– Я знаю. Ваша задача – перекрыть пути отхода в сторону области. И больше не церемоньтесь. Огонь на поражение.
– Есть, понял.
– Клименко, как там Гуськов? Как дела у него с «дайвингом»?
– Пока не очень.
– Плохо! Тренируй! И в темпе, время поджимает. У нас слишком мало полноценных ныряльщиков. Кстати, Шадрин выбыл.
– Совсем?!
– Нет, подушки спасли. Все живы, но Шадрину и Чекану дня два-три придется полежать. Остальным дольше.
– Без Шадрина дырка.
– О том и говорю. Теперь Гуськов нужен как никогда. Научи его «нырять», Клименко, срок – до вечера.
– Постараюсь.
– Я не прошу, а приказываю. Со всеми вытекающими… понял меня? Он все еще не верит или не хочет?
– И то, и другое.
– Зайди с другого бока и прокачай еще раз. Этот сукин сын – известный упрямец. Но если он вникнет в тему, все старания окупятся с лихвой. Активируй мне его, Клименко. С этой минуты это твоя первоочередная задача. Понял меня?
– А навигаторы?
– Сам разберусь. До связи.
Гуськов расслабился и хмыкнул. Или этот Мазай действительно играл в демократа, или майор Клименко был не таким простым фруктом, каким казался. Говорили они не то чтобы на равных, но без «сложноподчиненных» условностей. Пожалуй, если так пойдет и дальше, Гуськов мог вскоре слегка поменять свое отношение к отдельным сотрудникам Центрального аппарата. К отдельным и слегка, но все-таки. А еще его заинтриговало, да и польстило, чего уж греха таить, отношение Мазая. Генерал имел на него серьезные виды, и это подтачивало изначальную уверенность майора, что его выбрали, просто чтобы подставить, разменять в нужный момент.
«А оно «видишь, че, Михалыч». Другая перспектива вырисовывается. Ныряльщик им нужен. Ну, то есть контрнавигатор, так лучше звучит. Опять не фонтан работенка, конечно. Мало того, что не в кабинете, так еще из огня да в полымя постоянно. Но хотя бы не на подхвате, при нормальном деле. В общем-то, годится. Надо, конечно, все это еще раз хорошенько обмозговать, но предварительно… годится. Одна беда – ныряние это, как же его освоить-то? Как это делается? Как понять? Из Клименко учитель, как из дятла пулемет, один звук и никакого эффекта. Придется, наверное, самому поднапрячься».
– Пока на Осташковское выруливай, – спрятав айфон, сказал Клименко Геше и обернулся к Гуськову: – Генерал приказал ехать по следам. Если попытаются прорваться в сторону области – огонь на поражение.
– А если сразу туда повернут?
Клименко пожал плечами:
– Мазай считает, что они в город направляются. У МКАД их наши ждут.
– Все понятно.
– А еще Мазай просил тебя, Алексей Борисович, поприлежнее учиться, – спокойно и даже дружелюбно сказал Клименко. – Шадрин временно выбыл, а ныряльщиков и так мало, теперь вообще зашьемся. Очень ты важен для дела, понимаешь?
«Надо же, как зашел «с другого бока», – Гуськов мысленно усмехнулся. – Молодец, правильный выбрал курс. Психолог. И марку удержал. Снизошел, но не опустился. Правильно я его просчитал. Непростой он все-таки фрукт. С двойным донышком – это как минимум, а то и с тройным».
– Все понял, – Гуськов кивнул. – Научусь. Когда пойму, в чем секрет.
– В этом и дело, нет никакого секрета. Просто представляешь себе место, в которое хочешь попасть, – и шагаешь.
– А если я не знаю, как это место выглядит?
– Так же, как место старта, разве что небо другое: либо солнце на нем, либо сияние. Лично я за это цепляюсь.
– А по торпеде зачем хлопаешь?
– А как иначе я машину перекину? Нужно, чтобы плотный контакт был. Как с одеждой.
– Понял. Дай обмозговать, ладно?
– Конечно.
Что ж, Клименко действительно нашел правильный подход. А ведь всего-то поговорил по-человечески. Для Гуськова было в новинку, что сотрудник Центрального аппарата разговаривает с ним на равных, и этот, казалось бы, незначительный факт произвел нужный эффект: Гуськову захотелось поработать в этой странной, но интересной команде.
Сомнения у майора, конечно, остались. Но теперь они относились не к работе, а к общей ситуации. Сомнения, так сказать, космического масштаба относительно целей, задач и технологии дублирования, а также относительно благородной миссии Нового мира.
Все-таки профессиональная подозрительность никак не давала Гуськову принять официальную версию, которую так четко и убедительно, словно с листа, озвучил Клименко еще во время первого разговора на эту тему. Что-то во всем этом было не так. Какой-то имелся подвох.
А если честно, глубоко в душе у Гуськова вообще окопалось подозрение, что Новый мир – это не более чем простейшая ловушка. Кто ее устроил, как и зачем? Это другой вопрос. Важнее понять – стоит ли в нее входить?
Впрочем, вошли уже. Теперь не повернешь. Но этот факт не перечеркивал важность знания – кому на самом деле выгоден Новый мир? Людям? Или тем, кто его построил? Или заговора нет и это все счастливое стечение обстоятельств: Новый мир случайно возник накануне гибели Старого? То есть это произошло бы и в более спокойной обстановке. Просто тогда навигаторы не заметили бы удвоения мира, как и все остальные люди: и оригиналы, и дубли.
А что, жили бы себе, не тужили, переходили из мира в мир и не понимали этого. Ведь если в обеих реальностях были бы одинаковые условия, в них, наверное, вся жизнь шла бы параллельно, одинаково. Или нет?
Гуськов встряхнул головой. Фантазии отставить! А подозревать можно и нужно кого угодно, в чем угодно, лишь бы это шло на пользу делу. Но в данный конкретный момент подозрения и размышления только мешали. Гораздо эффективнее было бы на минуту отвлечься, а затем снова включиться в работу по освоению «реального дайвинга».
«Беседа лечит, разговор мысль отгоняет», – припомнил Гуськов фразу доктора из «Формулы любви». Да, разговор на посторонние темы был сейчас как раз тем, что нужно. И очень удачно, что Стрельцов спросил что-то у Клименко, затем капитана поддержали Локтев и Парус, Трощинский… в общем, как раз не хватало Гуськова. Лейтенант Шипулин и Геша были не в счет. Первый вообще всегда молчал, а второй вел машину, и отвлекаться ему полагалось лишь на короткие комментарии.
Гуськов попытался уловить суть разговора и понял, что отвлечься на самом деле не получится. Ребята уточняли у Клименко моменты, которые касались практических сторон дублирования миров. Уточняли и заодно высказывали свои опасения.
– Я не понимаю, чего вы боитесь? – Клименко, казалось, был искренне удивлен. – Вы трижды нырнули туда и обратно. Что вас беспокоит? Укачало, что ли?
– Нет, самочувствие в норме, но… – осторожно попытался ответить за всех вечный скептик Парус. – А если встретим дублей, что будет?
– Ничего не будет, – уверенно ответил Клименко. – Ничего страшного. Ваши дубли решат, что обознались или померещилось. Наши миры – не петли времени. Ныряя, мы не переходим в прошлое или будущее, где, наверное, лучше было бы не встречаться с самим собой. Два мира, между которыми мы перемещаемся, просто разделились и разошлись.
– Снялись с бакштофа и отчалили, как два корабля в море, – не преминул блеснуть эрудицией Трощинский. – Теперь идут каждый своим курсом.
– Можно сказать и так, непринципиально, – согласился Клименко. – Главное в другом. Ваши дубли в Старом мире – это отдельные личности. С сегодняшней полуночи у вас и у них начала формироваться своя судьба. Строго говоря, они больше не вы, не полные ваши клоны. Вот уже более двенадцати часов они накапливают свой жизненный опыт, а вы свой.
– Короче, встреча ничем не грозит, и у каждого теперь своя судьба, – подытожил Локтев. – Понятно даже мне.
– Судьба у них, прямо скажем, незавидная, – печально проронил Парус. – Мир-то Старый рушится. И значит, в Старом мире мы все умрем.
– Не мы, а они, – поправил Трощинский.
– Все равно как-то не по себе становится.
– А я выживу! – уверенно заявил Локтев. – Ну, в смысле, клоун мой выживет.
– Сам ты клоун, – усмехнулся Трощинский. – Только не смешишь никого и сам не смеешься.
– Кто в армии служил, тот в цирке не смеется, – неуклюже парировал Локтев. – И смешить я тоже никого не собираюсь. Просто я в себе уверен.
– Это в себе! А в «клоуне» своем?
– А это разве не я? – Локтев вопросительно взглянул на Клименко. – Или я неправильно понял вводную, товарищ майор?
– Очень даже правильно все понял, Локтев, – Клименко кивнул.
– Вот! – Локтев выразительно посмотрел на Трощинского. – Вот поэтому и выживу… ну, в смысле, клоун мой выживет. Потому что правильно соображает. А твой обязательно затупит и в какое-нибудь дерьмо вляпается.
– Не мои проблемы, – неожиданно спокойно ответил Трощинский.
– О как! – Локтев даже слегка подпрыгнул на сиденье. – И что, ничуточку не жалко клоуна своего?
– Клона, Семен, клона, а не клоуна, – не выдержал Парус. – Но это все равно неточное определение. Все гораздо сложнее. Ты был ближе к истине, когда говорил «я выживу».
– В курсе, мать писала, – отмахнулся Локтев. – Это я для удобства, чтоб не путаться. Но ты, Тролль, не ответил. Тебе чего, не жалко себя второго?
– Тогда уж первого, – поправил Трощинский и пожал плечами. – Если жалеть, то и спасать надо. Я не готов.
– Во, блин! – Локтев хлопнул себя по коленке и помотал головой. – Во рисуются портреты! Нет, что люди готовы маму с папой продать, это я слыхал. Но чтоб себя самого! Это ж каким надо говнистым быть?! А хотя и правильно! Чего такое дерьмо спасать? Само не потонет!
– Захлопни пасть, Локатор! – Трощинский резко выбросил руку и схватил Локтева за кадык.
Если б не мгновенная реакция флегматичного, казалось бы, Паруса, старшему лейтенанту Локтеву пришлось бы несладко. Парус ребром ладони хлестко врезал Трощинскому чуть выше локтевого сгиба, и офицер разжал пальцы.
– Еще дернетесь – высажу в Старом мире, – когда подчиненные сами притушили пожар, строго сказал Гуськов. – И провокатора, и драчуна. Замаетесь добираться обратно. Стрельцов, рассади их за разные парты.
Капитан Стрельцов ничего не предпринял, только показал кулак сначала Трощинскому, затем Локтеву. Первый, потирая частично онемевшую руку, поморщился и кивнул. Второй, осторожно ощупывая кадык, покашлял и отвернулся к тонированному окну. Обычно подобное поведение означало, что инцидент исчерпан.
Но Гуськов отлично понимал, что это не последняя вспышка. Нервы у всех ребят были на пределе, даже у Паруса и у его напарника, принципиального молчуна лейтенанта Шипулина.
Ведь тут вот какая беда: будь обстановка боевой, другое дело, группа стала бы гранитным валуном, железобетонным монолитом. Но в обстановке полной неопределенности, мистики и постоянных «нырков» – то в царство надвигающегося хаоса, то обратно в мир подозрительного порядка и грядущего благоденствия – люди растерялись, и нервишки у них пошли вразнос. Да еще эта проблема с двойниками. Ну никак их существование не укладывалось в стройную систему мироустройства, которую каждый из ребят познавал и мысленно инвентаризировал всю свою жизнь. Как тут не растеряешься и не занервничаешь? В таком состоянии собачья грызня может начаться внутри даже самого сплоченного коллектива. Вот она и началась. Предотвращать поздно, остается только правильно реагировать: взяться за ручку поддувала и держать огонь разгоревшихся страстей под контролем. Когда надо – прикрыл заслонку, притушил огонек, но ведь может потребоваться и добавить кислорода, чтоб взбодрить народ. Кто знает, как пойдут дела дальше?
Но пока требовалось именно притушить пламя, и ручного управления тягой для этого было мало. Срочно требовался какой-то противопожарный раствор. Срочно, просто экстренно!
Гуськов наклонился вперед и шепнул на ухо Геше заветное слово. Водитель усмехнулся, но кивнул и, нагнувшись к баранке, пошарил рукой под своим сиденьем. В финале поисков из-под сиденья была извлечена литровая алюминиевая фляжка армейского образца. Раствор в ней содержался далеко не противопожарный, даже наоборот, «горюче-смазочный». Но сейчас его горючесть не имела значения. Важно, что жидкость годилась для «смазки нервов» коллектива.
Клименко первым заметил, что затевает Гуськов. Он неодобрительно покачал головой, но промолчал. И на том спасибо.
Гуськов достал из бокса стопку пластиковых стаканчиков и протянул Стрельцову:
– В темпе. Скоро приедем.
Капитан быстро раздал стаканчики. Никто не отказался. Гуськов протянул стаканчик и майору Клименко. Тот сначала помотал головой, но потом вдруг передумал.
– Праздник, в конце концов, – проронил майор-штабист, как бы оправдываясь перед самим собой. – Вообще-то не пью, но сегодня…
– С праздничком, – Гуськов налил майору, затем Стрельцову и вручил фляжку капитану, чтобы тот наполнил стаканчик Гуськова, а затем и стаканчики ребят. – Геша, твоя доза останется, не волнуйся.
– Не переживайте, Алексей Борисыч, – Геша усмехнулся. – У меня еще найдется.
– Куркуль, – хмыкнув, сказал Трощинский.
– Это чего? – Локтев понюхал напиток. – По цвету коньяк, а пахнет… лучше. Или в Новом мире все коньяки так пахнут?
– Это кедровка, – пояснил Геша. – Жена у меня из Томска, у нее батя так настаивает, на кедровых орешках. Вот и я насобачился. Рецепт простой, главное – не передержать.
– Будем! – Локтев замахнул первым.
– А тост? – Трощинский вздохнул. – Синяк ты, Локатор, честное слово. Чуть спиртным запахло, сразу крыша набок и только бы глотать.
– Низковата культура пития, – смягчил Парус.
– И вообще культура, – добавил Трощинский.
– С праздником, – Гуськов кивнул ребятам и отсалютовал стаканчиком майору Клименко.
Кедровка оказалась довольно приятным напитком (насколько это возможно, когда речь идет о спиртном). Но главное, что спонтанное «застолье на коленке» решило поставленную задачу. Народ немного расслабился.
– Что-то не распробовал, – Локтев протянул стаканчик.
– Баста, – Гуськов покачал головой и вернул фляжку Геше.
– Си, сеньор, – Локтев вздохнул. – Геша, кедровке зачет.
– Подгребай в субботу, распробуем, – ответил Геша. – Всех приглашаю.
– Точно! – Локтев вдруг легонько хлопнул себя по лбу. – У тебя же днюха! Сколько стукнет?
– Тридцать один, – Геша усмехнулся. – Не круглая дата, но отпраздновать можно.
– Даже нужно, – проронил Стрельцов. – Всех праздников в жизни – день рождения да Новый год. Остальное политика.
– Загнул, – Трощинский усмехнулся.
О проекте
О подписке