– Экой спектакль, – я снова отпил.

– Да, его книги даже за рубежом печатают. Видать, писака там сидит действительно талантливый. Ну или просто проплатили, как всегда.

Ко мне подошла одна дамочка лет сорока с короткой стрижкой и рыжими крашенными волосами. На лице её читалось злорадство и высокомерие, а вечернее платье ей совсем не шло.

– Сергеев, не так ли? – со своей злостной ухмылкой и бокалом возле лица прошипела эта змея.

– Я думаю, вам нужен не я, – ответил я. – Да и вообще, я не слишком отчаявшийся, чтобы… – тут повисла неловкая пауза. – Так что вы хотели?

– Вы знаете, – она попыталась элегантно опереть свою задницу на стол, но для этого нужно обладать элегантностью и красивой задницей – ни того, ни другого у неё не было, – как-то раз в интернете вы написали под одной из моих книг нелицеприятные вещи.

– Не могли бы вы поточнее, ведь я делал так очень много раз и не только с вашими книгами.

– Скажем так, – она грациозно отпила (вот хоть это умеет, пить красиво) из своего бокала шампанское, – вы написали, что это неудачная работа.

– Мне не даёт это никакой конкретики.

– Цитирую: «Эту мерзость я бы не стал читать, даже если бы обнюхался кокаином. Данте Алигьери ошибался: в Аду на последнем кругу Люцифер читает эту книгу раз за разом своим пленникам, а больше и нечего им устраивать, им хватает страданий от этого. Люцифер, конечно, чёрт, но не настолько, чтобы и читать этот «шедевр», и доставлять ещё какие-то муки. Это было бы слишком даже для него».

– Вы это даже наизусть запомнили? Я впечатлён, – отпивая из бокала, удивлённо отметил я.

– Ещё бы, таких оскорблений к чужому труду я в жизни не видела, – на её глазах выступили слёзы, она явно затаила обиду на меня, и вот представилась возможность ткнуть меня мордой в дерьмо, которой она пытается воспользоваться. Она шмыгнула носом, подождала секунду, собралась с силами и снова сделала гордое лицо, выдерживая дрожащую улыбку. – Но ничего, вы знаете, я рада вам сообщить, что вы ошибались: мои работы заметили крупные издательства, и теперь я очень популярный писатель, который издаётся почти на всех известных мировых языках.

– Я всегда говорил, что в наше время одно дерьмо печатается, – небрежно заметил я, а также обнаружил на столе креветку. – О, креветка, хотите?

– Вы правда так считаете? – её нижняя губа дрожала, но она продолжала натужно держать невозмутимый вид.

– Да, я абсолютно уверен, что это креветка.

– Я про литературу, Сергей Сергеевич.

– А, ну да. Однозначно, – я взял креветку в рот и стал жевать её. – Иначе я бы не стоял сейчас здесь с вами.

Её глаза потекли, тушь измазала её щёки, а губы затряслись так, будто в них было маленькое землетрясение. Такое своеобразное губотрясение. Она побагровела, и гневно выдала мне.

– Вы – бестактный, грубый, мерзкий молодой человек! И книги ваши дурацкие, просто кошмар!

– Да, я об этом только что и сказал, – продолжал жевать я, – поэтому мы с вами и являемся популярными писателями во всём мире. У нас, кажется, есть что-то общее. Хотя ту мерзкую книгу я никогда бы не сравнил со своими письками, – я специально назвал свои тексты письками, чтобы они выглядели чуть ниже по статусу. – Я выдержал только пару страниц, но и того мне хватило, когда накачанный босс трахал свою подчинённую, а ей и нравилось…

Тут дамочка совсем разревелась, закрыла руками лицо и убежала куда-то в сторону (видать, в туалет). Через какое-то время она вновь появилась в зале, полная невозмутимости. Я съел ещё креветку.

– Ты жестоко обошёлся с ней, Сергей, – подметил Лука, – но справедливо.

– Думаешь? Мне даже стало как-то стыдно.

– Мне кажется, эта дамочка и стала популярной из-за того, что ты подметил таким едким комментарием её книгу. Ну знаешь, если знаменитый человек обращает внимание на обычного, пусть и в плохом ключе, то тот, словно заразившись какой-то болезнью, становится знаменит.

– Порой мне кажется, что это и впрямь болезнь, – я допил бокал и взял новый.

На сцене появился ведущий, который что-то там нёс, но мне было не интересно. Скорее я хотел познакомиться с тем самым мужчиной, что пил бокал за бокалом возле одного из столов, стоя поодаль ото всех. Вскоре я стоял рядом с ним.

– Ужасная вечеринка, не правда ли? – подметил я.

– Да, – закряхтел мужик, закидывая в рот сыр с зубочистки, – если бы и выпивки не было, то совсем уж мрак был бы. Порой мне кажется, что на таких мероприятиях специально делают столько бухла и наркоты, чтобы их можно было хоть как-то переносить. А вы, кажется, Сергеев, не так ли?

– Угу, – я выпил из бокала, будто бы показывая наши общие интересы, – а с кем имею честь общаться, позвольте узнать?

– Даниил Студельчук, к вашим услугам, – мы пожали друг другу руки. – Вы знаете, я даже читал что-то из вашей писанины.

– Да что вы? И как?

– Немного грязновато и пошло, но в целом ничего, вполне приятное послевкусие.

– Отрадно слышать. На каком поприще трудитесь, Даниил?

– Я режиссёр, снимаю кино.

– Правда? Никогда бы не подумал. Что вы сняли?

– «Хождение по тараканам», «Сливки общества», «Золотая чаша Николая Баскова» и многое другое.

– Не самые известные работы, я думаю. Извините, я профан в кино.

– Да не беспокойтесь, – он врезал ещё один бокал шампанского. – Даже самые ярые фанаты кино никогда не видели моих работ. Я устраиваю частные показы, так сказать, для друзей. Хотя большинство моих друзей снимают скорее современное кино, чем что-то стоящее.

– Современное кино – полная лажа. Мне нравится советский кинематограф.

– Там полно пропаганды и воспитания, но в целом они добрые, и вот то самое послевкусие, о котором я упомянул, остаётся приличным. Да, тогда умели снимать, пусть и толкали какие-то идеи партии. Ну там, знаете, – мне было приятно, что такой человек, не смотря на свой возраст, обращался ко мне на вы – это был признак хорошего воспитания, – нужно идти на войну в случае чего, оттого солдат – очень почётный человек и так далее.

– А они не почётные люди?

– Не на мой взгляд. Скорее глупые, особенно это заметно в наши дни. Но всё зависит и от событий, конечно. Одно дело воевать, когда на твою страну напали (и то любой конфликт тебе могут преподнести, как нападение, так что тут всё очень спорно), а другое дело воевать и подыхать за распространение режима в Афганистане или за нефть для нашей элиты в Сирии.

– Интересные мысли, однако, вы толкуете.

– Сейчас солдаты служат за лёгкие бабки, но, в случае чего, тебя всегда смогут оставить с носом а-ля наши пенсионеры и недавняя пенсионная реформа. Просадят своё здоровье на службе, когда на тебя орут – по делу и без – настоящие дебилы, у которых звёзд больше на плечах, а потом тратят свою сраную пенсию на лекарства.

– Нужно уметь забивать в этой жизни на всё. Те, кто воспринимают всё близко к сердцу, много не проживут.

– А какой смысл работать там, где ты не кладёшь всю душу на станок? Где не вкладываешь то самое сердце.

– Да хуй его знает, если честно.

– Именно, – Даниил взял новый бокал, – иначе вы бы не были писателем, верно?

– Думаю, да.

– За людей, вкладывающих душу в свою профессию! – мы чокнулись и выпили. Он чуть пошатнулся. – Похоже, с меня достаточно выпивки на сегодня. Сергей, у меня есть друг, хороший друг, который думает снимать кино на современный лад. Если вы сейчас не заняты ничем, то я мог бы свести вас вместе, потому что он ищет себе сценариста, а я не могу быть уверен, что кто-то с улицы напишет что-то стоящее. Сейчас поколение выросло на дерьмовом кинематографе, а вы даже к нему и не особо притрагивались, так что ваш разум ещё, наверное, более-менее чист и, думаю, вы можете сработаться.

– Я не уверен, что справлюсь должным образом.

– Да бросьте. Та же самая писанина, вам чего терять? В крайнем случае, вы просто не станете работать. Соглашайтесь, Сергей.

– Нужно подумать.

– Вот мой номер, – он дал мне визитку. – Напишите или позвоните мне, если захотите поработать.

– Да, конечно. Спасибо.

– Вам спасибо за беседу, Сергей Сергеевич. А мне, пожалуй, пора – что-то мне нехорошо, и я не думаю, что это от выпивки. Скорее вечер дрянь.

– Солидарен с вами, нужно уходить отсюда.

– Всего доброго, – он быстрым шагом двинулся к выходу, и вскоре совсем уж пропал из зала.

Я вернулся к Луке, который общался с напыщенными индюками и гордыми дамочками с дорогими, как они считали, ценниками. Он сразу обратил на меня внимание.

– А вот и Сергей Сергеевич, наш уважаемый писатель, – внезапно мне стало ужасно противно от их общества.

– Здравствуйте, – раздалось из толпы.

– Такая честь, – сказал ещё кто-то.

– Смит, я домой! Я перепил, – развернувшись, я устремился из зала, захватив свой пиджак и галстук, взятые за бешеные деньги.

Лука побежал за мной, пытаясь уговорить меня остаться, но я яро гаркнул на него, и он сказал мне, что позвонит водителю, чтобы тот забрал меня. Сам же Лука остался на вечере в компании таких же лицемерных ублюдков, а я спустился вниз, где уже стояла машина. Я залез, водитель тепло меня встретил, и мы поехали домой. Не для меня подобные мероприятия. Там были только те, кто не мог терпеть одиночества. А последнее я любил больше всего на свете.

На полпути домой позвонила Анюта.

– Да, дорогуша? – ответил я.

– Серёж, я не знаю, что за магия случилась, – воодушевлённо сказала она, – но сегодня я встретила такого парня! Он, конечно, не совсем похож на актёра, да и манеры так себе, но зато он настоящий! Мы идём на свидание вечером.

– Я рад за тебя, Анют.

– Что ты там говорил про лампу джина? – она наконец-то поверила мне.

– Приезжай как-нибудь, покажу.

– Звучит как-то пошло, – мы посмеялись. —Хорошо, если завтра подъеду, нормально будет?

– Да, вечерком тогда.

– Хорошо. До завтра, Серёж.

– Пока.

Когда я приехал домой, то снова уставился в эту дьявольскую тетрадь. Сколько силы в ней может заключаться? И чем я плачу за использование этой тёмной магии? Было больше вопросов, чем ответов, но я планировал всё узнать в скором времени. А пока нужно было отдохнуть от официоза и пафоса. «Происхождение мира» мне в этом помогало. Я разделся и стал пялиться в это самое поросшее кустами место, но что-то в нём было, несомненно. Пресытившись вдохновением, я сел и стал дописывать историю о хорошем парне, на которой и остановился до начала известных событий, однако казалось, что этот внезапно взявшийся успех выпивал из меня талант письма. Что ни строчка, то ерунда. Пришлось долго сидеть, писать и переписывать одно и то же, чтобы хоть как-то походило на нормальную работу, а не на халтуру, за которую можно просто срубить бабла. Нужно было думать, и думать много, при этом делать правильные выводы. Тяжело остаться мыслями у земли, сидя на небесах.