БАСТИОН НА ЯКОРЯХ

Прошло несколько лет после войны, и однажды, днем будничным и неприметным, в Северную бухту Севастополя буксиры ввели странное сооружение – подобие большой железной коробки.

Караван следовал мимо стоявших под парами серых громад крейсеров и невольно приковывал к себе внимание. С бортов кораблей, замедлив дела, смотрели моряки. Братва в белых брезентовых робах, круглолицая, дотошная.

– Что за штуковина, ребята? Вроде бы как корабль, а ни кормы, ни носа…

– Гляди-ка – зенитки! Одна, две… четыре! Семидесятишестимиллиметровки! И прожектор в углу, разбитый… Странная посудина…

– Сам ты «посудина»! Смотри!

Борта скользившей мимо железной коробки несли на себе черные подпалины – следы былого огня и дыма, доверяясь поводырям-буксирам, слепо глядели на свет выбитыми глазницами иллюминаторов…

Разговоры сами собой смолкли. И не воевавшим стало очевидно, что железная коробка честно прожила свой флотский век. Бывалые офицеры и старшины ее тут же узнали:

– Это плавбатарея! Знаменитая «Не тронь меня!».

– Легенда, а не корабль… Рассказать – не поверишь…

И тут же, сначала на одном, затем на другом, и так на всех кораблях, были отданы команды внимания и памяти. Над бухтой протяжно зазвучали гудки, матросы замерли по команде «смирно», офицеры взяли под козырек, приветствуя проходившую мимо плавбатарею…

* * *

Годы отодвигают от нас прошлое. Память соединяет нас с ним.

Плавбатарея… Что знаем мы о ней? Чем заслужила она столь долгую и прочную память?

…В этой книге нет вымышленных имен и ситуаций. Автор лишь неспешно и добросовестно прошел по следам минувшего.

ТРЕТЬЯ ЖИЗНЬ

ХРОНИКА

«В течение ночи 6 июля продолжались упорные бои на островском, полоцком, борисовском и новоград-волынском направлениях и бессарабском участке фронта.

На остальных направлениях и участках фронта происходили бои местного значения, ночные поиски разведчиков».

Утреннее сообщение Совинформбюро 6 июля 1941 года.

…и казалась она мирной, вечной, панорама летнего Севастополя: полуденное выцветшее небо, жаркое высокое солнце; полуподкова Константиновского равелина, отгородившая от зеленого моря лазурную Северную бухту; раскинувшийся на холмах – всегда, сколько он есть – белокаменный город. Люди на улицах, багряные цветы на Приморском бульваре.

Жизнь не спешила менять декорации. Словно и не было войны. А между тем она уже шла.

Две недели под черными рупорами собирались молчаливые люди, и железный голос диктора вещал о сданных населенных пунктах, об упорных кровопролитных боях на всех участках фронта. Все чаще с наступлением темноты фашистские самолеты зловеще гудели над городом.

Весть о каждой упавшей в Севастополе бомбе передавалась как нечто чрезвычайное и в то же время как бы не имеющее никакого отношения к жизни города и его людей.

Сочетание привычного, мирного, с новым, тревожным, еще не укладывалось, не уживалось в сознании. Лишь одно виделось и воспринималось контрастно – флот. Он работал. Уходили в дозор и возвращались корабли. Многочисленные посты наблюдения и связи немедленно докладывали о появлявшихся самолетах противника, о координатах падения бомб и мин. Чуть свет водную гладь распахивали тральщики, пытаясь найти и подорвать сброшенные с неба магнитные, еще не известные нашим минерам «сюрпризы».

Ранним июньским утром к старому затону, где ржавели корпуса списанных на переплавку кораблей, спешил Бутаков – рослый моряк с нашивками капитана 2-го ранга.

Он выглядел бы куда моложе своих сорока семи лет, если бы не густая черная борода, прибавлявшая к истинному возрасту добрых пять лет…

Моряк хорошо ориентировался в печальном многообразии отживших свой век кораблей. По тонким обводам корпуса узнавал некогда бойкий миноносец… По толщине изгрызенного автогеном борта определял останки давно разобранного на металл дредноута… В щербатом, точно изъеденном оспой, тупоносом титане признавал пароход, поднятый ЭПРОНом с морского дна…

Моряк остановился возле притопленной громады – сооружения без кормы и без носа, некоего подобия громадного железного ящика. Задрав голову так, что обнажилась незагорелая кадыкастая шея, сощурясь, осматривал борта странного сооружения высотою с шестиэтажный дом…

Бутаков знал размеры интересующего его объекта: пятнадцать метров в высоту, пятьдесят в длину, тридцать в ширину. Впрочем, что считать длиной, а что шириной – если так называемые були были как раз у меньших сторон квадрата… И если все это было тридцатиметровой «вырезкой» из огромной части – длины будущего корабля, то какой должна быть ширина его палубы? Сорок семь метров?!

У самых больших линейных кораблей, строившихся в стране, такой широкой палубы не было…

В 1941 году составляло государственную тайну то, что сразу на всех крупнейших судостроительных заводах была произведена закладка и началось строительство линейных кораблей нового проекта, каждый из которых имел длину 269,4, ширину – 38,9, высоту борта 10,4 метра. Вооружение – 3 трехорудийных башни с орудиями калибра 406 мм, 6 двухорудийных башен со 152-мм орудиями, 4 двухорудийных башни с орудиями 100 мм). На Балтийском заводе в июле 1938 года был заложен и строился линкор «Советский Союз», в Николаеве, на Заводе имени А. Марти в октябре 1938 года заложен и строился линкор «Советская Украина», в Молотовске, на северном машиностроительном предприятии за год до начала войны заложили линкор «Советская Белоруссия»…

Что касается громадной стальной «коробки», которая интересовала пришедшего к затону Бутакова, то история ее, возможно, и не относилась к уже стоявшему на стапелях и строившемуся в Николаеве линкору, а скорее к какому-то другому, почему-то не реализованному, проекту…

Железная «коробка» была опытным отсеком линейного корабля-монстра, его средней частью-цитаделью. В первой жизни испытывали, как поведет она себя в качку и в определенных аварийных ситуациях. Вторая ее жизнь свелась к испытаниям на живучесть. На ней испробовали действие торпед. Топили – не утопили. До снарядов дело не дошло. Снаряды приберегли для боевых дел, а плавучую мишень отбуксировали в корабельный затон, где и ржавела она, никому не нужная, вроде бы отжившая свой недолгий век…

Ах, люди, люди… Как любят они все новое, молодое, сильное. Как несправедливо порой спешат избавиться от того, что в силу времени либо других каких-то причин и обстоятельств стало вдруг невыгодно отличаться от этого нового, молодого. Если б только на корабли переносили они свою поспешность… Если бы только на корабли…

Через торпедную пробоину капитан 2-го ранга легко проник внутрь «коробки». Достал из саквояжа фонарик и, высвечивая им, долго ходил по пустым и гулким палубам, лазил по шатким ненадежным трапам, что-то прикидывал, высчитывал… Снова прошел в отсек, где зияла торпедная пробоина. В отсеке, словно в гроте, ритмично и звонко плескалась вода. Отраженные ею блики ложились на лицо моряка, дрожали и качались на стальных клепаных переборках…

Прислонившись к прохладной броне, Бутаков думал…

Идея переоборудования стального корпуса недостроенного линкора в плавучую зенитную батарею родилась в начале войны. В штабе флота зашел разговор о противовоздушной обороне кораблей и сухопутных объектов флота. Один командир флотской ПВО рассуждал вслух:

«Немецкие самолеты базируются на румынских аэродромах и потому летят к нам кратчайшим путем со стороны моря. Всегда со стороны моря. Так? На ложные обходы и маневры у них просто не хватит горючего. Ну и плюс ко всему фашистское нахальство, привычка переть напролом… Вот бы и встречать их в море, на сравнительно ближних подходах к Севастополю, чтобы у них уже не было возможности уклониться, обойти стороной встречающие их наши корабли».

Командир помоложе, но старше званием возражал: «Встречать кораблями?! Их зенитными средствами? Что вы, да об этом не может быть и речи! Противник только и ждет, чтобы вы вывели в дозор боевые корабли. Он бросит на них авиацию, подлодки, и попробуй тогда отбейся, отрази все это!» – «У немцев, по всем данным, пока что нет подводных сил на нашем театре военных действий. Авиация тоже большими массами не ходит… Впрочем, насчет кораблей вы, пожалуй, правы… Но делать что-то надо. Стянуть максимум зенитных средств к побережью… Жаль, что нет перед Севастополем острова вроде Котлина, на котором стоит Кронштадт…»

Этой фразой командир, сам того не подозревая, задел за живое присутствовавшего при разговоре Бутакова. И у него, в прошлом балтийца, возникла мысль о железном острове, расположенном впереди основных сил… А что, если … рукотворный железный остров?.. Поставленный на якоря корпус какого-то бывшего корабля? Плавучая батарея. История Российского флота знала такие примеры… Была в прошлом столетии на Балтийском флоте плавучая броненосная батарея «Не тронь меня!». Шестнадцать 203-миллиметровых орудий, обслуживаемых четырьмя сотнями моряков… Той батарее не суждено было прославиться в боях – хотя предназначалась она для борьбы с надводными силами противника… Тогда еще не требовалось охранять небо. Что же касается названия плавбатареи «Не тронь меня!» – она как бы грозно предупреждала «Берегись! Бойся меня!»

В данном же случае плавучий объект должен был противостоять вражеской авиации. На нем можно установить две батареи зенитных орудий, плюс счетверенные пулеметы – и такая огневая завеса наверняка будет преградой на пути вражеских самолетов, будет как минимум сбивать их с боевого курса.

Бутаков изложил свою идею на бумаге, подал подробную докладную на имя командующего Черноморским флотом. Командующий идею о создании плавбатареи одобрил и в свою очередь запросил разрешение на ее создание у Москвы.

С началом войны, когда немецкие летчики стали бомбить Севастополь, идея о строительстве плавбатареи вышла на видимый план. Иное дело – из чего ее построить и за какой срок?

Почему именно Бутаков взялся за подбор объекта для создания плавбатареи? Ответ на этот вопрос надо искать скорее всего в неугомонности и пытливости Григория Александровича, в семейных традициях Бутаковых…

Шесть поколений Бутаковых служило на русском флоте. Среди них были прославленные адмиралы и офицеры, командиры линейных кораблей и эскадр, мореходы-исследователи, строители русского броненосного флота… Видимо, от дедов и прадедов своих унаследовал Григорий Александрович беспокойный и пытливый характер.

Его судьба, судьба потомка прославленного морского рода, складывалась трудно. Октябрьскую революцию встретил на Балтике. Двадцатичетырехлетний офицер не сразу постиг смысл происходящих событий и какое-то время пребывал в растерянности и бездействии. Немало офицеров – сослуживцев Бутакова революцию и ее главный принцип: «Кто был ничем, тот станет всем!» не приняли. Далеко не каждый флотский офицер был готов делиться тем, что он заслужил кровью своей и предков. Далеко не каждый мог спокойно воспринять приказ № 1 о снятии погон, о равных правах с матросами, невольно сопутствующие этому расхлябанность, а то и анархию… Зачем им было заново стремиться стать «всем», если все это они имели? А становиться «никем», право, не хотелось… Наверное, надо было очень любить свое прошлое, чтобы не принять новое, настоящее. Они ушли за рубеж, в эмиграцию. Вместе с некоторыми боевыми кораблями. Они ничего не умели, кроме того, чтобы служить Отечеству, защищать его от иноземцев. А Отечество они вынужденно, но и добровольно потеряли. Кому они стали нужны? Григорий Бутаков тоже стоял перед трудным выбором. Он любил корабли и флотскую службу. Никакой другой профессии, кроме флотской, не имел. Чем зарабатывать на хлеб? Быть нищим и чужим за рубежом или делать свое привычное дело, зарабатывать на себя и на семью в новой, Советской, России? Трудно, очень трудно, но убедил себя – выбрал новую, во многом непонятную еще Россию и ее военный флот.

В 1918 году участвовал в знаменитом ледовом переходе кораблей из Гельсингфорса в Кронштадт. В июне – июле 1919-го корабль, на котором служил Бутаков, вел бой с английскими миноносцами и катерами. В одну из ночей этот корабль подорвался на мине и затонул. Из всего экипажа спаслось девятнадцать человек. В их числе Бутаков. Видно, судьба решила сохранить его для дальнейшей службы и новых испытаний.

Почти двадцать лет прослужил Бутаков на Красном военном флоте. Служил бы и дальше: возраст сорок два года – самый расцвет сил, но… в 1938 году на флоте проходила так называемая «чистка». Григория Бутакова «вычистили». Уволили по недоверию. Как бывшего царского офицера и дворянина… Только, видно, не все складывалось в Красном флоте умело и ладно без опытных военспецов, надо было хотя бы перенять у них профессиональный флотский опыт. Именно этим можно объяснить то, что в 1940-м Бутакова снова восстановили в кадрах… Зачислили в апреле, а в июне того же года – снова «чистка», и на сей раз уволили как выслужившего сроки действительной военной службы и «за невозможностью использования в связи с сокращением штатов…» Что делать? Пенсия так пенсия. Бутаков подумывал об устройстве на работу в Ленинградском морском порту. По-прежнему никакой иной профессии, кроме моряцкой, не имел… Пусть хоть в порту – все ближе к кораблям и к морю. Без них не мог.

Со дня увольнения едва прошел месяц, как очередная кадровая чехарда в Наркомате ВМФ – приказ такой-то, пункт такой-то отменить, снова зачислить краскома Григория Бутакова в кадры как опытного специалиста и назначить уполномоченным постоянной приемной комиссии кораблей.

Сначала не поверил. По привычке ждал – опять что-то напутали. Пришлют уточнение, приказ отменят и снова уволят… Ушел в себя, переживал. Одна была радость – сын Саша. Вымахал ростом с отца. Школу на «отлично» окончил. Мечтает стать моряком… (Он своего все же добьется, Саша. Но будет это несколько позднее. И звание командирское, флотское, заслужит…)

Медленно оттаивала душа. И неизвестно, оттаяла бы вообще, если б не новая работа. За казенной строкой «уполномоченный постоянной приемной комиссии» стояла сама жизнь, флот!

Бутаков входил в комиссию по приему новых боевых кораблей. Он радовался и удивлялся: флот получал великолепные подводные лодки, эсминцы и крейсеры. Кто бы мог подумать, что за такое короткое время молодое государство рабочих и крестьян создаст такую судостроительную промышленность!

Судьба точно вознаграждала Бутакова за все выпавшие на его долю испытания. Свою новую службу Григорий Александрович в кругу семьи шутливо именовал «именинами сердца». Так оно и было!

С мая 1941 года капитан 2-го ранга Бутаков стал старшим уполномоченным приемной комиссии и в том же месяце был направлен на Черноморский флот в распоряжение Военного совета флота. Постоянно бывал на Севастопольском морском заводе, хорошо знал «окрестности» и, в частности, большой затон, где ржавели списанные корабли. Там-то и приглядел он этот отсек…

Плавбатарея… Сколько часов просидел Григорий Александрович, обдумывая варианты ее создания и использования! Сколько раз вот так, как в этот, приходил он на железный отсек, вымерял, пересчитывал, прикидывал…