– В первой партии арестантов, выведенных сюда для осмотра, моих «соловушек» не было. Учитывая большой риск выявления агентов арестантами и дальнейшей неминуемой расправы с ними, специально я никого не вызывал. Сейчас приведут вторую партию – погляжу, может, среди них окажется и мой человечек!

⁂

– Ваш-бродь, а ваш-бродь! – деликатно затормошил за рукав капитана подвахтенный матрос. – Старпом просят спуститься в лекарскую…

Передав вахту по кораблю дежурному помощнику, мичману Стельге, капитан поспешил в лазарет. Царапнув сердитым взглядом выстроившихся под матросским караулом понурых арестантов, прошел в лазарет, где доктор осматривал очередного пациента. Паламарчук на мгновение поднял голову, и, поймав взгляд капитана, еле заметно кивнул на дверь изолятора. Не останавливаясь, капитан прошел туда. Шагнув через комингс^[34], плотно прикрыл за собой дверь.

Арестант, голышом стоящий спиной к двери и прикрывающий сложенными ладонями причинное место, вздрогнул и даже чуть отпрыгнул в сторону, дико обернулся на хлопок дверной защелки. Старший помощник капитана Промыслов, сидящий напротив верхом на стуле, при виде капитана встал, одновременно успокаивая арестанта.

– Не бойся, это капитан, не арестанты! Расскажи-ка его благородию еще раз – что мне тут рассказывал!

Однако арестант молчал и только судорожно сглатывал слюну, не поднимая глаз от начищенной капитанской обуви. Поняв, что сейчас из стукача и гвоздодером слова не вытянуть, Промыслов пересказал новость:

– В левом трюме, где мы сейчас весь народ собрали, трех человек «иваны» убили. Жестоко расправились, будто нам напоказ!

– За что?

– Как будто за то, что письмецо, вам известное, написали и во время «баньки» на палубе матросу передали. По информации от этого моего человечка, придумали написать письмо четверо мужичков-первоходков. Не хотели бунтовать и пароход захватывать, вот нас и упредили.

– Почему тогда троих убили?

– А четвертый в первой партии с осмотром прошел. Так что наверняка будет еще один труп! Как только «иваны» в правый отсек попадут… Чтобы неповадно, значит, было…

– Ага… Все понятно, – капитан тяжело сел на койку, промокнул платком лоб, поднял на арестанта усталый взгляд: – Ты четвертого знаешь?

Тот быстро затряс головой:

– Христом Богом, господин начальник!

– Если даже и знает, теперь не скажет, Сергей Фаддеич, – Промыслов тряхнул своего агента за плечи. – Подскажи-ка, Тихон, как того четвертого спасти можно? Может, сюда его, в санчасть, до конца рейса определить?

– Тады только до конца рейса живой будет, – помолчав, хрипло вынес вердикт арестант. – А каторга все одно жизни лишит…

Винокуров выругался:

– Вот народец, прости господи! Сами жизнь страшную для себя выбрали, из которой обратного хода нет! Назвали бы лиходея, я бы своей властью на рее вздернул бы – глядишь, остальные «иваны» присмирели бы! Юрий Петрович, может, и вправду определить бедолагу в изолятор до Владивостока, а там местным тюремным властям сдать? Как больного, скажем! Ну хотя бы в порядке благодарности за то, что предупредил, а?

– Не знаю, Сергей Фаддеич! – угрюмо отозвался старпом. – Во-первых, нашего «благодетеля» еще вычислить требуется! Вы же не полагаете, надеюсь, что он сам к нам за помощью обратится? Слышь, Тихон, а ты сам-то четвертого в лицо знаешь? Я не имя спрашиваю, заметь!

После паузы арестант еле заметно кивнул.

– Та-ак! – обрадовался капитан. – А скажи-ка еще мне, мил человек, в вашей партии, что сейчас на осмотр вывели, «иваны» есть? Нету? Тогда давай, Юрий Петрович, так сделаем: не всю партию сразу в трюм отправлять будем, а, скажем, десятками. И нашего Тихона в первую десятку определим! А ты, мил человек, как в трюм попадешь – шепни этому четвертому про смерть его товарищей. И передай: пусть больным скажется сразу, к доктору попросится. Сделаешь? Христианский поступок будет! Ну?

После очередной томительной паузы арестант нехотя кивнул и попросил:

– Велите тогда мне обмылочек дать поменьше. Я тому бедолаге передам, он пену изо рта пустит, припадочного изобразит… Не вызывали бы вы меня больше, ваше благородие! Счас «иваны» озвереют, за одно подозрение душить будут! Христом Богом!

– Ладно, ступай! – похлопал по спине агента-стукача Промыслов, вручая ему кусочек мыла с умывальника. – У самого-то в заднице ничего не припрятано? Точно нет? Ну, ступай, доктор все равно заглянет!

Когда арестант, кланяясь, задом выбрался из изолятора, капитан бросил на старпома вопросительный взгляд:

– Как по-вашему – предупредит? Не побоится?

– Ручаться не стал бы, Сергей Фаддеич. Но нижнему караульному строго-настрого приказать надо насчет «больного». Чтобы не мешкал, сразу санитаров звал. После окончания обыска и досмотра трюмов беседу с арестантами проводить будем?

– Самым строжайшим образом! Помывки на верхней палубе и вина на недельку лишим. Пригрозим, что с Цейлона тюремному начальству в Петербург депешу пошлем – мол, за ненахождением истинных виновников подготовки бунта на корабле капитан просит разрешения повесить для острастки по «ивану» с каждого трюма! По жребию. Не поверят, знаю – но наверняка призадумаются! Аналогичную беседу проведем с караульными матросами: объявлю, что пошлю депешу во Владивосток, в главный штаб капитана всех портов Восточного океана, в чье распоряжение они направляются. Сообщу об их нарушениях устава, потребую санкций на серьезное наказание – эти-то поверят! И поставить наших матросиков на пост возле парусинового рукава вентиляции!

– Попробовать можно! Убиенных троих, полагаю, не сразу обнаруживать надо. Партии две еще пропустим, чтобы нашего стукача не вычислили! И еще одна мыслишка появилась, Сергей Фаддеич! На баб-арестанток нажать надо! В женском отделении профессиональных преступниц, кроме Соньки Золотой Ручки, нету! Потребуем, чтобы сказали – для кого из смежного отделения отвертки и ключи вместо платы за свои услуги требовали! Если две-три на одного человека покажут – тот и захват корабля планировал! Тут вам, как капитану, и карты в руки!

⁂

Глубокой ночью, после окончания обыска и досмотра арестантских отсеков, Сонька серой тенью пробралась к решетке, отделяющей женскую половину от мужской. Шепотом окликнула лежащего на ближайшей шконке арестанта, велела позвать Сему Блоху – она видела, что тот сумел после осмотра вернуться из правобортного отсека обратно. Поворчав для порядка, арестант пошел за Блохой, вернулся с ним.

Сонька схватила руки Семы своими горячими ладонями, притянула поближе, зашептала в самое ухо:

– Что, стратег хренов, обломился захват?

– А ты, стерва, позвала, чтобы надсмешки тут строить? Смотри, девка, заточки-то не все у нас отобрали. Красоту твою попортить найдется чем.

– Не собачься, Сема! Не до этого нынче.

– Неужто испугалась капитановых угроз, что по жребию вешать будет людей? – хмыкнул Блоха. – Нету таких законов, девонька!

– Зато другие есть, Сема. Ты как думаешь, почему женское отделение последним обыскивали и осматривали? Или полагаешь, что старпом совсем лошак, слаще моркови ничего в жизни не пробовал?!

– Что случилось-то, Софья?

– То и случилось, что повинились наши дуры, назвали тех, кто заставлял матросиков отвертками да ключами какими-то расплачиваться! И кому передали эти железки.

– Кого назвали? – теперь уже Блоха вцепился в руку Соньки так, что та ойкнула.

– Петрована назвали, Михея… Хорошо хоть, что у тебя ума хватило в стороне от этого дела остаться!

Блоха шепотом выругался.

– Это еще не все, Семушка! Дырку, через которую караульная команда в наш отсек лазила, теперь охраняют матросики из экипажа. Так что караульные тоже хвосты поджали: капитан пригрозил, что ихнему начальству депешу отправит с Цейлона!

– Только мне и делов до караульной команды!

– А как ты полагаешь, Сема, чем сейчас капитан со старпомом занимаются? Одна наша бабонька слышала, как рассыльный жаловался матросу на карауле, что ноги сбил, кофе им кают-компанию таская! И что господа офицеры готовят там документы для капитанского суда. Утром суд будет!

– Нету таких правов у ихних благородий! – неуверенно предположил Блоха.

– Капитан в море – и царь, и бог, и судья, Сема! Так что гляди, чтобы твои Петрован с Михеем, когда им пеньковую петлю на шею наденут, не сдали тебя как главного заводилу!

Помолчали. Сема Блоха хрипло дышал.

– Все точно говоришь, Софья? – наконец нарушил он молчание.

– Все, как есть, сказала! Эх, Сема, Сема… Не спешил бы ты так, не загорелся бы захватом корабля – глядишь, мы бы с тобой что-нибудь и придумали. Вдвоем бы сбежали, не торопясь и наверняка!

– Чего теперь об этом, Софья… До Петрована не добраться – он в правом трюме. Михей молчать будет. Ну а ты, девонька, не печалься! Я ж говорю: не все нашли заточки, отвертки с ключами. Дай Бог завтра живому остаться – мы с тобой, может, еще и погуляем на воле!

Блоха отлепился от решетки и исчез в полутьме.

⁂

Утром, после завтрака, который вахтенные матросы спустили в арестантские трюмы без обычных шуточек-прибауточек, было объявлено о капитанском суде, который состоится на верхней палубе. Желающим присутствовать – не более чем по 10 человек из каждого отделения – прилично одеться и ожидать возле люка.

– Кого судить-то будут?

– Откель здесь, на корабле, судьи возьмутся?

Матросы отмалчивались. Вскоре «Ярославль» заметно сбавил ход, а вниз спустилась почти вся караульная команда. Выпустили по 10 арестантов из отделений, увели наверх.

Потом в трюм спустился хмурый и явно не выспавшийся старпом Промыслов, выкликнул:

– Осужденные Петровских, кличка Петрован и Михеев по кличке Михей – на выход! Всем остальным – соблюдать молчание и спокойствие!

Выкрикнутые арестанты выходить не торопились. Толпа глухо роптала.

Промыслов пожал плечами, оглянулся на цепь караульных, скомандовал:

– Кар-раул, к плечу! Заряжай, напра-ву целься! – И в сопровождении двух матросов шагнул в правый отсек. – Все по шконкам! При попытке нападения, сопротивления – караул открывает огонь без предупреждения! Петровских, Михеев, лучше добром выходите!

Нашли Петрована, вывели в коридор. Тот через силу улыбался, пробовал шутить, но вскоре примолк. Старпом, не найдя Михея, вышел из отделения, велел отпереть левобортовое, малое. Цепь караульных с винтовками развернулась в нужную сторону.

Обойдя отсек и вглядываясь в лица, старпом, наконец, остановился возле шконки, на которой лежала накрытая с головой халатом фигура.

– Осужденный Михеев, встать! Встать, кому приказано?! – старпом сдернул халат, замер на мгновение, потом снова накрыл фигуру с головой: у того было от уха до уха перерезано горло. – Вот вы, значит, как со своим же товарищем…

Грохоча ботинками по железным листам обшивки пола, Промыслов вышел из отделения, жестом велел запереть дверь. Через плечо распорядился:

– Старшой по отделению есть? Пока суд да дело, труп Михеева поднести к проходу. Кровь замыть. Суд закончится – пришлю санитаров…

Тем временем на палубе арестантов заковали попарно в кандалы – на время суда, как им объяснили. Петровских сковали по рукам и ногам, усадили на специально принесенный из кают-компании диванчик с гнутыми ножками – пародия на скамью подсудимых. Рядом с ним разместился старпом, исполняющий нынче функции присяжного поверенного, с другой стороны – корабельный поп, отчаянно потеющий в своей черной рясе. Позади диванчика встали трое караульных с винтовками наизготовку.

Капитан Винокуров, несмотря на жару, тоже был одет в парадный мундир. Его речь не была долгой.

– Согласно морскому уставу, капитан на корабле несет полную ответственность за жизнь и здравие всего вверенного ему экипажа, пассажиров и прочих перевозимых людей, а также целость и сохранность генерального груза. Бунт на корабле, согласно тому же уставу и его статьям… – Капитан скороговоркой перечислил с десяток положений морского устава. – Так вот, бунт на корабле, равно как и подготовка к нему, а также явная подготовка к захвату корабля являются тягчайшими преступлениями. В этом случае мне, как капитану Общества Добровольного флота парохода «Ярославль», делегировано право принять исчерпывающие меры к предотвращению бунта, его подавлению всеми доступными средствами. Учитывая нынешнюю удаленность нашего корабля от России, а также крайнюю опасность, которую представляют действия подстрекателей к бунту, равно как и то, что имеющимися в распоряжении капитана средствами выявить всех причастных к преступным намерениям лиц не представляется возможным, мною принято следующее решение…

Сделав небольшую паузу, капитан продолжил:

– Приняв во внимание письменное предупреждение о готовящемся бунте арестантов и захвате корабля, мной был отдан приказ об усиленном досмотре арестантских помещений и самих арестантов. В результате этого досмотра было найдено 19 колюще-режущих самодельных предметов, именуемых в быту заточками. Кроме того, из тайников, устроенных неустановленными лицами из числа арестантов, были извлечены шесть отверток и два универсальных ключа, а также полная схема помещений парохода «Ярославль». Все вышеперечисленное, по моему глубокому убеждению, подтверждает сведения о готовящемся незаконном захвате корабля.

– А че я-то тут делаю? – заорал со своего места Петрован. – У меня, что ли, заточки и ключи какие-то нашли?!

– Молчать, подсудимый! – рявкнул капитан. – В свое время вам будет предоставлена возможность опровергнуть мои слова. Кроме этого, у вас есть защитник-старпом господин Промыслов. Ему также будет предоставлено слово для защиты ваших интересов!

– Ну, а че я тогда один-то здеся делаю? – опять загнусавил Петрован. – Сажайте тогда всех, кто готовился! Я чё, один отдуваться за всех должен?!

– Еще один выкрик без разрешения суда – и я прикажу удалить вас с палубы! – прервал его капитан. – В этом случае суд, закончив свою работу, вынесет приговор в ваше отсутствие!

…Накануне ночью, жарко обсуждая со старпомом все возможные перипетии грядущего суда, капитан высказал предположение, что подсудимые, почуяв серьезность момента, могут назвать многих участников заговора.

– И что же мне тогда, батенька, половину арестантов расстреливать? Бабенки назвали двоих, вот и судить будем двоих. И так, боюсь, с полгода за это отписываться придется!

Перед самой судебной процедурой, когда Промыслов заскочил к капитану доложить об убийстве одного подсудимого, тот сначала перекрестился, потом выругался:

– Одного своего сами порешили – это хорошо! Мне на душу греха меньше брать. И из сего убийства можно сделать по меньшей мере два вывода. Остались в трюме сообщники Михеева, вот и убили его, чтобы не сболтнул лишнего! А еще – «течет» наш кораблик, старпом! Откуда убийцы узнали, что Михеева судить будем? И почему тогда и Петровских за компанию не зарезали?

– Потому что тот, кто может отдать такой приказ, заперт у нас в левобортовом трюме. Очевидно, Сергей Фаддеич, не смог он до второго добраться – ну ничего! Со временем мы сами его сыщем!..

…добившись тишины, капитан потряс в воздухе стопкой бумаг:

– Суд располагает 16 письменными показаниями свидетелей, которые, будучи допрошены в ходе следствия поодиночке, в присутствии понятых, своей подписью подтвердили подготовку к бунту и захвату корабля. Фамилии свидетелей занесены в протокол суда, однако из опасения за их жизнь оглашены не будут! Не буду я терять время и на зачитывание этих показаний, они практически одинаковы. Их суть такова: Петровских и его сообщник Михеев, зарезанный сегодня неустановленным лицом на своей шконке, угрозами и запугиванием вынуждали свидетелей требовать в качестве оплаты за свои услуги определенного свойства у матросов определенные инструменты. А именно: отвертки и универсальные гаечно-разводные ключи. Скажу сразу: дело этих матросов, которых мы, несомненно, установим, будет выделено в отдельное производство и передано на рассмотрение военно-морского трибунала по прибытии во Владивосток. Что же касается подсудимого Петровских, то его вину я считаю доказанной. Господин защитник, есть у вас смягчающие вину подсудимого обстоятельства? Если есть – доведите их до сведения суда!