Несомненно, Эрих Бэль мог покурить перед тем, как выпрыгнул в окно. Нельзя этого исключать. Но! Тогда следует задать себе вполне логичный вопрос, за который директора снова могли бы засмеять полицейские, назвав его во второй раз Шерлоком Холмсом.

Если Эрих Бэль покурил перед смертью, то где окурок?

Все становилось еще более запутанным, чем было. Директор начал пропускать в свою темницу тишины и покоя первые лучи мыслей.

– Вы свободны, доктор Кан. Если понадобитесь еще, я вас вызову.

– До свидания, директор.

Доктор Кан вышел из темного кабинета в светлый коридор. И был рад, наконец, тому, что не нужно больше прищуривать глаза, чтобы рассмотреть хоть что-то перед собой.

* * *

Когда его собеседник вышел из кабинета, директор незамедлительно взял в руки тот маленький клочок бумаги с номером телефона, который оставил на столе полицейский перед уходом.

– Алло, офицер? Это директор.

– Какой еще директор? – в трубке не узнали его голоса.

– Тот, которого вы назвали сначала Холмсом, а затем – умным человеком.

– А! Здравствуйте, директор, – голос офицера стал приятным и слегка ироничным. – Вы по какому вопросу звоните?

– Вы, когда обыскивали сегодня палату Эриха Бэля, не находили там, случайно, окурок?

– Окурок? – переспросил офицер.

– Да, самый обыкновенный окурок.

– Нет, не находил, а что?

– Хорошего дня, – сказал директор и положил трубку. Затем он набрал другой номер.

– Доктор Стенли, дворник еще не ушел с работы?

– Нет, он работает до пяти, – безразлично ответил старик, который и сам мог бы работать дворником, если бы последовал совету директора и не думал.

Ведь в отличие от директора, доктор Стенли не мог себе позволить такую роскошь.

– Отлично. Пусть его вызовут ко мне в кабинет.

– Хорошо. Сейчас вызову, – сказал без особого энтузиазма заместитель и положил трубку.

Дворник, лет пятидесяти с виду, зашел в кабинет директора без стука. Он теребил в руках свой темный, круглый берет, какой носят свободные художники. Возможно, дворник и сам был художником, но об этом история умалчивает.

– День добрый, директор, – обратился он к силуэту мужчины в полутьме.

– Здравствуйте. Представьтесь, пожалуйста.

– Алан Ко. Работаю дворником в этой лечебнице с момента ее открытия.

– Да, я вас видел, – охотно подтвердил директор. – Вы, когда обнаружили сегодня труп, не заметили окурка на асфальте возле тела пациента?

– Нет. Никакого окурка там не было. И вообще, жуткое зрелище было, директор. – Дворник аж скривился, когда представил вновь утреннюю картину. – В области головы – лужа…

– Не нужно красок, Алан. Я вас хорошо понял.

– А почему вы не откроете шторы? – дворнику было не по себе в темной комнате в то время, когда за окном был солнечный ясный день.

– Мне так комфортно, – коротко ответил директор. – Что-то еще лежало на асфальте возле тела?

– А? – удивился человек с беретом в руках. – Что именно?

– Я это пытаюсь выяснить у вас. Может быть, шариковая черная ручка, спичка или что-то еще. Было хоть что-то еще возле тела Эриха Бэля, когда вы обнаружили труп?

– Нет. Ничего, директор.

– Сколько было времени, когда вы увидели тело?

– Полвосьмого. Может быть, без четверти восемь.

– А во сколько вы сообщили врачам о находке?

– Я уже говорил об этом полиции, директор. Буквально через минуты полторы. Я со всех ног побежал в главный корпус и рассказал все первому встречному санитару. Тот отвел меня к доктору Стенли.

– Что было дальше? – директор внимательно слушал своего собеседника.

– Доктор Стенли выслушал меня и приказал санитару бежать к телу, проверить пульс и доставить в свободную палату на первом этаже. Кажется, в номер… – дворник пытался вспомнить номер палаты.

– Девять?

– Да, девять.

– А куда направился сам доктор Стенли?

– Как – куда? В палату выбросившегося пациента. На четвертый этаж второго корпуса.

– Вы тоже пошли за ним?

– Ну да. А не следовало? – виновато спросил дворник.

Но вместо ответа директор спросил:

– Как вы думаете, Алан, почему доктор Стенли побежал во второй корпус, в палату Эриха Бэля?

Директор никак не мог понять, почему главврач этой больницы совершил такое крайне нелогичное для себя действие. Осмотрел сначала палату пациента, а затем только – труп. Хотя до того места, где лежал труп, было гораздо ближе, чем до палаты.

Почему старик поступил так странно?

– Не знаю, директор. Можно, я закурю? – спросил Алан, увидев, как клубы густого дыма парят в воздухе.

– Какие сигареты вы курите?

– «Льюис Орэ»… А что?

– Ясно. Низкопробный продукт! – заключил эксперт в вопросах курения. – Покурите лучше в коридоре, Алан. На дух не переношу дешевого табака.

Художник, подметающий дворы этой лечебницы с самого ее открытия, ничего не ответил по этому поводу, а лишь продолжал нервно теребить свой берет.

– Вы курили в палате Эриха Бэля, когда вошли с доктором Стенли?

– Нет, я оставил сигареты в пиджаке, в каморке. Но, насколько я помню, там уже было накурено.

– Вы это запомнили, Алан? – удивился директор.

– Да. Потому я и начал искать по карманам пачку своих сигарет, чтобы тоже закурить. Знаете, снять стресс после увиденного на улице…

– Понимаю. А доктор Стенли курил в палате? Или прикасался к чему-нибудь? Может быть, он поднял с пола ручку или окурок? Что он делал там вообще?

Алан задумался, потирая подбородок.

– Нет, он не курил. И ничего в палате не трогал. Он стоял со мной на пороге палаты и смотрел на закрытое окно, а затем сказал: «Не понимаю, почему закрыто окно…»

– Он именно так сказал? – уточнил директор, нюхая свою сигару.

– Да. Он сказал: «Не понимаю, почему закрыто окно», а затем перевел взгляд на меня и приказал не входить в палату и ничего там не трогать, пока не приедет полиция. Да я даже не запомнил номера этой палаты, директор…

– Что было дальше?

– А дальше мы спустились на улицу, труп никто не трогал до прихода доктора Стенли. Санитар ему сразу сообщил, что пульса нет, а затем два санитара понесли тело этого несчастного паренька в палату на первом этаже. В девятую, как вы мне напомнили.

Доктор Стенли поблагодарил меня и разрешил вернуться к своей работе, а также попросил, когда приедет полиция и сделает все свои дела, хорошенько вымыть асфальт, чтобы следов крови на нем не было.

– Вам удалось отмыть пятно?

– Пока нет. Вы как раз меня отвлекли от этого дела, директор.

– Хорошо, Алан. Можете идти. Хотя нет, постойте…

Мужчина к тому времени уже приоткрыл дверь, чтобы уходить.

– Какого цвета туфли были на докторе Стенли, вы не обратили внимания?

– Нет, я не смотрел на его туфли. А что?

– Ничего, просто мне вдруг стало интересно, подмечаете ли вы мелочи, Алан.

– Я могу идти?

– Конечно. Вы, наверное, очень хотите курить.

– Да, хочу.

– …

Директор разглядывал пустое место, которое образовалось после ухода его собеседника. Дворник был очень умным человеком, по мнению директора, так как решительно не умел думать.

Самому главному человеку в этой лечебнице было приятно общаться с Аланом Ко. Так же приятно, как со стеклянной вазой, сладкой сигарой и деревянным столом.

* * *

Когда директор после работы возвращался в свою квартиру, которая находилась в самом центре этого маленького пустого городка, где людей гораздо меньше, чем мусора на улице, то первым делом принимал теплый вечерний душ. Он не курил в своей квартире сигару, это было не то место, в котором он мог отключить все свои мысли и утонуть в опьяняющей тишине и нежном дыме.

Его жилье находилось на мансардном этаже старого австрийского дома. В его владениях было три большие комнаты, достаточно просторная, но темная кухня и ванная. Когда-то это был чердак, а теперь – его квартира.

Директор занимал всего одну комнату в помещении, окна его спальни выходили на шумную дорогу и соседний дом, построенный из желтого камня, с большими широкими окнами. Это было здание городской больницы, левую половину которого занимали палаты для пациентов, а правую – молодые практиканты, интерны, которые, в основном, выходили на улицу курить и пили в ординаторской чай.

Директор иногда наблюдал за бурлящей в соседнем здании жизнью, но большую часть времени он просто сидел на своем широком подоконнике и смотрел на проезжающие мимо автомобили.

В его квартире было всего три окна, и все три – арочные. В каждой комнате было по одному окну, а в ванной и кухне – по маленькому окошку, скорее даже – люку, из которого можно было наблюдать за жизнью серой, осыпающейся стены.

Директор в этой квартире не мог не думать. У него этого никогда не получалось здесь. Единственным местом, где он мог предаваться тишине полностью, был его кабинет.

Больше ни одно место на свете не могло избавить директора от навязчивых дум по любому поводу. Почему Эриха Бэля выкинули в окно? Зачем доктор Стенли поднялся сначала в палату, а только после этого осмотрел тело усопшего? Во сколько завтра с утра навестить миссис Норис? Где окурок, где ручка – и миллион других вопросов, которые кто-то задавал директору ежесекундно. Кто-то, кому мужчина приказывал заткнуться и не отвлекать его от тишины.

Директор ненавидел думать. У него была сильная аллергия на мысли. И как только он приходил домой, принимал душ и не мог себя заставить уснуть, мужчина мечтал поскорее вернуться к себе в кабинет и послушать мелодию сломанных духовых инструментов, насладиться хором скончавшихся хористов и раствориться в пении мертвых птиц хоть на одну секунду…

Он любил свой дом и покидал его лишь для того, чтобы еще сильнее его любить.

Ближе к полуночи, когда директор, наконец, смог уснуть и на время победил свои мысли, зазвонил телефон.

– Я слушаю, – поднял трубку сонный мужчина, который заранее возненавидел того, кто ему сейчас звонил.

– Это доктор Стенли, директор. Я сегодня дежурный.

– Неожиданность, – пробубнил сердито в трубку директор.

– Эм. У меня для вас новость, директор. Кое-кто из пациентов видел, как Эриха Бэля выбросили в окно…

Директор выронил телефонную трубку из рук.

3

Мужчина, которого выдернули из сна в первом часу ночи, прибыл в родные стены своей лечебницы меньше чем за двадцать минут, учитывая, что семь минут он потратил на то, чтобы одеться и найти ключи от квартиры.

– Доброй ночи, директор, – поприветствовал его доктор Стенли, когда директор вошел в кабинет своего заместителя. – Но вам не стоило ехать сюда в ту же секунду, пациентка уже спит. И, мне кажется, ее не стоит сейчас будить. А все подробности я бы вам рассказал по телефону. – Старик сделал вид, что улыбнулся добродушно.

– Пациентка?

– Да, мисс Лора. Она столкнулась со мной в коридоре, когда я делал обход. Пациентка, страдающая невротическим расстройством, утверждала, что видела, проходя по коридору мимо палаты Эриха Бэля, как какой-то неизвестный человек стоял у открытого окна и смотрел вниз.

По ее словам, она смогла разглядеть только спину человека, который стоял у окна. Это был не доктор, а если и доктор, то на нем не было халата. Мисс Лора уверенно заявляет, что это был мужчина среднего роста в темной ветровке.

– В котором часу она видела этого человека? Почему она не побежала и не сообщила ничего докторам?

– Она сказала, что полвосьмого, может быть, немного раньше. Она выходила в уборную и одним глазком заглянула в палату своего соседа, а увидела какого-то странного человека, стоявшего у открытого окна палаты Эриха Бэля. Причем самого Эриха Бэля, по ее словам, в палате не было. Затем она пошла спать и только к вечеру услышала от санитара, что Эрих Бэль был найден мертвым.

– Понятно. Почему тогда по телефону вы мне сообщили, что «кое-кто видел, как мужчину выбросили в окно»? Почему не сказали, как было: что пациентка просто увидела незнакомого человека в его палате?

– Разве, исходя из ее слов, не напрашивается определенный вывод, директор?

– Нет. Женщина не видела, как Эриха Бэля толкнули вниз.

– Директор, если вам будет угодно – приношу извинения за то, что дезинформировал вас. Просто такая мысль пришла сама собой после ее слов. Я сказал, что думал.

– Не думайте больше, пожалуйста. Говорите, что видите.

Директор молча покинул кабинет главврача и пошел к себе. Он уселся поудобнее в свое кресло, зажег свою сигару и растворился…

С первыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь плотные шторы, директор открыл глаза. Его охватило приятное предвкушение, каждая клетка его сухого, сбитого тела сгорала от нетерпения познакомиться поближе с пациенткой мисс Лорой.

Было всего шесть двадцать утра. Оставалось ждать совсем недолго. Тело директора затекло, он встал со своего кресла и начал ходить по комнате.

Спустя несколько кругов бездумного блуждания по темной комнате директор взял трубку телефона и набрал номер.

– Слушаю вас, директор, – донесся знакомый хриплый голос из трубки.

– Доктор Стенли, соберите после обхода врачей все истории болезней пациентов, которые лежат во втором корпусе, и принесите их мне.

– Всех восьмидесяти человек? – переспросил доктор.

– Да, абсолютно всех.

– А зачем?

– Да, еще кое-что! Попросите всех врачей и санитаров написать на листке слово «сожалею» и принесите все эти листки мне.

Доктор Стенли хотел что-то сказать, но только открыл рот, как директор положил трубку. Мужчина, который никого в этой жизни не любил, не ласкал, кроме тишины и сигары, хотел изучить почерк всех пациентов, докторов и санитаров, находившихся в корпусе Эриха Бэля, чтобы сравнить с почерком убийцы. С тем волнообразным, с загнутыми внутрь крючками, почерком.

С пациентами все было просто, их не нужно было беспокоить, образцы почерка каждого пациента есть в истории его болезни вследствие досконального изучения его личности.

На часах было уже восемь, а палящего солнца можно было не увидеть, только находясь в темном подвале, в гробу, а также в комнате директора.

Но смотрителя «храма мотыльков» не было больше в кабинете, он покинул его еще десять минут назад, чтобы встретиться с мисс Лорой из палаты номер двадцать семь.

– Доброе утро, мисс Лора. Я вам не помешал? – спросил директор, когда переступил порог маленькой палаты, в которой пахло приятными духами и лавандой.

– Нет, не помешали, доктор, – сказала молодая и миловидная девушка со светлыми густыми волосами до плеч. Ей было двадцать семь лет.

Мисс Лора сидела на аккуратно заправленной кровати, пила чай и внимательно смотрела на вошедшего мужчину.

– Я – директор этой лечебницы. А вы – мисс Лора, правильно я понимаю?

– Да, – кивнула маленькой головкой миниатюрная леди.

– Мне сообщил доктор Стенли, что вчера утром вы видели мужчину в палате Эриха Бэля…

– Видела. Он был ростом, как вы. Может быть, немного худее вас.

– Стрижка?

– Не лысый, но и не волосатый. Наверное, волосы немного длиннее, чем у вас.

– Что делал мужчина в комнате?

Девушка сделала глоток вкусного черного чая с медом.

– Он смотрел в открытое окно, его голова была наклонена вниз.

– В его руке была сигарета? Может быть, он делал затяжку, глядя в окно?

– Нет, такого не видела. Мужчина вроде бы не курил. Просто смотрел вниз. Мне это показалось странным, но мало что в этом здании может показаться не странным, правда, доктор?

– Вы абсолютно правы. Может, вам бросились в глаза еще какие-то детали? Вы что-нибудь еще заметили, что могли бы вспомнить со временем? Нет?

– Нет, директор. Я ничего больше не видела.

– А когда возвращались из уборной, вы заглянули в эту палату снова?

– Заглянула.

– И что вы увидели?

– Ничего, – спокойно ответила девушка и предложила директору присесть на стул напротив нее. Но он отказался.

– Как – ничего? Мужчина в черной ветровке по-прежнему стоял у окна?

– Нет, его там уже не было. Комната Эриха была пуста.

– А вы были знакомы с Эрихом?

– Да, – девушка улыбнулась. – Он ухаживал за мной, даже дарил мне цветы, но я его отвергла.

– Ммм. Что-то еще? Любовные письма? Тайные встречи?

– Нет, – теперь уже девушка засмеялась от смущения. Это крохотное создание было поистине прелестно и очаровательно. И если бы директор был нормальным человеком, а не предавался тишине, то, возможно, он влюбился бы в эту особу и заходил к ней по несколько раз в день.

Но он знал истинную причину болезни этой миленькой пациентки. И понимал, почему она могла отвергнуть молодого и меланхоличного Казанову Эриха Бэля, для которого, возможно, весь мир был безвкусным, кроме нее одной.

– Некоторые доктора писали письма, санитары, а Эрих не писал. Нет, – сказала девушка.

– Вы в наших краях – птица красивая? – почему-то вдруг спросил директор.

– Это вы мне скажите, – произнесла девушка, пристально глядя в глаза мужчине, от которого пахло безразличием и холодом.

Перед ней стоял не мужчина, а некий снеговик.

– У вас хорошо пахнет в комнате. В основном, после сна в комнатах пациентов воздух тяжелый, испорченный.

– Я проветрила комнату, как проснулась.

Директор перевел взгляд на окно, на синее чистое небо.

– Как думаете, мисс Лора, Эрих Бэль мог покончить жизнь самоубийством?

– Нет, директор.

– Почему вы так решили?

– Он слишком любил себя и рассказывал о себе, как о главном герое любовных романов. Есть вероятность, что до депрессии он мог нравиться кому-то из женщин, но мне он показался странным, ненастоящим.

– Ненастоящим?

– Нет.

– Что это значит?

– Мне почему-то всегда казалось, когда я общалась с ним, что он – двуличный и говорит только то, что мне хотелось бы услышать. Что-то в нем было такое неуловимо противное, даже мерзкое. Вот вроде опрятный, симпатичный молодой человек, а говорит как будто не то, что у него на уме! Не знаю, по крайней мере, у меня сложилось именно такое впечатление о нем. Я могу ошибаться.

– А он курил при вас?

– Нет, никогда. Он на дух не переносил сигаретного дыма, и стоило кому-то из санитаров или докторов закурить недалеко от него, как ему тут же становилось дурно. А что?

– Кто-то накурил в его комнате перед тем, как он разбился. У вас есть соображения, кто бы это мог быть?