Почему Макс отступил от традиции? Он и сам не знал. Интуиция, наверное, подсказала. И почему-то Макс решил, что прежде всего новую вводную начальства следует обсудить с доктором Бозе. Нет, не потому, что Борис был крупным специалистом в планировании спецопераций. В этом деле он как раз не разбирался вовсе. Зато Борис хорошо разбирался в психологии, а также умел видеть скрытые знаки в поведении людей. Иногда Борису хватало одного взгляда, чтобы не только понять, утаивает что-то собеседник или нет, но и точно определить, о чем конкретно умалчивает человек. Конечно, сделанная синтетиком субъективная, то есть воспринятая через органы чувств человека, запись – не лучший материал для такой экспертизы, но тут уж что имели, то имели. Хотя бы при передаче оцифрованной копии с одного дубль-разума на другой ничего не искажалось, и то хорошо.

Изучив переброшенную синтетиком на синтетика запись, доктор какое-то время молчал, а затем взглянул на Хауэра с оттенком сомнения.

– Может быть, Максим, ты накручиваешь?

Доктор Бозе всегда называл Макса на свой манер, произнося имя с забавным акцентом, а иногда еще и добавляя искаженное имя Хауэра-старшего – Генрихович. Виной всему было происхождение Бориса. Его род, довольно древний, имел славянские корни. Первое в обществе мароманнов ценилось, а вот что значит второе, Хауэр понимал с трудом.

Вроде как в докосмическую эру земляне тоже делились на расы и народы. По утверждению Бозе, далекие предки Хауэра – некие германцы, а предки Бориса – славяне. Те самые, которые и положили начало новой эре. Чем они друг от друга отличались, кроме разной степени интереса к космосу? Явно не тем, чем сейчас отличаются друг от друга, например, мароманны и дактианцы. Скорее всего, только диалектом и отдельными традициями. То есть почти ничем. В составе Народной Диктатуры Маробода числилось около сотни обитаемых планет в семнадцати звездных системах, и на каждой имелся свой диалект, свои традиции, даже оттенки кожи у всех были разные, но раса-то одна. Все мароманны. Или, говоря научно, – бинарные нанотехнологичные модификации человека универсального. От человека разумного, жившего на Земле в докосмические времена, осталась только пятая часть – слово «человек», то есть лишь общие принципы строения организма. Однако доктору Бозе нравилось подчеркивать при каждом удобном случае, что он помнит своих далеких предков, для нынешних космических рас почти таких же мифических, как олимпийские боги.

Зачем он все это культивировал? Ну вот такие у человека странности. А у кого их нет? Кто-то разговаривает с личным синтетиком, кто-то коллекционирует вражеские скальпы, а кто-то штудирует никому не нужную историю канувших в Лету цивилизаций. Человеческие увлечения многообразны, необъяснимы и непредсказуемы. На то он и человек.

Впрочем, это была не самая большая странность доктора. Существо, дружба с которым действительно отличала Бозе от других мароманнов, находилось сейчас в десяти шагах от Бориса и в двадцати от Хауэра. И вот это уже был явный перебор в плане странностей.

Заложив руки за спину, доктор прошелся по своей каюте и остановился перед этим жутковатого вида существом – огромным инопланетным членистоногим.

Мало того, что это создание имело устрашающие размеры и острое жало вроде скорпионьего в хвосте. Оно еще и ломало своим видом привычные понятия о естественной целесообразности. Вот зачем чуждая природа наградила этого жука выростом, похожим на танковую башню? Думаете, это голова? Ничего подобного. Никаких глаз, ушей или рта на этой «ложной голове» не наблюдалось. И мозги располагались вовсе не в ней. Но еще более странной выглядела опорно-ходовая часть кифера, а речь о нем. Ведь киферы – триподы. То есть имеют только три ноги, или лапы, если угодно. Вместе с хвостом эти конечности образуют ромбовидную конструкцию, но опорой служат только лапы. Одна передняя, две боковые. А хвост – это нечто вроде балансира. Ну и оружия, конечно.

И вот перед таким уродом доктор Бозе был готов стоять часами, ведя с ним неторопливый диалог на языке жестов.

Предположительно на языке жестов. Как в действительности общались эти странные приятели, науке неизвестно. Макс тысячу раз пытался выведать это у Бориса, но доктор так и не дал внятного объяснения. И не из вредности. А потому что даже он, умный и красноречивый, не сумел сформулировать ответ. И попытки доктора показать, как происходит общение, ни к чему не приводили. Хауэру не хватало наблюдательности и терпения, чтобы уловить и расшифровать мельчайшие телодвижения, игру странных звуков, теней и, похоже, даже гамму запахов, которые и составляли «текст диалога».

Сейчас Борис не собирался зацикливаться на беседе с Момо, как прозвали этого кифера мароманны. Но, похоже, все-таки парой условных жестов они перекинулись. Наверное, доктор спросил у кифера, стоит ли доверять информации командора. Что там ответил инопланетный жук, осталось, как всегда, для Макса загадкой.

– Тебя не устроило качество записи разговора? – Хауэр пригубил напиток, любезно смешанный Момо.

Коктейль, как и все, что готовили уродливые киферы, получился просто волшебным на вкус. Собственно, талантом готовить из любых продуктов чудо и славились эти жуки. Поэтому даже махровые расисты мароманны охотно принимали их на работу корабельными коками, а то и ресторанными поварами. Что там киферы добавляли во все блюда, никого при этом не интересовало. Кое-кто брюзжал, что жуки добавляют свои выделения. Но возможность питаться разнообразно и вкусно была превыше условностей. Да и жучиные сопли – это ведь не дерьмо собачье. Мед ведь тоже образуется под действием ферментов пчелиной слюны, и что с того? Кто от него когда-нибудь отказывался? Короче говоря, присутствие киферов практически на всех кораблях почти всех космических рас давно стало нормой.

И не только на камбузах, но и в ходовых рубках. Кроме кулинарных талантов, киферы обладали невероятно развитым чутьем астронавигаторов. Не пользуясь никакими приборами и вычислительной техникой, лишь обращаясь к им одним ведомому «астралу», киферы прокладывали идеальные маршруты даже сквозь самые сложные и опасные сектора галактики.

Ну и как их было не ценить? Всего две полезные людям функции, но зато насколько полезные! Особенно в глубоком космосе и на долгих вахтах. За эти два таланта киферам прощались и уродливый внешний вид, и молчаливость, и потенциальная опасность – никто ведь не знал, что у них в действительности на уме. Когда речь заходила о киферах, на все неудобные вопросы по умолчанию накладывалось табу. Например, считалось дурным тоном рассуждать на тему «а зачем все это самим киферам»? Зачем мотаться на чужих посудинах по Галактике и служить людям, ничего не требуя взамен? Чтобы на халяву, как выражался Бозе, повидать космические дали? Или киферы, как предполагали скептики, тайно сосали из людей жизненную энергию?

Все это были вопросы без ответов, поэтому никто ими не загружался. С киферами в космосе было удобнее, чем с глупыми вопросами-сомнениями, на этом все и сошлись. И успокоились.

– Да, запись чистая, почти без помех, – задумчиво проронил Борис, отводя взгляд от кифера. – Почти.

– Если что-то осталось для тебя за кадром, попроси синтетика прокрутить запись еще раз. Но я думаю, ты уловил даже больше, чем я. Ведь психология беседы – это твой конек.

– Правильно говорить «психологическая схема диалога».

– Мой вариант короче, а смысл тот же.

– Тот, да не тот. Но в целом ты прав, Максим Генрихович. Наш друг Руперт темнит. Но лично мне показалось странным кое-что другое. Герцог стал как-то холоднее, отдаленнее. Он будто бы прихворнул звездной болезнью. Ты не в курсе, с чего вдруг он так зазнался? Может быть, ему пообещали серьезное повышение и твоя операция – это финальное испытание для Герцога? Сумеет организовать этот рейд, докажет, что выдающийся стратег и тактик, прыгнет через ступеньку, а не сумеет – останется одним из многих? Хороших, даже лучших, но многих. Могли ему такое пообещать в генштабе?

– Версия вполне реальная. – Макс допил коктейль и с сожалением заглянул в пустой стакан. – Надо подумать. Позже. Когда вернемся из рейда.

– Мы не вернемся, – вдруг заявил доктор.

– Что? – Хауэр удивленно вытаращился на приятеля.

– Так считает Момо. И я с ним согласен. Если Руперт темнит, нам, чтобы выжить, потребуются все силы, в первую очередь интеллектуальные. Поэтому Момо должен лететь с нами.

– Исключено.

– Максим! – Бозе вскинул руку и начал говорить быстро, но не перескакивая с темы на тему, как это бывает, когда пытаются заговорить собеседнику зубы, а последовательно и объемно, как доктор любил и умел.

Такие речи Хауэр обычно не прерывал, даже если заранее знал, что не согласится с мнением Бозе. Просто слушал и наслаждался нормальной живой речью, которой ему не хватало в повседневной жизни, полной отрывистых приказов, военно-технических терминов и крепких солдатских выражений.

– Выслушай! – взывал к другу Борис. – Я знаю, что ты способен меня понять. Ведь ты не просто командир штурмового отряда и отважный воин. Ты командор Макс Хауэр, уникальная личность, логик, интеллигент внутри… не морщись… и противник кибернацизма, который культивируют наши пропагандисты. Мароманны в этой идеологии – высшая раса, вершина киберорганической эволюции, к которой приблизились кроме мароманнов лишь сайтены, а все остальные – шлак или вовсе нелюди. Тем не менее мы пристально следим за достижениями дактианцев и фортанов. Мы даже не гнушаемся заключать временные военные союзы с отрядами диких вильдеров, контактируя с ними через фальшивых смаглеров. То есть через работающих под прикрытием агентов. Но главное – мы привлекаем к работе на своих кораблях и даже на Марободе киферов. Исключительно в качестве коков и навигаторов, но ведь привлекаем. Этакая беспринципность в сочетании с формальной идеологией делают наше общество неискренним и полным условностей. Они создают почву для появления пятой колонны. И только мощный военно-репрессивный аппарат пока справляется с удержанием колосса на глиняных ногах. Главным опорным элементом диктатуры Зоттана является армия, которая ведет бесконечную войну за ресурсы и территории с Аррадактом. Идеология преподносит все это как битву за выживание вида. Но ведь лично ты, Максим, считаешь, что главные враги Маробода, дактианцы – не истинные враги, а лишь соперники в бесконечной игре под названием «Битва за ресурсы». Ведь так? Главную же идеологическую фишку кибернацизма ты вообще тайно отрицаешь, считая, что все наши «усовершенствования» от лукавого. То, что было создано эволюцией, нельзя улучшить, можно лишь подогнать под некие стандарты-фантазии существ, возомнивших себя богами или даже сверхбогами. И это не только самонадеянно, но и опасно. Все верно?

– Не совсем, – Хауэр качнул головой и усмехнулся. – Я не осуждаю нашу идеологию и не считаю ее кибернацизмом. Мы просто знаем себе цену. И она справедливо самая высокая в галактике. И я не считаю дактианцев «просто конкурентами». Это все твои некондиционные фантазии, Борис.

В памяти вновь пробудились обрывочные воспоминания о ночном кошмаре. А конкретно – эпизод, в котором дактианцы не были врагами.

«Может, сон был в руку? – подумалось Максу. – Может, я предчувствовал, что услышу эту фразу от Бориса? Черт его знает!»

Хауэр вспомнил предупреждение Герцога и отбросил лишние мысли.

– Но ведь тебя угнетают «усовершенствования», хотя бы это я угадал?

– Тоже неточная формулировка, – окончательно вернулся в русло Хауэр. – Да, я не считаю своего синтетика частью себя. Но это не значит, что я противник самой идеи бинарного разума и биотехнологического симбиоза. Да, еще мне нравится мысль, что идеальными являются только люди в чистом виде. Но это лишь отвлеченная мысль. Высокое искусство. Стремление к идеалу. Кстати, вполне вероятно – ложному. К реальной жизни оно не имеет никакого отношения. Ведь сравнивать не с кем, чистых людей не осталось.

– А если они остались? Например, на Земле?

– Землю давным-давно выпотрошили, бросили и забыли. Теперь это мертвый мир.

– Нет, Максим, это не так! По сведениям изредка залетающих в Солнечную систему разведчиков и ставших смаглерами отщепенцев, Колыбель теперь дикая планета, это верно. Она абсолютно не похожа на Землю из старых хроник, поскольку вода и почва крайне бедны микроэлементами. Но при этом жизнь на Земле сохраняется, пусть и в трансформированном виде. Там теперь мало зверей, лесов и вообще пиковых эволюционных форм, и едва ли наберется миллион человек. Зато там полно неприхотливых хвощей и папоротников, а фауна представлена в основном насекомыми и пресмыкающимися. То есть истощение ресурсов условно отбросило биосферу Земли в триасовый или даже в пермский период, но жизнь на ней продолжается. В том числе разумная жизнь. Вполне вероятно, что среди нынешних землян есть и чистые люди. А это значит, что твои мысли о вторичности косморас в сравнении с чистым человеком – вовсе не отвлеченные рассуждения.

– Слушай, Борис, – Хауэр отставил, наконец, стаканчик, обозначая, что разговор подходит к концу, – ты не сумеешь затуманить мне разум своими некондиционными речами. Можешь шуршать, как дождь, хоть целые сутки, ничего не изменится. Я не поддамся твоему словесному гипнозу. Мое восприятие косморас не имеет отношения к делу. Все намного проще. Кифер приписан к базовому камбузу, здесь он и останется. Если ты испугался, можешь остаться тоже, я придумаю, как это оформить.

– Размечтался! – Бозе погрозил командору пальцем. – Ты становишься хитрецом.

– То, что я не поддаюсь на твое словесное программирование, как это бывало в детстве и юности, не значит, что теперь я хитрец, – Макс поднялся, кивнул Момо – так, на всякий случай – и двинулся к выходу. – Сбор через час в красном отсеке. И постарайся до этого момента изучить все, что я сбросил тебе помимо беседы с Рупертом. Я просмотрел спецификации на новое оружие и защиту лишь мельком, но успел понять, что это нечто действительно новенькое. Мой синтетик вообще в восторге, если можно так сказать.

– Все наноботы одинаковые. – Доктор поморщился. – Разницу придумывают рекламщики из корпораций да немного программисты. Но я, конечно, все изучу.

Хауэр еще раз кивнул, теперь доктору, придал лицу непроницаемое выражение и покинул белый отсек. За порогом его терпеливо дожидались четыре младших командира и два робокрига личного боевого сопровождения. Макс окинул их суровым взглядом и наконец позволил компаньону-синтетику приступить к его прямым обязанностям. Технооболочка мгновенно установила контакт с синтетиками подчиненных, и воссоединившийся бинарный разум командора Хауэра принялся раздавать привычные пакеты ценных указаний. Все, как обычно, перед отправкой отряда в боевой поход. С той лишь разницей, что в этот раз командор не был до конца уверен в успехе операции. Что на самом деле задумал Руперт, Макс пока так и не понял.

«И сумеет ли в этом разобраться Бозе, тоже пока большой вопрос, – мелькнула мысль. – Может быть, довериться его чутью и все-таки прихватить с собой Момо? Синтетик, что скажешь?»

Искусственный разум ответил коротко, как всегда, но совершенно неожиданно по содержанию. Он ответил «это целесообразно». Макс был уверен, что синтетик зарубит идею, а потому командор даже слегка опешил. Будь у Хауэра чуть больше времени, он обязательно заставил бы синтетика дать пояснения, но сейчас Максу было не до того, и он решил просто положиться на мнение двух полярных авторитетов – Бозе и своего синтетика. То, что идеальная машина и «махровая некондиция» пришли к одному выводу, было уникальным явлением. А такие явления дорогого стоят.

Макс приказал синтетику организовать перевод Момо в отряд и закрыл вопрос до лучших времен.

«По всем расчетам разгон, – рассуждал он мысленно, – прыжок и выход-торможение в пространстве близ Оттономики-Террановы займут в сумме не меньше пяти стандартных часов, так что будет время допросить своего синтетика, выслушать благодарности и соображения Бозе и подумать обо всем самостоятельно. Обо всем – кроме личных проблем. Обо всем, что относится к текущим делам.

Эх, прав Бозе. Три проблемы – недомолвки Руперта, новое оружие и план будущей операции – полностью вытеснили мысли об Анне. И не потребовалась никакая сомнительная помощь синтетика. Все-таки психика человека сложнее и мудрее любых программ. И я в это свято верю, тут Борис дважды прав.

Одно печалит: плохие воспоминания нельзя стереть, нельзя оставить в памяти лишь приятное и полезное. Но, быть может, это и к лучшему? Чем мы будем отличаться от своих синтетиков без этих условно лишних, чисто человеческих воспоминаний? Да и не факт, что они лишние. Неприятные – да, но лишние… далеко не факт».