Цитаты из книги «Жизнь А.Г.»

Он будет жить вопреки, наперекор всему миру, даже если его повезут прямым рейсом в Москву, в Лондон, в Нью-Йорк, на растерзание миллионам. Баста! Он больше не подарит им ни одной кислой мины, ни одной гримасы отчаяния. И однажды они еще пожалеют, что не казнили его. Он доживет до глубокой старости и с торжеством поглядит на своих дряхлых, умирающих врагов, чья ненависть так и не смогла сломить его, – и это будет его победо

Они только того и ждут, что он покончит с собой, не выдержит травли и малодушно улизнет сквозь тесную пеньковую лазейку, суча неуклюжими ножками и всё карабкаясь, карабкаясь прочь от лающей своры, с азартом хватающей его за пятки. Это так по-республикански: из лицемерной гуманности сохранить диктатору жизнь – лишь затем, чтобы довести его до позорного самоубийства и отомстить ему дважды, сначала – своим милосердием, потом – минутой ханжеског

Нет, свободным он останется только здесь, в клетке, в маленьком решетчатом государстве в шесть коротких шагов длиной. Вот – его территория. Вот – тот заповедный край, где его, Аугусто Авельянеды, никогда не коснется грязное тело толпы.

И потом – не испанцы ли были стражниками в этих тюрьмах? Не испанцы ли написали ему вагоны доносов, охотно устраняя его руками не в меру удачливых сослуживцев и опостылевших друзей, наживая несметные состояния на темных делишках, погубивших, быть может, куда больше невинных, чем его пресловутые лагеря? И это он – кровопийца? Он – маньяк и душитель

Кара была несоразмерна преступлению. Если раньше он был готов признать за народом некоторую правоту – пусть даже и правоту живых, мстящих убийце за своих мертвецов, – то теперь сам Бог не оправдал бы в его глазах подобное воздаяние. Он казнил, но не унижал, не упивался позором своих поверженных врагов

Хуже того – час за часом, город за городом – ненависть перерастала в глумление, в садистское торжество кредиторов над пойманным должником. Если поначалу народ еще удерживала та суррогатная аура божества, которую диктатор создал вокруг себя за годы правления (и первое время он оставался таким божеством – пусть и свергнутым, пусть и ненавистным, но божеством

Но “додж” плыл и плыл по стране, попадая в стремнины человеческого гнева, а спасители в масках всё не являлись, и грозный ангел отмщения всё удерживал в ножнах свой карающий меч. Вину за послевоенную разруху и неуспех первых экономических реформ республиканцы возлагали на Авельянеду, и народ верил, как верил когда-то ему самому, называвшему их предателями отечества. Он стал громоотводом, в который уходили разряды народного недовольства, и, сам того не желая, сохранял Республику от пожара. Вся страна спешила предъявить диктатору счет. Здесь были офицеры, месяцами не получавшие жалованья, и старые республиканцы, годами томившиеся в тюрьме, здесь были матери, потерявшие на войне своих сыновей, и обедневшие фермеры, чьи поля распахали имперские гаубиц

Он мучился от любви к этой стране, как только может мучиться мужчина от любви к бросившей его женщине. Ее труды, ее сиесты, ее выборы и праздники вызывали в нем жгучую ревность, ибо вдруг оказалось, что Испания может радоваться и печалиться без него – так, будто его никогда и не существовало.

пока Испания созреет и сама упадет ему в руки, как переспелый плод

Пусть его Империя скукожилась до этих нескольких метров – ну и что ж