилась и запуталась. И не только здесь.

Около операционной сидела Люда. Ее колени были стерты до крови, одежда и лицо были грязными, а волосы спутаны.

– Как хорошо, что ты пришла! – Прокопьева буквально слетела со стула и обняла меня. Подругами мы с ней не были, поэтому обниматься тоже было ни к чему, но я ее обняла в ответ. Чисто с человеческой позиции. – Мы ехали ко мне и…

– Прости, я не хочу этого знать, – строго перебиваю ее и сажусь напротив нее. – Я не хочу знать подробности, мне хватает того, что он пострадал, – ненавижу подобные ситуации: никакими хорошими последствиями они не кишат. Попал в аварию – уже больно, так что слушать душещипательные подробности, как она чудом выжила и вызвала помощь моему брату, я не хочу. Достаточно того, что он в операционной.

Прошел час. Втроем мы сидели молча. Я лишь думала. Удобно осмысливать мирское бытие в полной тишине. Тишина дает надежду. Спустя еще полчаса позвонила мама и сказала, что они вылетают первым рейсом. Меня это насторожило. Да, как родители они поступают разумно, но лично мне не нужно слушать все ее мысли. Я усмехнулась самой себе – какая же я эгоистка!

Еще два часа прошло с момента маминого звонка. Операция закончена. Вышел врач и провел меня в его кабинет.

– Ситуация тяжелая, – начал хирург, – но он справился, – я облегченно вздохнула. – Парень крепкий, поэтому будем надеяться, что выживет.

– А почему надеяться? – Недоумеваю. Если все в порядке, то к чему надежда?!