Деревьев яркие мазки
На серый холст ложатся снова.
И кисть художника седого –
Как продолжение руки.
Он разбросает стаи птиц
Небрежным вроде бы движеньем.
Ты в них увидишь отраженье
Своих накрашенных ресниц.
И улыбнешься, загрустив, –
Такое осенью бывает, –
Пока художник напевает
Простой какой-нибудь мотив.
А за пределами холста
Такая боль, такая вьюга.
И, как спасенье друг для друга,
Живут талант и красота.
Люди спросят у порога:
– Что за пазухой твоей?
– Прячу внутреннего Бога
От соборов и церквей.
Он не любит позолоту
На крестах и образах.
И в душе моей свободу
Поселяет, а не страх.
– Где ж ты взял его?
– Не важно,
Если вера глубока.
Я нашел его однажды
На снегу у кабака.
Был февраль, и он дрожал весь,
В ледяную глядя тьму.
И казалось мне, что жалость
Проявляю я к нему,
Но когда его я поднял,
Озарилось всё вокруг!
За мгновение я понял:
Он мне самый близкий друг!
– Веришь в Бога?
– Верю слепо!
И с того не важно дня:
Я несу его по свету,
Или он ведет меня.
Живу в молчании. А с кем
Поговорить? Все безъязыки.
Не помогает мне в Москве
Ни мой могучий, ни великий.
От тишины с недавних пор
Пишу рифмованные строки
О том, как мой унылый двор
Облюбовали две сороки.
За ними трудно повторить
Произносимые созвучья.
Но с ними можно говорить,
Забыв великий и могучий.
Я из окна кидаю хлеб
Двум черно-белым балаболкам.
Язык их, кажется, нелеп.
Но и в моем не больше толку.
Мне бабушка вязала свитерок.
Без отдыха ее стучали спицы,
Чтоб я зимой холодной не продрог.
Прошло уж столько лет, а мне не спится.
Такая же зима. И тот же дом.
И где-то свитерок лежит на полке.
Он долго согревал меня потом,
Хотя и был до красных пятен колким.
Светает. И далекий лай собак
Дополнил грусть печального пейзажа.
Здесь всё теперь давно уже не так.
И свитер мне никто теперь не свяжет.
Как это всё же однобоко:
Невиноватый сделав вид,
Всё перекладывать на Бога –
Простит, накажет, защитит.
Не спорю, может быть, Всевышний
И есть арбитр мировой.
Но будет все-таки не лишним
Своею думать головой.
Мне говорил патологоанатом,
Который каждый день вскрывал тела:
«Исход у всех, по сути, одинаков,
Какою б жизнь различной ни была».
Он только устанавливал причину,
Которая к кончине привела.
Сама же эта самая кончина
Всего лишь только следствием была.
Я спрашивал его: «Не жалко разве,
Когда к тебе привозят молодых?»
Он отвечал: «По-своему прекрасен
Под лампой на столе любой из них.
Душа же – это выдумка религий.
Есть только истлевающая плоть.
В холодной этой комнате великий
Едва ли появляется Господь».
От слов его мне стало крайне тошно.
Но он заметил, делая надрез:
«Бывают исключения, возможно,
Ведь ты же под ножом моим воскрес».
О, изобилье
Минувших дней,
Где мы кутили
На сто рублей!
Бутылка джина
Одна на всех!
И беспричинно
Веселый смех!
А под гитару
И Чайф, и Квин.
Всё было даром
И по любви!
Всё было просто,
Как дважды два.
В дырявых кроссах
Гуляй-Москва!
В раскрытых окнах
Весна поет:
Что не пришло к нам,
Еще придет!
Ну, как слезами
Поможешь, мам? –
Не сдал экзамен, –
Так пересдам!
Там в среднем где-то
Попытки три!
Как жаль, всё это
Не повторить.
Дорога с серенькими избами
По обе стороны. Спешу.
Я под дождем иду на исповедь
Не в храм, а к старому бомжу.
Иван Степаныч горький пьяница.
Иду, бутылками гремя.
Иначе может заупрямиться
И вовсе гостя не принять.
Живет он в здании заброшенном,
Где находился сельсовет.
И место вроде бы хорошее.
Есть крыша. Хоть и окон нет.
– Степаныч, жив ли?
– Как иначе-то, –
И на лице его смешок.
И вот уже бутылка начата.
– Ну, сознавайся, в чем грешок? –
Мне говорит Степаныч ласково,
Как будто я ему родня.
Я пересказываю наскоро:
– Такое дело у меня:
С женой давно уже не ладится.
Сплошные ссоры третий год.
А тут одна в коротком платьице
Меня сама к себе ведет…
– Жена узнала-то? – задумчиво
Старик глядит и пьет до дна.
– Да нет… Но что-то очень мучает.
Но вот, что именно…
– Вина, –
Степаныч сразу вывод делает:
– Она любому портит «жись». –
И мне протягивает спелую
Большую сливу: – Угостись!
– Так что же делать? –
Улыбается
Старик и снова пьет до дна.
– Прости себя. Не мог ты справиться
С собой, но если есть вина,
То значит быть тебе с супругою.
Купи красивых ей цветов.
Свози куда-нибудь на юг её,
Будь мужиком, в конце концов.
У женщин души очень хрупкие.
Им нужно сильное плечо.
Касайся чаще губ и рук ее,
Не упрекай ее ни в чем.
Начни всё заново. Пока еще
Не поздно! Всё ведь знаешь сам! –
Какой советчик из Степаныча?
Но верю я его словам.
Дорога с серенькими избами,
Дождь моросит, и далеко
Еще до станции, но издали
Я вижу свет, и мне легко.
Мой старый друг живет в Крыму,
В поселке Новый Свет.
Впервые еду я к нему
За семь последних лет.
Другой у поезда маршрут,
Дорога – подлинней.
И, может, скоро, коль не врут,
Построят мост на ней.
И встретил старый друг с утра
На станции меня.
Я нужных слов не подобрал,
И говорю, обняв:
– Ты русский волею судьбы!
Как звать тебя хохлом?
А он смеется: – Так и быть,
Пущу кацапа в дом!
И где-то там, во тьме лиловой,
Забрезжил крайне тусклый свет,
А в нем – сотрудница столовой,
Где харчевался он в обед.
На полуострове Рыбачий,
Где в основном рабочий люд,
Она трудилась на раздаче,
Как подобало, рыбных блюд.
Ей мог понравиться не всякий,
Но вот, с улыбкою немой
Оттуда, из семидесятых,
Она смотрела на него,
Как будто дав ему согласье
На то, что он не предлагал.
Он встрепенулся в одночасье,
И свет как будто замигал.
Очнулся – знать, еще не скоро
Ему в Рыбачий на покой.
И пахло так из коридора
Валокордином и ухой.
Друг мой, хочу
Показать тебе,
Сколь необъятен мир!
Ну, проиграл ты,
И что теперь?
Мало ль на свете игр?
Ну, не свезло,
Не сбылась мечта.
Жизнь-то на то и жизнь!
Можно конечно
И вниз с моста!
Только зачем, скажи?
Будет звезда
Не одна еще
В небе твоем сиять!
Жизнь не хватают
За острие.
Нужно – за рукоять!
Мудрость годами
Нас ищет, друг.
Дай же себя найти!
Счастье порой –
Это долгий труд.
Счастье – в самом пути!
Мир бесконечен,
Как Млечный путь,
Непостижима высь!
Друг мой, тебя
Умоляю – будь!
В этом и есть твой смысл!
Я старею, мама. Этим летом
Лоб обезобразили морщины.
Раньше я не думал, что мужчины
Тоже беспокоятся об этом.
Волосы седые поредели,
Ноют сухожилья и суставы.
Сердце верить в чудо перестало,
Что страшней всего на самом деле.
Я бы улыбался, как и раньше,
Я бы танцевал, забыв о боли,
Только над собою я не волен, –
Тянется за мною день вчерашний.
И уже по-старчески капризным,
Понял я бессонными ночами:
Мы стареем, мама, от печали,
Что за нами следует, как призрак.
Мы стареем, мама, от потери
Веры в исполнение желаний,
Обрастая скучными делами.
Отложить бы их и снова верить!
Верить, под сомнение не ставя
Факты, мысли, доводы, причины!
Мама, я старею, но морщинам
Душу я не дам свою состарить!
С ума сведенный от тоски,
Табун пришпорив под капотом,
Я ехал наперегонки
С таким же точно идиотом.
На светофоре вровень став,
Он на меня смотрел со злобой.
На желтый первым взял я старт,
О проекте
О подписке