От любви до ненависти…

Школа была хорошей. Для малышей очень удобной. Младшие классы занимались в одноэтажной пристройке переходящей в длинный кирпичный переход, соединяющий её с основным зданием. С другого конца к пристройке примыкал коридор, ведущий в раздевалку спортивного зала. Места было предостаточно. А что ещё нужно для успешного развития ребенка? Уроки бы отменить! Да разве такое возможно?!

Раскрасневшаяся Сашка не обращая внимания на сбитый набок передник, летела по коридору точно низкорослая монгольская лошадка, а следом за ней, цепляясь за препятствия, точно сплетенная светлая грива, развивалась длинная коса.

Неожиданно на пути возник предательски выставленный грязный ботинок, и Сашка, зацепившись за него, ласточкой взмыла в воздух. Рожденный ползать летает плохо. Сашка была рождена летать, летала хорошо: легко и весело; вот только с приземлениями были некоторые проблемы. На этот раз посадка выдалась относительно мягкой. Прямо на небольшую группку девочек – тихушниц, забившихся в уголок и ехидно обсуждавших последние сплетни. Бывают такие девочки, которые не бегают по коридорам, не шумят, строят из себя примерных, а сами только и думают о том, как бы кому пакость сделать да сплетню выдумать. Девочки-старушки.

– Ууу! Монголка противная! – забрюзжали, заплакали девочки-старушки. Особенно усердствовала отличница Галя, считавшая себя первой красавицей класса. – Мы все Елене Анатольевне расскажем. Пусть она тебя накажет.

– Лягушки мохнорылые! – не мешкая, вскочила Сашка, потирая ушибленное колено. Была нужда перед такими извиняться. Ещё и обзываются. Завидуют, что Сашка целых три года жила с родителями в Монголии. Там было здорово. Там таких дур, не было. Ей там нравилось.

– Сама ушастая! – Ещё больше обиделись тихушницы. Что-то кричали в след, но Сашка их уже не слышала. Да и наплевать на них. У нее была своя компания.

– Я убью тебя Трухачев!

В перекрестие прицела, она поймала цель. За подножку толстяк должен «заплатить кровью». Трухачев – мал ростом, прыщав, очень толст и противен характером. Вечно кому-то завидует, вечно всех закладывает. Он ещё хуже, чем эти липкие лягушки – тихоквакушки. Его не любили мальчишки их класса, не любили и Сашка с подружкой Светкой. Ничего удивительного в этом не было. Так уж получилось, что Сашка в новом коллективе подружилась именно со Светкой, а Светка в мальчишеской       среде всегда считались «своим парнем».

Почувствовав, что расплата грядет, Трухачев покатился по коридору точно одетый в несуразную школьную форму колобок. Скорее, скорее по переходу в основное здание, поближе к спасительной учительской. Сашка рванулась следом, стараясь не терять из виду мелькавшую точно буй на волнах засаленную шевелюру обидчика. Огибая «уставших» от занятий, весело прыгающих, орущих, бегающих школьников, то и дело натыкаясь, на кого ни будь из них, беглец почти достиг желанной цели. Как раз в этот момент на помощь пришла подруга.

Обидчик забился в длинных Светкиных руках, распластав свои коротенькие конечности, словно пойманный таракан.

– Держи его!

Но к тому моменту, когда Сашке удалось добраться до обидчика, одноклассники уже успели устроить веселую кучу-малу. Это ведь и правда интересно, когда кто-то кого-то ловит.

– Дайте мне! – грозно схватилась за грязный ботинок Сашка, пытаясь достать толстяка из глубины кучи.

– Тащи толстого! – с радостью помог Юрка Гришин по прозвищу Гриня.

– Этот гад Одуванчику подножку поставил. Одуванчик чуть не разбилась, – пояснила разгоряченная погоней Светка. Одуванчик, это было прозвище Сашки. Сокращение от фамилии.

– Вали толстого на бок! По тыкве ему! По тыкве! – возмутился Гриня.

Коллектив по преимуществу своему – стая, в лучшем случае – стадо. Куда сильный – туда большинство, куда большинство – туда остальные. Детский коллектив – стадо в квадрате.

Трухачев тут же получил несколько пинков и подзатыльников.

– Ребята! Давайте запихнем толстого в женский туалет!? – весело предложил звонкий голос из толпы.

– Айда!

Бедный Виталик Трухачев попытался вырваться из цепких лап общественности, да куда там! Волна понесла его к запретной двери, за которой при других обстоятельствах скрывалось бы много интересного для любопытного мальчика. В данной ситуации любопытство молчало.

Нет! Нет! Ему туда не нужно! Вблизи оказалось, что дверь туалета довольно грубо окрашена, пятна, и потеки краски были видны тут и там. Да и открывается она натужно, со скрипом. «Не смазана» – неожиданно пронеслось в голове у Виталика.

Он расставил ноги точно циркуль, пытаясь зацепиться за дверной косяк. Тяжело жить на свете, когда у тебя коротенькие ножки, а ручки слабенькие и пухлые. Вот если бы можно было тормозить выпученными глазами, его никто и ни за что не смог бы запихнуть в это постыдное место.

Тормозить глазами не получилось, бедняга влетел в дамскую комнату пухлым растрепанным теннисным мячиком.

Надо же! Женский туалет почти ничем не отличался от мужского! Пожалуй, только белые настенные горшки отсутствовали. По молодости своей Виталик не знал, что «белые горшки» называются писсуарами. Да и вообще он много ещё чего не знал и не понимал в этой жизни, а потому как любознательный ребенок резонно подумал: «Интересно! Как они без них обходятся, когда народу много?!»

И еще одно важное открытие сделал для себя Виталик: Оказывается, учителя тоже ходят в туалет! Как обычные смертные.

– Здрсссти – не придумал он ничего лучшего, глядя в распахнутые наивно – изумленные глаза рассевшейся точно белка на суку учительницы.

Потом, осознав всю глубину момента, услужливо сказал «Ой!» и боком, боком стал выбираться в холл, подобострастно оправдываясь: «Это не я! … Это все Сашка Одуванчикова… из третьего «Б»! Одуванчикова!»

Весь следующий урок Трухачев неспешно и вдумчиво изобретал разнообразные планы мести. Он долго изучал Сашкин профиль, воображая как уверенными и сильными руками, возьмет её за воротник школьного платьица и зашвырнет в мужской туалет. Нет! Они сильнее его! Их много! Одна её подружка Светка чего стоит!

«Какие у этой противной Сашки интересные кружева на воротнике. И на манжетах. Кружевные. А какие тонкие пальцы. Наверное, ими очень удобно ковыряться в носу.

Классно было бы запихнуть её неожиданно в кабинет директора! Директор её, непременно, наказал бы за такое безобразие! Ага! А она ему выложит, что во всем виноват я! Может незаметно измазать ее чернилами!? Не! Узнают – все равно побьют! Красивый у нее пенал. Спереть что ли? Может на перемене, когда в классе никого не будет разбросать вещи из её портфеля? Стоп! Так ведь на перемене в классе никого не будет!»

Злорадно улыбнувшись, маленький мститель успокоился, а, успокоившись, решил перекусить. Основательно запустил палец в нос, поковырялся, вынул здоровую зеленую «козу» и, не спеша, с аппетитом съел её.

– Фу! Как противно! – громко возмутилась соседка по парте – Елена Анатольевна можно я пересяду от Трухачева?

«А чего такого?» – подумал Трухачев, краснея потому, что двадцать восемь пар глаз одновременно уставились на него. Самое неприятное, что на него с отвращением смотрела эта противная Сашка. Ну, он ей ещё покажет!

На перемене молоденькая учительница начальных классов Елена Анатольевна, построила своих по парам и повела в столовую. В общей суматохе «отряд не заметил, потери бойца».

О! Школьная столовая! Адский рай и райский ад одновременно. Место всеобщего поклонения школьников. Всяк сюда стремится, пусть далеко ни каждый выживет после посещения. Затеряться в этом благословенном месте очень просто. Суета и толкотня способствуют этому.

– Дети! Чья порция? Кого не хватает за столами? – заволновалась учительница, когда завтрак подходил к концу – Трухачев! Ты где ходишь?! Быстро за стол.

Школьный завтрак – дело святое. Тут не скомандуешь: «Рота подъем! Выходи строиться в противогазах!» Ждали отстающих. На урок шли тоже организованно, но толпой. И каждый входящий в класс останавливался у доски в немом восторге. Каждый считал своим долгом хохотнуть и обернуться назад, словно в поисках того неведомого адресата кому изображенное художество предназначалось.

А там, нетвердой, но язвительной рукой злопыхателя, была нарисована картина «Татарская княжна поит свою лошадь из унитаза в мужском туалете» Над изображением княжны корявым подчерком было написано «Светка». Ну а лошадь явно писалась с её подружки Сашки. Тут даже и подписывать не стоило. Достаточно посмотреть на гриву. Вылитая Сашкина коса.

Последним вошел Трухачев. Физиономия его сияла радостным нетерпением. Вошел и тут же получил с двух сторон по затрещине. Да так что из носа брызнула кровь.

– Девочки! – изумилась Елена Анатольевна. – Как можно?! Вы что? Девочкам драться не пристало…. Не плачь Виталик…. Иди, умойся и возвращайся в класс. Гончарова и Одуванчикова дневники на стол.

– А чего он! – возмутилась Светка. Саша промолчала. Первый гнев прошел, ей стало стыдно.

Вечером Сашка бродила за матерью как собачонка на поводке: из комнаты в кухню, из кухни в комнату и снова на кухню. Ей было очень любопытно, как мама отреагирует на пространное, грозное замечание в дневнике написанное тревожными красными чернилами. Ей было любопытно и вместе с тем немного страшно. Но мама, как это часто бывало в последнее время, с тех пор как у Сашки появился маленький братик Вовка, была занята другими проблемами и совсем забыла поинтересоваться успехами дочери на ниве просвещения. Что поделаешь, почти все женщины в этот трудный, но сладкий период прибавления в семействе одинаковы: врачи и асфальтоукладчицы, милиционеры и даже инженеры, в славной когорте которых счастливо трудилась до ухода в декретный отпуск Сашина мама.

Наконец дочь не выдержала:

– Мама! А ты знаешь, мне сегодня в школе один очень противный мальчик поставил подножку. Я упала и сильно ударилась.

– Шурочка милая. Сколько раз я тебя просила быть осторожней, – аккуратно переливая молочную смесь в детскую бутылочку, рассеяно ответила мама.

– Мама это такой противный мальчик. Представляешь, он всегда потный, жирный, от него всегда плохо пахнет! А ещё он жадный!… А ещё ест сопли!

– Ну, ну! Прямо Квазимодо.

– Да мама! Да! А мне из-за него учительница в дневник замечание написала, – поджала губки Саша и, смешно повернув на бок головку, задумчиво стала разглядывать цветочные горшки на подоконнике.

– Так! Вот с этого и нужно было начинать. Подружка моя! Принеси-ка мне свой дневничок.

– Вот! Я так и знала, что ты будешь ругаться, – бурчала Сашка, доставая дневник, – Всё этот противный Трухачев виноват. Я его не трогала. Гадкий!

Мама пролистала дневник, нашла запись с замечанием. Долго читала, качая головой:

– Ах, Шурочка, Шурочка! Придется лишить тебя подарка. Помнишь, ты просила ту розовую заколку с цветочком? Я, пожалуй, отдам её соседской девочке.

Сашка надулась, но молчала, едва сдерживая слезы. Её даже не возмутил тот факт, что мать упорно называла её Шурочкой. При других обстоятельствах это вызвало бы бурю эмоций. Она Сашка! А, не кокая-то, там, девчоночья Шурочка!

Слезы подступали к глазам крупными бусинками точно предвестники летнего ливня. Сашке было очень жалко симпатичную розовую заколку, которую, оказывается, в тайне от нее мама купила и которую, теперь будет носить другая девочка.

– Отец расстроится! Ругаться будет. Ты же знаешь, какой он у нас добрый, но вспыльчивый.

– Знаю, – послушно всхлипнула Сашка, – Вот появился у вас этот противный маленький Вовка, и вы меня совсем разлюбили.

Сказала и горько заплакала. Мать растерялась, всплеснула руками, схватила кухонную тряпку, которой обычно вытирала стол, бросила её зачем-то в угол, снова всплеснула руками. Обняла дочь

– Глупости. Горе ты мое.

– Папа будет ругаться на свою Чебурашку из-за противного замечания! Противный! Противный Трухачев! Не люблю его! Ненавижу! – Рыдала девочка.

– Успокойся милая…. Это все… твоя подружка Светка… тебя сбивает. Не дружи с ней больше …

В то же самое время ничего не подозревавшая Светка в полутемной комнате сидя на стареньком ощетинившемся продавленными пружинами диване играла со старшей сестрой в подкидного дурака.

С кухни, где хозяйничала мать, полная женщина с признаками отдышки, доносился специфический запах свежеквашенной капусты.

– Не жульничай! – тихо попросила Светку сестра. Сестры были не похожи друг на друга, ни внешне, ни по характеру. Иногда создавалось впечатление, будто они рождены от разных родителей. Старшая спокойная, тихая скромная девушка, наделенная особым малозаметным шармом полевого цветка, и в противоположность ей младшая: буйная, с неправильными, волевыми чертами лица.

В прихожей что-то заскреблось в дверь, словно вернулся с прогулки справивший свои естественные потребности шкодливый кот гуляка. Старенькая залатанная в нескольких местах дверь завибрировала под натиском шаловливых лап и после нескольких пинков с наружной стороны – подалась, о чем услужливо известил её натужный предсмертный скрип и через мгновение глухой удар: словно мешок картошки на пол. Бум! Пауза.

– Рр оодстве нникии! Ваш папа пришел, – подало голос то, что имитировало вначале кота, а потом и мешок.

– Пришел гад! Опять пьяный, – с нескрываемой ненавистью прошептала старшая сестра.

– Мы сегодня одного такого козла в женский туалет запихнули, – подражая ей, играла мимикой лица Светка – Мне училка чернуху в дневник накатала! Кстати! Кать! Распишись за предков. Пожалуйста. Их разве допросишься?!

Светка вскочила с кровати, ежась от холода, зашлепала босыми пятками по не застеленному полу. Подняв валявшийся в углу портфель, поставила его на подоконник, и принялась небрежно рыться в поисках дневника, изредка бросая косые взгляды, на вспыхивающие светлячки окон дома напротив.

А там, в просторной, ярко освещенной столовой, дома сталинской постройки с высокими потолками, за покрытым чистейшей скатертью столом восседало семейство Трухачевых.

– Почему Заинька сегодня такой грустный? – ласково, даже немного заискивающе поинтересовалась у своего чада мама.

– Григорий, – грозный окрик в сторону мужа потянувшегося было под шумок к манящему прохладой графинчику с водочкой.

– Брр! – буркнул в ответ рассерженный Виталик.

«Заинька» был единственным, к тому же поздним ребенком в семье ни обделенной достатком. Благо и папа и мама усердно помогали советским гражданам разрушать знаменательные успехи страны на ниве выполнения продовольственной программы. В последствии они даже гордо и вполне искренне называли себя диссидентами, так как успешно, хоть и не бескорыстно заменяли гражданам изношенные естественные зубы на искусственные. Папа: здоровенный мужик с крупным, мясистым носом, мощными волосатыми руками и не уступающей им в лохматости грудью в заводской поликлинике эти самые зубы удалял, а мама, сухая, строгая женщина с вытянутым плоским лицом, таким же плоским туловищем, волосами, постоянно убранными в пучок, заменяла на новые, пусть и искусственные.

– Витасинька! Скушай мой маленький ещё кусочек курочки.

– Не хочу!

– Что случилось с моим зайчиком? Почему он не хочет порадовать свою мамочку? Почему ты так мало кушаешь сегодня? Заинька любит куриную ножку? Гриша мальчик съел две ножки и хочет ещё!

– Тоня, где я тебе возьму третью куриную ножку?! Ребенок съел достаточно, – попытался успокоить жену отец семейства, с вожделением поглядывая на заветный графин. Уж лучше б он промолчал.

А так пришлось выслушивать обвинения во всех смертных грехах, начиная с нового гарнитура Хаимовых и заканчивая тем обстоятельством, что у отечественных кур всего две «куриные ножки», что явно недостаточно для полноценного здорового питания их дорогого чада.

– Витасинька скушай грудку. Смотри здесь тоже много мяса. Ну, что случилось с моим соловушкой? Расскажи своей мамочке. Заинька мама очень переживает!

Какое же сердце добропорядочного, любящего сына выдержит такие страдания матери. Даваясь слезами и мясом куриной грудки, отпрыск сначала нехотя, потом все живее и живее стал рассказывать перипетии неудачного дня, приукрашивая события выдуманными подробностями

– Какой ужас! Ты слышишь Гриша, что говорит наш мальчик? – Прикрывая от страха ладошкой рот, по ходу сбивчивого повествования сына ужасалась Антонина Евгеньевна, – Это безобразие! Я завтра же пойду в их варварскую школу! К директору! К классному руководителю! Гриша оставь графин в покое. Это форменное безобразие! Необходимо, что-то делать с этой шайкой разбойников. Гриша если они сейчас так издеваются над бедным, порядочным мальчиком, ты представляешь, какие преступники из них вырастут завтра?

Гриша окинул комнату потухшим взглядом. Занимавший все его внимание заветный графин медленно исчезал в бездонных глубинах огромного кухонного шкафа. Пробурчал: «Дети сами разберутся», за что был обвинен в безразличном отношении к семье, автоматически заподозрен в наличии любовницы и уличен в сокрытии доходов.

В ответ Гриша замкнулся, потух и был отправлен, точно вымуштрованный пес на место, а именно на большой черный кожаный диван читать свежую прессу. Из столовой ещё некоторое время доносились всхлипывания Трухачева – младшего да набившее оскомину: «Скушай заинька ещё кусочек!».