Читать книгу «Отец Иоанн (Крестьянкин)» онлайн полностью📖 — Вячеслава Бондаренко — MyBook.

Протоиерей Николай Иванович Азбукин происходил из известной в Орле священнической семьи (в XX веке орловские Азбукины дали не только священников, но и ученых – ректора Томского мединститута Агафоника Павловича, врача-дефектолога Дмитрия Ивановича, одного из ведущих специалистов по телеграфии Павла Андреевича; мать философа С. Н. Булгакова также была урожденная Азбукина). О. Николай был законоучителем 3-го приходского мужского городского училища, заведовал одноклассной церковно-приходской школой при своем храме и Кирионовским домом призрения для больных священнослужителей, входил также в совет епархиального женского училища. Ване о. Николай внушал такое уважение, что и много лет спустя он помнил, как молился, глядя на его фотографию: «Господи! Быть бы мне таким, как он!» «Особенная была молитва, потому и услышана», – рассказывал об этом случае о. Иоанн.

Именно о. Николай преподал Ване первые уроки – не только церковной жизни, но просто жизни, жизни для Бога и людей. О двух таких ситуациях о. Иоанн вспоминал уже в старости. Однажды за поминальной трапезой о. Николай и Ваня сидели рядом, но мальчик ничего не ел, отговариваясь нездоровьем. Старушка-хозяйка очень сокрушалась… и вдруг догадалась, в чем причина: на дворе пятница, постный день, а на столе скоромное. А о. Николай уже на улице объяснил маленькому пономарю, как следовало поступить:

– Ты думаешь, Ваня, что я забыл, какой ныне день? Нет. Но и я, и ты знаем благоговение хозяев, и то, что произошло, это не нарочитое забвение устава Церкви, а ошибка, которую следовало покрыть любовью.

В другой раз священник и мальчик-пономарь вместе возвращались после освящения дома. Благодарные хозяева дали обоим по конверту с вознаграждением. О. Николай спросил, отблагодарили ли Ваню, и тот протянул батюшке свой конверт. А там лежала сумма, предназначенная для священника. О. Николай ни словом не намекнул на то, что произошла ошибка, и вернул конверт мальчику. И только дома Елизавета Илларионовна поняла, что батюшка поменялся с маленьким пономарем.

Хлопот пономарское служение доставляло немало. Под большие праздники, бывало, весь дом Крестьянкиных был заставлен лампадами и церковной утварью, которую нужно было почистить и вымыть. На помощь, конечно, приходила мама. А два раза в год, на Пасху и Рождество, о. Николай обходил с Ваней прихожан на дому, служил молебны. И на рождественских службах Ванины руки согревали связанные матерью рукавички, а душу – чтение молитв, глубокий спокойный голос о. Николая, радостные лица людей, к которым они приходили… Последняя предреволюционная Пасха, 10 апреля 1916-го (потом о. Иоанн вспоминал, как любил забираться на Пасху на колокольню Ильинского храма и звонить; однажды, спускаясь, упал с крутой лестницы, но, к счастью, ушибся несильно)… Последнее предреволюционное Рождество… И Пасха, и Рождество 1917-го будут уже совсем иными.

Именно во время своего пономарства Ваня понял, что хочет посвятить всю жизнь служению церкви. Ведь пономарь не обязательно становится священником – можно быть и мирянином, можно прислуживать в храме всю жизнь. Он же еще совсем малышом почувствовал, понял: найден тот единственно верный путь, по которому он пойдет. «Я родился для того, чтобы стать тем, кто я есть», – говорил о. Иоанн в старости. Для него это становление началось еще в том возрасте, в каком дети впервые садятся за школьную парту. Более того, очень рано пришло понимание того, что он хочет стать не просто священником, но монахом. «Мое монашество началось с послушничества в шестилетнем возрасте, и до 56 лет проходило на приходе среди волнений и забот многомятежного мира» – так напишет архимандрит Иоанн (Крестьянкин) в предисловии к «Настольной книге для монашествующих и мирян».

Наверное, первыми Ваня увидел не монахов, а монахинь. В Введенской женской обители подвизалась дочь сестры Елизаветы Илларионовны, Мария (в монашестве Евгения), и монахини были нередкими гостьями в доме Крестьянкиных. Пока они пили чай с мамой, Ваня в прихожей с трепетом примерял на себя рясы и клобуки. И еще в четырехлетнем возрасте рассмешил гостий тем, что пообещал непременно стать монахом именно в их монастыре… Это было первое, еще не осознанное соприкосновение с миром монашества, который затем стал для него идеалом, мечтой и к которому он будет стремиться.

Во всяком случае, по воспоминаниям орловских духовных дочерей о. Иоанна Клавдии и Веры Андреевых, когда маленькому пономарю указали на стоявших в храме, как положено, слева, девочек и в шутку предложили выбрать себе невесту («те, что поближе стоят, те побогаче, а дальше – победнее»), мальчик вполне серьезно ответил:

– Мне невеста не нужна, я – монах.

…Если мирный довоенный уклад жизни Орла ушел в прошлое в 1914-м, когда Ване было четыре года, то 1917 год безвозвратно переменил и уклад военный. Нет, серых шинелей на улицах меньше не стало, но на них расцвели теперь красные банты – символ разрыва со «старым режимом», осуждения низвергнутой власти государя. Полетели на мостовую двуглавые орлы – символы «поставщиков Двора Его Императорского Величества», торопливо замазывалось черной краской всё, связанное с прежним укладом страны. Нет сомнения, что семилетнему Ване творившееся в городе причиняло боль. Летом 1986 года в беседе с паломниками маститый старец о. Иоанн (Крестьянкин) с благодарностью вспоминал «воздух монархии», которого он успел глотнуть в детстве, и сожалел о том, что его собеседники не знают, что это такое. «Вы даже представить себе не можете, что это было за время! – говорил он. – И та Россия – как другая планета! Совсем все другое, сейчас непредставимое!» «Он говорил это с какими-то возвышенными интонациями и часто поднимая вверх руки, как при молитвенных возгласах», – вспоминала слышавшая этот рассказ О. Б. Сокурова. «Мы – николаевские», – с гордостью повторял старец, имея в виду то, что принадлежит к давно ушедшей категории «дореволюционных» людей. И просил в письме: «Имей же, детка, ежедневно пред душевным взором <…> Государя нашего Императора Николая II, предавшего Россию в Руци Божии и скипетр свой – Царице Небесной, а себя – палачам за нее, как жертву живую». Небольшое изображение императора всегда находилось в его келии.

Доводилось ли Ване Крестьянкину самому видеть государя?.. При жизни будущего старца Николай II посещал Орёл единственный раз – 22 ноября 1914-го. Тогда император присутствовал на богослужении в Петропавловском соборе. И вполне возможно, что в многотысячной толпе, стоявшей у храма и приветствовавшей государя мощным «Ура», была и Елизавета Илларионовна Крестьянкина с четырехлетним Ваней и другими детьми.

Но вернемся в 1917-й. Тогда вместе со всей взбаламученной страной Орёл прошел через «весеннее обострение», когда на улицах и площадях бушевали восторженные митинги во славу «свободы» и «демократии»; летнее осознание того, что какого-то волшебного мгновенного обновления жизни ждать вовсе не стоит; осеннее озлобление и опустошенность, последовавшие после разгрома «Корниловского мятежа». Царившее в обществе напряжение разрешилось октябрьским переворотом. В Орле, впрочем, новость приняли далеко не восторженно – 26 октября исполком городского совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов осудил вооруженное восстание в Петрограде, а на выборах в Учредительное собрание, прошедших в Орле 12–15 ноября, за большевиков проголосовали только 7 тысяч избирателей из 25 тысяч. О перевороте напоминали лишь редкие красные знамена на зданиях. Тем не менее 25 ноября в городе был создан военно-революционный комитет, немедленно приступивший к организации в Орле «нового порядка». 10 января 1918-го горсовет признал советскую власть единственно законной, а 21 февраля ликвидировал городскую думу и городскую управу. Так для Орла началась советская эра.

Отразились события бурного года и на церковной жизни Орла. Новации в ней начались еще при Временном правительстве. Так, 20 июня 1917 года церковно-приходские школы были переданы в ведение Министерства народного просвещения, а 14 июля принят закон о свободе совести, декларировавший свободу религиозного самоопределения с 14 лет. С недоумением и негодованием многие восприняли такую новацию, как проведение некоего «съезда духовенства и мирян» епархии. В апреле 1917-го этот съезд рассматривал вопрос о смещении с кафедры епископа Макария (Гневушева), назначенного на должность в январе, буквально перед самым переворотом, – за то, что он «при новом правительстве тормозит переустройство церковной жизни». В мае владыка Макарий был отправлен на покой в Смоленский Спасо-Авраамиев монастырь, а 4 сентября 1918 года расстрелян (палач выстрелил владыке в лоб) за «контрреволюционную деятельность» – одним из первых церковных иерархов. В 2000 году епископ Макарий был причислен к лику священномучеников… В августе 1917-го тот же съезд избрал новым епископом Орловским и Севским владыку Серафима, временно управлявшего епархией с 27 мая (в Орёл он прибыл 3 июня).

К этому времени, видимо, относится и знакомство с владыкой семилетнего Вани Крестьянкина. С замиранием сердца он провожал взглядом экипаж епископа, когда случалось тому проезжать по улице, и бегом сопровождал его. Однажды владыка Серафим, выглянув в окно, увидел бегущего рядом мальчика и спросил, как его зовут. Услышав ответ, попросил кучера остановить лошадь и пригласил мальчика сесть к нему. «У меня дух захватило от восторга», – вспоминал о. Иоанн и восемьдесят лет спустя…

– А что, Ванечка, не хочешь ли ты прислуживать мне во время Богослужения?

– Как? В алтаре, с архиереем?!

– Да.

– Очень хочу! – от всего сердца выпалил Ваня.

Так началось его знакомство с владыкой Серафимом – одним из главных его духовных учителей.

Преосвященнейший Серафим, в миру Михаил Митрофанович Остроумов, родился в 1880 году в Москве. До Первой мировой войны он был наместником Яблочинского Свято-Онуфриевского монастыря в Польше, ректором Холмской духовной академии. Умный, глубоко образованный, интеллигентный, владыка Серафим внешне мог произвести впечатление мягкого человека. Но когда дело касалось принципов, он проявлял твердость и решительность характера. Недаром в первой же своей проповеди, произнесенной в Орле 3 июня 1917-го в Петропавловском соборе, он сказал: «В наши дни пастыри должны не только проповедовать Христа, но и исповедовать Его, то есть быть готовыми к подвигу». Твердо, стойко встретил он летом 1922-го непомерно жесткий приговор – семь лет заключения. Всегда оставался подлинным управителем Орловской епархии для тех, кто сохранил веру. В декабре 1926-го владыка был вновь арестован и навсегда покинул Орёл, с которым его столько связывало. 1 ноября 1927 года он был назначен архиепископом Смоленским и Дорогобужским, в Смоленске тоже проявил себя как мужественный и твердый архипастырь. И так же твердо он смотрел в лица своим палачам 8 декабря 1937 года в Катынском лесу под Смоленском… В 2014-м там был установлен памятник прославленному в лике священномучеников владыке.

…Настоящие испытания для верующих Орла и всей России начались с установлением советской власти. Новое правительство один за другим выпускало декреты, призванные подорвать влияние Православной Церкви на паству. Декрет «О земле» 26 октября 1917 года объявлял все церковные и монастырские земли народным достоянием, 11 ноября из ведения Церкви были изъяты все учебные заведения, 16 декабря был принят декрет «О разводах», а 18 декабря – «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния», лишавший Церковь возможности регулировать юридические отношения в семье и аннулировавшие действенность церковного брака и развода. 23 января 1918 года был опубликован декрет «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» (в дальнейшем переименован в декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви»), который лишал Церковь всякого юридического статуса и права на собственность. 25 января Поместный Собор указал, что этот декрет «представляет собой, под видом закона о свободе совести, злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения». Дополнительное возмущение верующих вызвали введение григорианского календаря (после 31 января 1918 года сразу наступило 14 февраля) и реформа правописания (10 октября 1918 года)

Светлым лучом в этом царстве тьмы была для православных весть о восстановлении в России патриаршества (28 октября 1917 года) и избрании Патриархом Московским и всея Руси митрополита Тихона (Беллавина, 1865–1925) (21 ноября). Первые же действия Патриарха вселяли надежду на то, что Церковь сумеет отстоять свои права в новом государстве. 19 января 1918 года Патриарх Тихон выступил с посланием, в котором призвал всех православных встать на защиту Церкви, а тех, кто участвовал в беззакониях, жестокостях, расправах, грабеже церковного имущества, отлучил от Таинств и предал анафеме. «Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы, – говорилось в послании. – Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей – загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей – земной».

В руководстве для действия епископу Орловскому и Севскому Серафиму от 15 марта 1918 года разъяснялось, что отлучение могло накладываться как на отдельных лиц, так и на целые общества и селения. В случаях нападения грабителей и захватчиков на церковное достояние Патриарх советовал «призывать православный народ на защиту Церкви, ударяя в набат, рассылая гонцов и т. п.». Для защиты святынь предполагалось при всех церквях создать «союзы» из прихожан. В крайних случаях эти союзы могли заявлять себя собственниками имущества. Кроме того, документ призывал «всеми мерами оберегать от поругания и расхищения» священные сосуды и другие принадлежности богослужения во избежание попадания их в руки атеистов или иноверцев.

1
...