– Господин Мак-Лохлен! Здравствуйте. – Агент ФСБ напялил на свое лицо дежурную улыбку радушного хозяина. – Проходите, не стесняйтесь. Джонсон уже здесь.

– Кон задержится. – Не снимая обуви, Мак-Лохлен прошел на кухню и, кивнув американскому коллеге, оседлал старенький табурет, видевший, наверное, самого Никиту.

– Как задержится? – не понял Александров.

– Да завернул не там, – кровожадно оскалился агент Её Величества. – Мы сначала вместе ехали, а потом он решил натянуть мне нос и нарвался на вашу дорожную полицию.

– Должны отпустить, – улыбнулся крепыш.

– Как же, – добродушно отмахнулся англичанин. – Дудки. Он на ваших номерах, и под легендой белорусского инженера. Вытрясут как липку, а может, и еще чего придумают.

С полчаса просто разговаривали, делились последними несекретными новостями и потягивали шипучку прямо из бутылок и, наконец, раздался третий звонок.

Кон был хмур, зол и обижен.

– Твари, – заявил он с порога. – Твари ваши менты.

– Ну что вы, Оз, право слово. – Александров поспешно прикрыл дверь на кухню, откуда доносился сдавленный кашель англичанина. Тот как мог скрывал свой смех, но выходило у него это плохо, а может быть, он и вовсе не старался.

– Как сказать, Сергей, как сказать. – Немного успокоившись, Кон пригладил пятерней взъерошенные волосы и поинтересовался: – Все в сборе?

– Да, – охотно подтвердил Сергей, закрывая за гостем дверь и накидывая цепочку. – Вся четверка.

– Тогда приступим?

– Документы привезли?

– Все с собой. – Израильтянин похлопал по нагрудному карману кашемирового пальто, где у него хранился коммуникатор со всеми данными по текущему вопросу. – Транспортные потоки штука сложная. Соорудить что-то у нас не получилось.

– Как, впрочем, и у остальных, – улыбнулся Александров.

– Верно, – согласился Оз. – Если бы кто-то из нас смог воспроизвести врата, мы бы сейчас тут не разговаривали.

– Да вы проходите на кухню, ко всем остальным, – добродушно предложил агент ФСБ.

Собравшись на кухне вокруг небольшого стола, четверо агентов обменялись понимающими взглядами, и слово взял Джонсон.

– Делюсь тем, что не то чтобы секретно, скорее обидно, – начал он, перейдя сразу к делу. – Технология копированию не поддается. Едва наши яйцеголовые доходят до определенного результата, как все летит ко всем чертям. Мы даже испытали тестовый вариант врат, отправив в портал кошку на веревке. Кошка прошла, и все. Вытащить получилось только обугленный скелет.

– Управляющие схемы? – предположил Александров.

– Именно. Выходит, что у Подольских есть не только дверь, но и умный замок, следы которого обнаружить не получилось.

– Ну, это нам ясно. – Мак-Лохлен презрительно взглянул на собравшихся. – Но мыто тут зачем собрались?

– Общие интересы, – быстро пояснил Сергей. – Нам нужны определенные военно-космические технологии, материальная база и штат сотрудников. Все это в той или иной мере есть в ваших ведомствах и закрыто за семью запорами. Дело сдвинулось с мертвой точки, и Подольских готовится к крупной операции, но, боюсь, без всего вышеперечисленного нам не обойтись. Итак, господа, соглашение на верхах достигнуто. Осталось договориться только нам и как можно быстрее приняться за дело.

– А дело-то, собственно, в чем? – поинтересовался Оз.

– В мировом господстве, – начал загибать пальцы агент ФСБ, – в инновационных технологиях, аналога которым не было на Земле. В багаже знаний, в новых вакцинах от болезней. Да в чем угодно, черт возьми.

– Значит, будем обсуждать, – улыбнулся Кон и, потерев ладони, поинтересовался: – Сколько мы будем иметь процентов с операции?

Немилосердная барабанная дробь разбудила нас в полседьмого утра. По крайней мере, так говорили мои механические часы, заботливо уложенные на тумбочку рядом с кроватью.

– Господа негоцианты, просыпайтесь, пора в путь!

Сияющий и довольный собой Ярош появился на пороге нашего временного пристанища, впустив в помещение морозный дух зимнего утра.

– Я обо всем договорился, – громогласно декламировал он, пока мы с Зиминым, зябко кутаясь в одеяла, пытались сообразить, что происходит. – Беговые на три персоны подадут на станцию через час, одевайтесь и спускайтесь вниз. Насчет завтрака я уже распорядился.

Окончательно прийти в себя получилось только в общем зале, когда мы, сонные и вялые, сидели за большим деревянным столом и поглощали местный эквивалент континентального завтрака. Тут были яйца, тонкие полоски ароматного бекона, почему-то обжаренного в сухарях, что-то терпкое и черное, по виду и свойствам напоминающее кофе, но отдающее земляникой, и во главе всего котелок с дымящимся варевом, обозванным господином Арнольдом фирменным блюдом заведения.

– Вижу, что общение с ментором не прошло для вас даром, – добродушно кивнул барон, наливая себе черного напитка из пышущего жаром чайника. – И что этот старый хапуга запросил за свои услуги?

– Плеер, – пожал я плечами. – По-вашему, поющую коробку.

– Вот мерзавец! – Грецки в сердцах ударил себя кулаком по колену. – Да за поющую коробку я бы с десяток таких, как он, нанять смог. Извините меня, господа, моя вина.

– Не расстраивайтесь, господин барон, – поспешил я успокоить нашего провожатого. – Сущая безделица.

– Эх, господин негоциант, – покачал он головой, – не ввел я вас в курс дела. Проклятые дела в комендатуре заставили задержаться за полночь, но ничего, мы прибудем в столицу, и я все наверстаю.

– Господин барон, – подал голос Славка, до этого механически поглощающий пахучее варево. – Вы только не обижайтесь, но какой статус имеете вы в нашем представительстве?

– Самый радужный, – заулыбался тот. – Род Грецки является официальным партнером Негоциантского дома Подольских на территории королевства. Мы один из трех самых влиятельных родов, и связи наши обширны.

«Кичливый петух, – пронеслось у меня в голове. – Если ты такой весь влиятельный и древний, что не могу, как тогда смогли подставить Андрея?» То, что мой предшественник попал в искусно расставленную ловушку, я не сомневался. Смотритель Арнольд, хозяин гостиницы и трактира, где мы сейчас находились, был славный малый, и врать мне ему было без надобности. Если трактирщик говорил, что здоровье негоцианта было отменным, то не верить ему оснований не было. Вот только, что это было вообще? Предприимчивый делец перешел дорогу другим торговым представительствам? Возможно. В погоне за длинным рублем и колоссальными прибылями многие могли поступиться принципами и пойти на столь подлый поступок. Темное это было дело, и чем ближе мы продвигались к столице, тем более темным казалось.

Закончив завтрак и распрощавшись с гостеприимным хозяином, мы облачились в ту зимнюю одежду, которой предварительно запаслись в Петербурге, и, закинув полегчавшие сумки на плечо, отправились вслед за бароном. Походка Грецки с момента нашего знакомства изменилась. Спина выпрямилась, пропали мельтешение и суетливость. Барон гордо вышагивал впереди нас, крепко ставя ноги, как будто желая оставить за собой четкие отпечатки подошв. Голос его стал зычен и громок, манеры хамоваты, и самое интересное, как ни силился, но возраста его я определить не смог. Господин Ярош относился к той породе людей, что независимо от возраста выглядят на крепкую сороковку. Гладкая кожа, чуть морщинок в уголках глаз и редкая седина, вот и все. Попробуй, угадай, может, ему тридцать, а может, хорошо за пятьдесят.

Свежий снег за ночь запорошил, закрыл развороченную тяжелыми колесами землю, и теперь всю округу устилало мягкое холодное покрывало, поблескивающее на солнце. Барон шагал уверенно, ровно, размахивая руками и напевая что-то под нос, а нам оставалось только поспевать за ним, проваливаясь в снег и в душе честя привычку провожатого не оглядываться на своих запыхавшихся спутников. В конце концов, я решил, что ему попросту наплевать, успеваем ли мы, или завязли в сугробе по самый пояс.

Пассажирская повозка, в которой нам предстояло проделать путь от точки перехода до столицы, выгодно отличалась от своих армейских собратьев полным отсутствием неуместных в эту пору колес и наличием полозьев. Самые натуральные сани с дощатой кабиной, вмещавшие в себя от четырех до шести человек. Место кучера, правящего упряжкой из четырех бодрых пегих лошадок также было закрыто от ветра, оставляя для обзора узкую круговую щель. Внутри было сыро и пахло навозом.

– Не развалится? – засомневался я, оглядывая всю эту хлипкую дощатую конструкцию и мысленно прикидывая путь, который предстоит ей пройти.

– Не должна, – легкомысленно пожал плечами барон. – Подобные экипажи курсируют по всему королевству, и еще никто не жаловался.

В общем-то, помолясь, пришлось грузиться в эту ветхую конструкцию, издали напоминающую дровяной сарай, и морально готовить себя к тяготам пути. Разместились, впрочем, с комфортом. В экипаже имелись мягкие подушки и толстые тканые одеяла, призванные беречь пассажиров от возможной простуды и полного окоченения в зимний период времени. Одно было хорошо: в этом транспорте можно курить.

Дорогу помню плохо. Где-то во второй половине дня, когда я отчетливо понял, что если не глотну спиртного, то отдам богу душу, если уж не от тряски, то от холодного ветра, пробирающегося сквозь щели и вымораживающего нутро. Запасливый Славик, честь ему и хвала, вытащил из своего багажа здоровенную бутыль браги, местный эквивалент самогона с ярко выраженным еловым вкусом, и она пошла по кругу, не миновав меня грешного и почтенного барона, не чуравшегося босяцкого напитка. Еще через несколько часов сам Ярош показался мне достаточно симпатичным малым.

Нет, не то чтобы глаза окончательно застил алкоголь, но симпатия моя к нему заметно возросла. Вот пишу я эти строки и думаю, осуждаете вы меня. Пьет тут, пьет здесь, какой же он герой, коли огненная вода для него что обычная. Ни примера, ни положительного влияния. Соглашусь, друзья, идеальным меня всегда было назвать сложно. В школе учился не ах, бывало, прогуливал, и был внучатым племянником матушки лени, чему есть официальное подтверждение в моем позорном аттестате зрелости. Схватился за ум значительно позже, когда понял, что учиться надо не для дяди постороннего, а для себя родного. Где учеба, там знания, где знания, там стабильный доход и материальные блага, к которым стремится все взрослое население. Дергаться, впрочем, было поздно, попал в армию, в ту пору, кстати, двухгодичную и почти честную в своем исполнении. Под радостные взгляды военкома на мою широкую физиономию определен был в крылатую пехоту, где и дослужился до сержанта, с последующим увольнением в запас. Службу ту, хоть криминала и не было, вспоминаю по сей день как дурной сон. Бесконечные тренировки, маршброски и огневая подготовка из всего, что под руку попадалось. Потом прыжки, бесконечные прыжки, сначала с вышек, потом со стареньких «Анов», что держатся одним куском только потому, что птицы их загадили, и все слиплось, и, как апогей, с «Ильюхиных», богов неба с утробным ревом дракона под крылом.