Потом начались, по-видимому, свадебные церемонии. Мать жениха обсыпала молодых зернами пшеницы. Невесте перед входом в кучу дали подержать грудного ребенка. Какие-то парни разобрали черепицу на крыше и продали ее жениху. Родителей жениха посадили в тележку, запряженную свиньями, а после обложили соломой и… подожгли. Правда, потом потушили. Повсюду стояли шатры, где столы ломились от гор жареной свинины и свадбарского купуса, а такоже стояли целые бочонки со сливовицей. Подойти туда, вкусить и выпить мог каждый. Надрывались цыгане, селяне и селянки плясали коло^[9], поднимая клубы пыли. Варварские, варварские обычаи! Нет, положительно, такие свадьбы надобно запретить. С ними не то, что в Европу, вообще нельзя показываться в цивилизованное общество.

Так продолжалось до глубокой ночи. Прежде король заснул бы от такого безблагодатного зрелища или, напротив, маялся бы головными болями, но сейчас, как ни странно, ничего такого не было. Его по-прежнему никто не замечал, кроме одной кошки, которая с громким обиженным мявом отскочила, когда король наступил ей на хвост.

Караджорджа со своими гайдуками тоже неотлучно был на свадьбе, пил, ел, плясал и подарил молодым полный кошель дукатов. И кум его, князь Вуица, тоже был здесь со своими людьми. Сидел подле вождя, задушевную беседу вел. А еще поднимали они вместе с вождем чаши заздравные. Полный лад был у них. Не верилось даже, что один уже предал другого.

В полночь молодых проводили к их брачному ложу. На самом деле это были две сдвинутые лавки с постеленным на них домотканым ковриком, куском льняного полотна и вышитыми подушками. Королю было трудно представить себе, что на таком можно не то, что спать, но и просто лежать. Слава Богу, милая Драга спит сейчас в кровати с балдахином, на перинах из лебяжьего пуха и тончайших батистовых простынях.

За полночь гости начали разъезжаться. Уехал князь Вуица. Засобирался и Караджорджа со своими гайдуками. Король с ужасом представил, как он сейчас в темноте будет бежать за ними по дороге, но из разговоров гайдуков он понял, что они едут в какой-то караджорджев конак^[10] на радованском лугу, недалеко от села. Король вышел на дорогу вслед за уехавшими всадниками, но, что удивительно, не заблудился в темноте. Ночь была ясной. Луна освещала дорогу, как днем. Из зарослей раздавались ночные звуки. Горный воздух пах сладкими цветами. Положительно, в местной природе есть что-то приятное, отдаленно напоминающее дорогие французские духи.

Конак король увидал сразу. Правда, по его понятиям, это был даже не конак, а сельская куча, в два этажа, чуть больше обычных в этом селе. Конак был у его предка, Милоша Обреновича, под Белградом, король Александр бывал там. Но это был скорее коттедж, как сказали бы англичане. А государственные дела двоюродный прадед предпочитал решать под платаном, который рос во дворе конака по сию пору.

Вокруг дома было светло – горели факелы – и стояли кони у коновязи. Но не кони привлекли внимание короля, а изящная венская коляска старинного вида, стоявшая во дворе. «А это откуда здесь? – подумалось ему. – Неспроста, ой, неспроста!» Чутье не подвело короля. Коляска принадлежала двум русским офицерам, которые входили в дом, королю удалось рассмотреть их. Оба нестарые и не грузные, затянутые в мундиры с пышными золотыми эполетами и аксельбантами. В белых рейтузах и белых перчатках, высоких черных сапогах и треуголках с плюмажами. Хотя мундиры их и были старинными, уже лет пятьдесят как таких не носили, а все ж таки выглядели они неплохо. Пусть враги. Но с хорошо одетыми врагами и поговорить приятно!

Король вошел вслед за офицерами в дом. В одной из комнат, в тусклом свете от свечей, на коврике, расстеленном на полу, по-турецки сидел босой Караджорджа. Он жестом предложил офицерам сесть на подушки подле себя, хотя тем, с их сапогами и мундирами, было крайне неудобно. Пока русские рассаживались, гайдуки поставили перед вождем низенький столик, на котором стояли блюда с запеченным ягненком, сыром, лепешками и стеклянный кувшин со сливовицей. Караджорджа почесал свои грязные ноги, потом взял в руки ягненка, переломил ему хребет, оторвал изрядный кус мяса и предложил русским. Короля Александра чуть не стошнило. Господи, какая антисанитария, какая дикость! Вон даже русские икнули и от мяса отказались, заверив, что они де уже отужинали и не голодны. Но зато взяли из рук вождя стопки со сливовицей.

Вблизи Караджорджа казался старше. Это была уже не та икона патриотов, с вечно юным ликом, преисполненным силы и доблести. Даже в неверном свете свечей было видно, что на лбу его залегли морщины, а в волосах белеют седые пряди. Стареешь, Караджорджа, стареешь. Хватит ли у тебя сил исполнить задуманное? Шутка ли – вырвать Сербию из турецких лап и одновременно не дать ей стать австрийской колонией? Но тут вождь встрепенулся, и сразу стало видно, что все-таки это был он, знаменитый Георгий Черный, поднявший в Орашаце народ на первое восстание против турок, по слову которого десятки, сотни тысяч были готовы отдать свои жизни, и по слову которых он готов был отдать свою.

Пока король рассматривал его, вождь отодвинул столик, достал из сундука карту – на ней были изображены Сербия и окрестные земли – такими, какими они были в 1817-м году – и расстелил ее прямо на полу. Они с русскими склонились над ней – Караджоржда то и дело тыкал в нее своим кинжалом – и начали что-то живо обсуждать по-русски. Король понимал этот язык со второго слова на третье. Когда он был еще ребенком, мать возила его в Россию, в Крым, они целый месяц гостили у дядюшки Алекса в Ливадийском дворце. Надо сказать, что дворец этот был не хуже, чем итальянские виллы, а в чем-то даже и лучше, обширнее и роскошнее. Там-то маленький Саша и овладел русским слегка. А вот Караджорджа, похоже, понимал и говорил на нем прекрасно. Ну конечно, он несколько лет жил в России и всегда получал оттуда помощь.

Однако когда король Александр прислушался к тому, о чем говорилось, волосы у него едва не встали дыбом. Они обсуждали поставки оружия, пороха и передвижение войск! Нет, турок надо было гнать, в этом не было никаких сомнений. Это была помеха на пути в Европу. Но вступать в сговор с Россией, этим деспотическим и в сущности варварским царством, не слишком далеко ушедшим от той же Порты, где отрицались все европейские свободы – это было слишком. Это была измена, за что во все времена полагалась смертная казнь. И это при том, что двоюродный прадед короля Александра, Милош Обренович, уже заключил очень выгодный договор с Австрией и готовился с ее помощью победить турок и добавить милую несчастную Сербию к сонму европейских народов! Сговор с Россией надо было предотвратить любой ценой. Король, казалось, забыл, что именно это и сделал его предок и основатель династии, и именно за это ему, его дальнему потомку, приходилось нынче отвечать перед вездесущей и всемогущей Черной рукой.

Из разговора король понял, что русские предоставят Караджорже помощь оружием и деньгами, а также добровольцами, которые, однако, не будут носить русскую форму. А еще русские пообещали, что признают Сербию и ее нового правителя тотчас же, как только турки будут изгнаны из Белграда, и одновременно – развернут фронт где-то с другой стороны обширной Османской империи. План был прекрасный, что и говорить. Но они не учли одного – что голова Карагеоргия не так крепко держится на плечах, как им хотелось бы.

В тихий предрассветный час, когда кажется, что любой шаг эхом отдается в горах, русские офицеры покинули конак. Сам же вождь, взяв с собой несколько своих людей, подался в сторону ближайшего леса. За лесом начинались луга и сады, сладко пахло сеном и цветами. На краю леса стоял небольшой сарай для сушки табака, там вождь и заночевал. Король слышал, как он говорил, что в доме жарко, а здесь де больше прохлады.

Пока вождь, расставив гайдуков вокруг сарая, спал внутри, Александр сидел неподалеку. Он не чувствовал ни желания спать, ни усталости, обычных в таких обстоятельствах. Остаток ночи король был погружен в размышления. Вот как, как этот Караджорджа мог покуситься, можно сказать, на святое? Растоптать союз с мощнейшей европейской державой, можно сказать – со всей Европой? И ради чего? Ради союза с Россией?! Вот правду говорят умные люди, и тому же короля Александра учили с детства: России нельзя доверять. Эти ушлые русские только и ждут, чтобы ослабить Европу и завоевать ее. Чтобы все свободные европейцы стали рабами русского царя, как будто ему мало рабов и мало земель. Во всем, что происходило плохого в Европе, была виновата именно Россия и никто иной. Надо будет решить эту проблему радикально – порвать дипломатические отношения с Россией и отозвать послов. Ничего хорошего от нее ждать нельзя.

А народ… А что народ? Пусть ждут, что русские придут и освободят их. Как там у них принято на рождество – оставлять «едного гуса за руса»? Вот как же ненавистны были королю Александру все эти братья-славяне! Они, как болото, тащили его милую Сербию назад, к варварству и мракобесию. Взять тех же сербов из Боснии: австрийцев, которые несли им цивилизацию и просвещение, они отчего-то считали оккупантами, а тех же русских мало что не освободителями. И везде ходили с портретами Караджорджи и русского царя, тьфу! Решено – завтра же разрываем дипломатические отношения с Россией.

За этими мыслями поистине государственного масштаба король и встретил рассвет. Багровое солнце лениво вставало за сиреневыми отрогами дальних гор. Туман опустился на долины. Птицы начали утреннюю перекличку. Неподалеку от сарая шумела чесма^[11], но королю даже пить не хотелось. А вот кое-кому захотелось. Из сарая вышел один из гайдуков, подошел к чесме, скинул пояс с саблей, мохнатую шубару^[12] и… из-под нее упала на плечи волна светлых волос. Вот оно что! Ах, Караджорджа, Караджорджа! Не врали, значит, про твоих девиц. Грешник ты великий, и греха не боишься, раз такое удумал. А как же жена твоя, с тобой в церкви венчанная, ради который ты когда-то убил своего первого турка? А дети как же? Что же, думаешь, просто так тебе это обойдется?

На красавице была только тонкая полотняная рубашка с глубоким вырезом да алые шаровары, вся ее стройная фигура просматривалась в полной мере. Король почувствовал, что кровь приливает к лицу. Должно быть, он сейчас покраснел до корней волос. Стыд какой! На приличной даме, когда она спит под одеялом, и то больше одежды. Девушка сонно потянулась, грациозно присела перед чесмой, опустила туда руки, набрала воды в сложенные ладони и напилась, а потом умылась под чистой струей. Капли, попавшие на ее волосы, в лучах восходящего солнца сверкали, как бриллианты. Девушка, хотя и выглядела необычно, была до крайности очаровательна, в хорошем вкусе этому Караджордже отказать было нельзя.

Пока король любовался на эту внезапно появившуюся нимфу, он упустил из виду шорохи в кустах неподалеку. Шум усилился, послышался какой-то лязг и тихий вскрик. Девушка встрепенулась, схватила саблю и бросилась обратно к сараю, но из зарослей прозвучал выстрел, и она упала на траву, белое полотно на ее груди заливало ярко-красной кровью. Король закричал от ужаса, но его крик все равно никто не услышал. Было видно, как в сарай, перед которым уже лежало несколько трупов, ворвались несколько человек в темном, бандитского вида – впрочем, они тут все были примерно такого вида. Оттуда послышался шум, крики и звон сабель, потом какой-то хряск. И все быстро стихло. Над долиной повисла тягостная тишина…

«Ээээ… Вы что же? Как же это?!» – вопрошал король непонятно кого, наверное – само мироздание, но ни мироздание, ни кто-либо еще не отвечали ему. Одно дело, просто желать смерти какому-нибудь несимпатичному тебе человеку, и совсем другое – увидеть ее воочию. Из зарослей акации явился князь Вуица собственной персоной, и вышедший из сарая человек в черных шароварах, с окровавленным палашом в правой руке, протянул ему что-то, держа это что-то в левой. Он стоял настолько близко к королю Александру, что у того начали подкашиваться ноги от ужаса. Человек в черных шароварах протягивал князю Вуице голову Караджорджи, держа ее за волосы! От нее по влажной траве тянулся широкий кровавый след. Люди Вуицы вытаскивали из сарая и складывали тут же вещи вождя: его саблю, пояс с пистолетами и турецкими кинжалами, русские ордена.

– Вот его седельная сумка!

– Что там?

– Дайте-ка посмотрю…

– О, тут дукаты! Смотрите, как много! Их тут сотни… нет, тысячи!

– Господи, сколько их тут? Откуда?

– Откуда надо, оттуда и есть, – прервал князь Вуица, по-хозяйски засовывая голову Караджорджи в холщовый мешок. – Давайте-давайте, собирайте все это побыстрее, а то скоро сюда гайдуки нагрянут неровен час. Деньги, деньги давай сюда!

– А куда голову?

– Отдадим Милошу, а дальше не наше дело. Султану небось пошлет.

Король Александр никогда не любил грязи и крови. От одной капли ему уже становилось дурно, а тут… Пролитая кровь ударила ему в голову, перед глазами закрутились в воронку алые, расползающиеся по траве пятна. Красный и зеленый. Зеленый и красный. У короля потемнело в глазах, он лишился чувств. И пришел в себя, только когда понял, что сидит в своем кабинете, в кресле, за столом в стиле Людовика XIV, а перед ним – лист бумаги с приветствием дражайшей матушке. Королю захотелось пить – но в кабинете не было воды, только вино, да еще и такого цвета, что при одной мысли о нем вновь становилось дурно.

Король Александр посмотрел на часы и поразился: здесь с начала его видения прошел всего час – а там он прожил почти целые сутки! Не зря, ох, не зря едят свой хлеб британские ясновидцы! Надо будет и впрямь разогнать всех этих академиков, а вместо них набрать в Королевскую академию медиумов-спиритуалистов, и то больше прока будет.

Вот, значит, как всё вышло, с Караджорджей-то. Нехорошо вышло. И только тут король вспомнил, зачем он оказался в том месте и в то время. Ему была явлена голова вождя, и теперь даже хряку было бы понятно, за чем он придет и что ему надлежит вернуть. И только теперь понял король, что он должен был сделать. Ну конечно! Вернуть хозяину Черной руки принадлежащее ему – это сделать так, чтобы голова Караджорджи не претерпела усекновения с его шеи. Жаль, что король понял это так поздно, когда уже ничего нельзя было изменить. Он не использовал свой шанс. Что же делать теперь?

Пока Александр думал, ему показалось, что он слышит на дворцовой лестнице шаги, какой-то шум и голоса. Он закрыл глаза – и увидел Черную руку, ползущую по ступеням. Она приближалась. Она искала его крови и плоти. Нет, глаза нельзя было закрывать. Король позвонил. Адъютант на сей раз пришел быстрее, глаза у него по-прежнему были сонными и какими-то бегающими.

– Принесите мне воды, пожалуйста.

– Хорошо, Ваше величество.

– Что там за шум на лестнице?

– Простите, Ваше величество, это была смена караула.

– А кто у нас сегодня дежурит внизу?

– Капитан Дмитриевич, Ваше величество.

– Капитан Дмитриевич… Могу ли я верить ему?

Адъютант впал в ступор от такого вопроса.

– Ладно, ступайте. И принесите мне воды побыстрее. Да, и при чём тут бык?

Вопрос был обращен в пространство, но адъютант посчитал за лучшее побыстрее ретироваться. Впрочем, он скоро вернулся с графином воды и письмами. Король пил и не мог напиться. Он чувствовал себя странно: его бросало то в жар, то в холод, лицо пошло пятнами, а тело то и дело прошибал холодный пот. Чтобы отвлечься от гнетущих мыслей, король решил посмотреть, кто ему пишет. В стопке были письмо от матери, записка от министра внутренних дел, телеграмма из Вены, так-так-так… А это что? Конверт без адреса, обычный конверт, а внутри… Король раскрыл конверт и достал письмо. На листе белой бумаги красовалась Черная рука.

Надо было срочно что-то предпринять. Черная рука не будет ждать, она уже скребется своими черными скрюченными пальцами по дворцовой лестнице. Король схватил вторую пастилку из коробочки из-под монпансье и поскорее запихнул ее в рот. Уж во вторую-то попытку он не оплошает. И хотя самого Караджорджу, этого самозваного вождя диких кровожадных людей, ему было не жаль, помер он и помер, уже почти сто лет тому как. Но кровь его, пролитая на землю, требовала отмщения. И дабы не убила она потомков того, кто пролил ее, потребно было этого чертова Караджорджу еще и спасать. Никогда бы не поверил король Александр, что такое возможно, но сейчас смотрел сам на себя и уже не удивлялся.

Чтобы не тронуться умом до начала действия чудесной пастилки, он решил записать все светлые мысли, которые пришли ему на ум в ходе предыдущего фантастического путешествия, дабы потом не растерять полезные для государства идеи. Но едва он набросал на листке с десяток таких мыслей, как почувствовал, что комната, как и тогда, начала раздвигаться, в открывшиеся в стенах щели задул сильный ветер, из-за чего французские портьеры взмыли вверх и закрутились в безумном вихре над головой, всасывая в себя всю мебель в кабинете, стол, за которым сидел король, и кресло вместе с ним самим.

Очнулся король Александр на траве, как и в прошлый раз, от громогласного бычьего мычания. Тупая скотина стояла в нескольких шагах, смотрела прямо на него и мычала. В его огромном темном глазу отражался весь мир с королем в центре. И тут король внезапно вспомнил, что его никто тут не видит. Разве что только этот бык. Люди проходят как бы сквозь него, не обращая внимания. Даже взять с дороги маленький камушек – и то непосильная задача для всесильного короля. Как же он тогда собирается вернуть Караджордже его голову?

Король Александр шел по дороге и обдумывал, как ему поступить, но, как назло, больше ни одной светлой государственной мысли в голову не приходило. Он дошел, как и положено, до Копорина, но, как и в тот раз, даже не смог войти. Король уже приготовился впасть в панику, но вдруг увидел у входа в монастырь уже знакомого ему хромого нищего с дергающимся лицом, живописно расположившегося на паперти. И снова вопросил король Александр:

– И какой же это сегодня день, интересно было б знать?

– Да нет ничего проще. 13 июля.

Не ошибся король. Блаженный этот видел и слышал его. И тут догадка осенила голову королевскую:

– А что, уважаемый, хотел бы ты заработать?

– Да кто ж не хочет, родимый! – был ответ.

– Вот тебе… – король начал лихорадочно обыскивать карманы в поисках денег, но увы – королям носить с собой деньги не положено, нашлась только небольшая монетка, случайно завалившаяся на дне. Ее король и кинул нищему, – …немного для начала.

Нищий поймал монетку, удивленно осмотрел ее, даже на зуб попробовал и прихмыкнул:

– Никогда таких не видел. И морда тут чья-то, не могу разобрать. Так о чем ты хотел попросить, мил человек?

Король решил взять, что называется, быка за рога – тьфу, опять этот бык!

– А знаешь ли ты вождя Караджорджу?

Нищий чуть не подскочил на месте:

– Да кто ж его не знает! В Радованье сегодня свадьба. Крестницу князя Смедеревского выдают за сына старосты местного. Так вот там и будет вождь наш, Караджорджа.

Король хмыкнул что-то одобрительное, но нищий и не думал униматься:

– А знаешь ли, уважаемый, кто таков Караджорджа? Знаешь, как он резал этих проклятых дахов^[13]? Как нож режет каймак или мясо молодого ягненка. И было так везде, где появлялся он. Победа всегда была с ним. И под Иванковацем, и под Мишаром и Делиградом, и даже под Белградом. Не говоря уже о Шабце и Ужице…

– Ну мало ли… – возразил король невнятно.

– Ты это… не веришь, что ли? – калека вскочил на ноги, что ему было очень непросто проделать, и казалось, сейчас взорвется. – Да я сам там был! И видел все. Вот, смотри! Откуда, ты думаешь, этот шрам по всей голове? Это от ятагана турецкого, под Шабцем меня им рубанули. Так что и не думай сомневаться, мил человек.

– Прости, уважаемый, я и не думал.

Сомнения и впрямь не входили в замысел короля Александра. Буйство этого нищего, однако, имело и хорошие последствия. Внезапно прорезавшийся порыв патриотизма можно было использовать на благо. Бедной милой Сербии, разумеется.

– Раз ты такой патриот, то слушай, – сказал король нищему заговорщическим тоном. – Тебе я скажу, а другим нет. Не каждому такое скажешь.

Нищий кивнул головой и внимал всем своим существом.

– Дошли до меня слухи, – сказал король, – уж не буду говорить, откуда…

– Да уж вижу, что оттуда, – нищий показал пальцем вверх. – Ты ж из знатных, вон как чудно одет, и богато. Так теперь в Белграде носят?

– Именно так и носят. Но слушай. Стало мне известно, что на вождя нашего Караджорджу сегодня ночью будет покушение…

– Да кто же… – нищий, казалось, сейчас улетит на Луну, как герои романов Жюля Верна.