Созданные после 1926 года политические структуры русской эмиграции были эффективны до смерти Верховного Вождя эмиграции в 1929 году, а после единственным его правопреемником, по мнению большинства русских правых, стал его родственник Великий Князь Кирилл Владимирович, который в 1924 году объявил себя Императором Всероссийским в изгнании. Структуры же правоцентристов перестали служить своим поставленным задачам. Со временем сама эмиграция из политически и идеологически активного состояния перешла в состояние апатии, когда старшие эмигранты уже не могли пойти на объединение эмиграции просто в силу изменившихся условий и омоложения эмиграции, а младшие эмигранты не хотели действовать методами старших. Эдакий конфликт «отцов и детей» эмиграции проявился на рубеже 1920-30-х гг. наиболее остро. Младшее поколение в меньшей степени стремилось повторять методы своих родителей, да и идеология их самих уже значительно отличалась от идеологии предшественников. Именно поэтому мы пытаемся реконструировать политическое лицо эмиграции именно 1920-х гг. – это и было последнее дореволюционное поколение российских политиков.

Дискуссии о личности преемника Николая Николаевича-мл. Великого Князя Кирилла Владимировича продолжаются до сих пор. Отвечая на вопросы Д. Пирина, председатель Общества памяти Императорской Гвардии князь А.А. Трубецкой так сказал о потенциальных претендентах на престол ветви Кирилловичей: «Действительно, Кирилл Владимирович, на груди которого красовался красный бант, привел Гвардейский экипаж для присяги новой власти еще чуть ли не до отречения государя. И именно поэтому мы не признаем прав на престолонаследие за этой ветвью Романовых. [подчеркнуто мной. – В.Ч.] … Так что даже говорить об этой семье как о претендентах на престол недостойно. Это не защитники России»⁴. Тенденциозно и не без некоторых недоговорок, но позиция передана четко.

Так мы и не ответили на вопрос: какой термин может объединять и включать в себя все те характеристики, которые были присущи эмиграции этого времени? Э. Канторович, а после и его коллега из Кембриджского университета Ф. Манов использовали для изучения образа власти наиболее на наш взгляд емкую концепцию – концепцию тела власти⁵. Классическое исследование Э. Канторовича «Два тела короля» дает представление о теле короля в средневековой политической теологии на примере последующего разделения представления общества о том, что монарх – это и человек, и монарх (политик) одновременно. В первом случае монарх смертен, а во втором он умереть не может, потому что король соединяется с титулом. Сам факт того, что монархия непрерывна, доказывает это. Ф. Манов подходил к концепции тела несколько иначе. Он констатировал и поддерживал идею двух тел, но сам исследователь говорил о том, что происходит после фактической смерти двух тел короля – и политической, и человеческой. Не зря Манов назвал свое исследование «В тени королей». Но «тень короля» – это не то, что осталось после смерти короля. «Тень короля» – тело демократического представительства. Основные тезисы работы Манова можно свести к нескольким положениям: парламент является политическим телом, но в отличие от монарха это тело прерывно, потому что периодически парламент нужно переизбирать. После смерти тела короля его тело заняло тело народа, который представляет в парламенте свой «узнаваемый портрет», ведь, выбирая депутатов, народ гарантирует передачу данному телу своих полномочий, а значит, в парламенте представлен сам народ. Но как данная концепция может подходить под портрет эмиграции, который даем мы? На самом деле перед нами стоит двоякая задача – понять политический облик правой эмиграции, но также и понять, как следует рассматривать сосуществование в одной системе идеи вождя и идеи монарха, идеи народного представительства и идеи национального единства, идеи квази-государственности и идеи «правительства в изгнании». Именно поэтому перед нами представляется три тела: государственность, его глава и его народ. Но тело государственности в нашем случае – тело уже умершее, потому что политики эмиграции по большей части были выходцами из политической элиты рухнувшей Российской Империи. Иное происходило с главой «государства» и его народа. Глава государства сменился посредством церемониальной и фактической смерти императора Николая II. Употребляя слово «церемониальной», мы отнюдь не пытаемся поддерживать те концепции, которые дает церковная традиция. Церемониальность нами используется только с точки зрения народа. Смерть одного главы приводит к тому, что в эмиграции должен появиться кто-то, кто продолжит род и его возглавит. Причем в этом смысле есть определенный эффект ожидания как со стороны народа, так и со стороны законодательства уже несуществующего государства. Но, применяя трактовку Канторовича, мы при этом хотим добавить один важный элемент, характерный именно для ХХ века. Наследственный глава «государства» в изгнании – это фигура такая же церемониальная, окруженная не меньшей атмосферой загадочности. А внимание к таким фигурам определяется тем, что о них реально известно гораздо меньше, чем об их предшественниках, которые постоянно были на виду. Именно на рубеже веков в истории человечества монархии в изгнании превратились в феномен, который мы называем «Корона без трона». Основной смысл данного определения сводится к тому, что существование монархии остается как факт, но корона уже не находится у власти, она лишь олицетворяет давно устоявшуюся традицию, но при этом трансформируется под условия отсутствия фактической власти и ее аппарата. В этом и есть смысл концепции Канторовича в вопросе о непрерывности монархии. Народ, в свою очередь, разделился на тех, кто остался жить на территории советской власти и тех, кто уехал в эмиграцию. При этом народ стал больше вовлекаться в политику, к его мнению стали апеллировать, как по одну, так и по другую сторону. «Тело» народа в эмиграции, в том числе и с политической точки зрения, представляется как народ без государственности, но с присутствием идеи государственности. И в этом смысле народ активно участвует в общественной жизни в 1920-е гг., в том числе и избирая своих представителей на зарубежные политические форумы, и на самом деле эмиграция в том числе демонстрирует свое «узнаваемое», но при этом желательное лицо на этих политических совещаниях.

Итак, что же нам предстоит исследовать? В первую очередь мы обращаем внимание на саму эмиграцию в целом, но в силу необъятности данного феномена мы останавливаем свое внимание на русских правоцентристах в эмиграции в 1920-е гг. В данном случае правомерно отметить, что правоцентристами выступают последовательные сторонники восстановления монархии в России, однако не признающие возвращение к дореволюционному политическому строю. К таковым безусловным реставраторам строя, разумеется, следует относить лидера крайне правых Н.Е. Маркова 2-го и других политических монархистов. Но они не оказались в полной мере правоцентристами. Они лишь примкнули на время к наиболее сильному союзнику, чтобы решить и свои задачи. Наверное, они пользовались традиционной для русского менталитета позицией – в единстве сила. А вот с точки зрения идеологической эволюции именно правоцентристы оказались наиболее прогрессивными с точки зрения введения новых идеологических механизмов в политическое мировоззрение. В данном случае речь идет о формировании идеологии либерального консерватизма, одним из последовательных сторонников которого был П.Б. Струве.

Предметом настоящей работы является идеологическая трансформация, деятельность, а также общая тенденция эмиграции к позиционированию себя в качестве главного политического и идеологического соперника власти большевиков. Поскольку история не терпит сослагательного наклонения, мы не ставим вопроса о том, «что было бы, если бы?». Постараемся лишь воссоздать то, что было.

Именно поэтому мы и пытаемся рассмотреть эмиграцию 1920-х гг. с точки зрения использованной западными исследователями концепции образа власти и эмиграции. Эти образы исследуются нами в трех плоскостях:

«Государственность»: идея государственности и идея «правительства в изгнании».

«Глава»: идея монархии и идея вождизма.

«Народ»: идея народного представительства и идея национального единства.

Все эти три элемента и составляли «тело» эмиграции. Именно в такой последовательности мы будем смотреть на проблемы данных образов, пытаясь реконструировать образ мышления и представлений о власти в русской эмиграции. При этом мы будем делать то, что обычно для исследователей проходит почти незаметно, поскольку они считают это незначительным. Основной упор мы будем делать на те аспекты жизни эмигрантов, которые относились к влиянию западных идей на русское эмигрантское сообщество.

При этом подчеркнем важную деталь. Первый элемент – государственность – и есть само тело эмиграции. «Глава» и «народ» эмиграции – это части тела. А телом в данном случае выступает Россия, но Россия – тело образное. Живым телом выступает Россия в целом, включая в себя и тело внутреннее (Советская Россия), и тело внешнее (зарубежная Россия). А тело эмигрантское в данном случае – тело внешнее, оно существует, но приближается к состоянию вечного сна в памяти людей.

Не напоминая еще раз об отличиях беженства и эмиграции, следует обратить внимание на то, что если политические изгнанники были именно представителями «западного общества» эмиграции, то беженство во многом пыталось сохранять то, что есть сейчас. Но парадокс русской эмиграции состоит в том, что и те, и те, на волне поражения в Гражданской войне, являлись больше русскими, чем западными людьми, но одни в силу образования имели больше возможностей получать идеи от западных культур, а другие менее, по крайней мере, на первоначальном этапе, который мы и исследуем.

Хронологические рамки исследования – 1920/1921 – середина 1930 гг. Нижняя граница исследования определяется началом становления русской эмиграции в разных странах мира и первыми попытками консолидации вынужденных изгнанников посредством объединения в разных общественных организациях.

Географические рамки можно определить лишь по странам расселения русских эмигрантов – от США до Филиппинских островов, т.к. один из делегатов съезда 1926 года представлял именно этот регион. В географический ареал включаются страны с наименьшим количеством русских эмигрантов (страны Скандинавии, северной Африки), а также с наибольшими диаспорами (Франция, Германия, Югославия и др. страны – в Европе, Китай – на Дальнем Востоке). Но чтобы ответить на слова ряда оппонентов, которое могут выразить недоумение, почему нами не рассматриваются отдельные регионы и диаспоры в Южной Америке и других странах, сразу отметим, что нами берутся только регионы с наибольшей политической активностью в эти годы. Именно в странах Европы, в первую очередь в Германии и Франции, происходила главная политическая и идеологическая работа русских эмигрантов.

Поскольку русская эмиграция в ХХ веке состояла из нескольких волн, автор считает важным развести понятия «русская эмиграция» и «Русское Зарубежье». Нам кажутся вполне убедительными позиции историка-эмигранта и профессора Колумбийского университета М.И. Раева, а также историка из Санкт-Петербурга П.Н. Базанова, что термин «Русское Зарубежье» может применяться исключительно к 1920-1940 гг., т.е. до того момента, как в русскую эмиграцию стали прибывать представители коллаборационистских правительств и военных организаций Второй мировой войны⁶. При этом сам автор отстаивает позицию преемственности Русского Зарубежья исключительно среди тех общественных организаций эмиграции, которые возникли в 1920-1940-е гг., некоторые из них сохранились до настоящего момента (одной из таких организаций по праву может считаться Гвардейское объединение, ставшее после смерти последнего гвардейца в 1989 году Обществом памяти Русской Императорской Гвардии).

Источниковедческой базой исследования являются источники личного происхождения (воспоминания и письма)⁷, материалы периодической печати⁸, сборники опубликованных материалов из ГАРФ, Библиотеки-фонда «Русское Зарубежье», ГА ФСБ и др.⁹ Следует признать, что на сегодняшний день даже опубликованные источники из архивов не в полной мере используются в исследованиях историков. Пожалуй, одним из наиболее важных источников для исследования становятся материалы периодической печати русской эмиграции. Основу исследования составляют и газеты «Возрождение», «Последние новости», «Дни», «Руль» и другие органы периодической печати, которые в той или иной степени помогают рассмотреть дискуссии в среде русской политической эмиграции на дополнительном материале. Некоторые эпистемологические материалы из Ф. 055 «Великий Князь Гавриил Константинович» Дома Русского Зарубежья им. А. Солженицына для данного исследования вводятся автором впервые. Данные материалы иллюстрируют дискуссии, которые имели место быть между членами Дома Романовых, и позволяют рассмотреть данные проблемы сквозь призму межличностных отношений, которые складывались между ними в эмиграции.

Историографическая база исследования представлена работами отечественных, эмигрантских, сербских, китайских и других ученых и историков¹⁰. В историографию включены материалы диссертаций на соискание степеней кандидатов и докторов исторических наук¹¹, а также авторефератов соответствующих диссертаций.

В изучении русской эмиграции, а также объединительных процессов в них, наработана большая, но при этом неполная историографическая база. Можно сказать, что изучение объединительных процессов в эмиграции составляло несколько этапов:

1-й этап – эмигрантский (1920-1980 гг.). Для этого периода