– Это и есть самый лучший? – спросил гость. – Что-то не вижу энтузиазма в его глазах.

– По результатам лучший, абсолютный слух, – ответил начальник отряда и рявкнул музыканту: – Живот втянул, плечи развернул, чучело! Ты кто, матрос РККФ или вольноопределяющийся Марек?

Старый писарюга-мичман, который в канцелярии выдал акустику документы, шепнул по секрету, что приехавший это сам Видяев, с СФ! Он на «Моржихе» ходил, которая весь немецкий флот перетопила – там весь экипаж это такие «звери», гвардейцы, ни у кого меньше трех орденов нет! И если ты им зачем-то потребовался – гордись! А пока – вот, держи твои бумаги, и не забудь в каптерке парадку по первому сроку получить. И не посрами честь отряда!

На север самолетом (что тоже было необычным). Завод в Молотовске показался еще больше Балтийского, и столь же оживленным. Удивляло, что тут на производственной территории можно было встретить не только флотских офицеров в замасленных спецовках, по виду неотличимых от рабочих, но и женщин, одетых как на Большом проспекте Васильевского, они, конечно, не стояли у станков, но разносили бумаги, разговаривали с инженерами.

– С подачи нашей «адмиральши» так пошло, – сказал Видяев, – заводские не возражают. К тому же тут рядом и Кораблестроительный институт, ну а научников на душу населения так, наверное, побольше, чем в Ленинграде.

Видяева тут хорошо знали. Они вдвоем прошли через периметр внутренней охраны, На причале, где была пришвартована громадная подлодка, необычно скругленных очертаний, Видяев сказал музыканту: ждать тут, и взбежал по трапу. На берег сошли трое, по форме и манерам – старослужащие, покосились на музыканта, спросили о чем-то у вахтенного – и, удовлетворившись ответом, прошли мимо. Затем появилась молодая женщина, красивая, статная, в шляпке, синее платье в горох развевается флагом на ветру – и громко сказала вахтенному:

– Ты моего позови!

Через минуту по трапу сбежал целый капитан первого ранга (командир, не иначе, раз в таком звании).

– Ленок, что случилось?

– Вань, я просто спросить пришла, ты сегодня дома обедать будешь? Я твой любимый борщ приготовила!

Тут на трапе появился Видяев, с ним еще один каплей, с маленьким плоским чемоданчиком в руке – и, к удивлению акустика, матрос с автоматом, причем АК-42, какие бывали лишь у морской пехоты, но никак не у экипажей кораблей, в учебном отряде были лишь мосинские карабины. Приветствовали командира «Моржихи», как своего, без особого чинопочитания, о чем-то с ним переговорили, все вместе взглянули на музыканта.

– По полной проверить этого кадра хочу, – сказал Видяев, – за своих, отвоевавших, я спокоен, и с Балтфлота тоже отобрали лучших. Но вот вышло, что одно место свободно. Как он себя поведет под глубинками, это вопрос, но хоть чему обучен, узнаю.

– Не проблема, – ответил тот, с «Моржихи». – Где будем – у тебя, на «пятьсот шестой»?

Идти было недалеко – вдоль причала, до соседней лодки, меньшего размера. Аппаратура в рубке акустика заметно отличалась от привычной, – но те же наушники и верньеры для настройки угла пеленгации. Офицер с «Моржихи» скрылся в соседней выгородке, у входа в которую тут же встал часовой. Через минуту оттуда послышалось:

– Готово, я все подсоединил, включать?

– Сейчас ты услышишь картину реальной учебно-боевой задачи, – сказал Видяев, – и правильно запеленгуешь и классифицируешь все появившиеся цели, а мы после на планшете сравним. Будет хорошо, если сможешь хотя бы оценочно определить дистанцию. Условия – Норвежское море, ноябрь, термоклина нет.

Испытание длилось почти три часа. К удивлению акустика, привыкшего, что в училище им, как правило, давали прослушивать лишь один сигнал, записанный на магнитофон, здесь же звучала целая симфония, и не все цели шли в одном ордере, общим курсом! И это было очень трудно, вовремя перенастраиваться с одной цели на другую, определив наиболее опасную, идущую на сближение, и не упустить при этом ту, которую командир задал как главную, будущий объект атаки. Но музыкант выдержал экзамен, – а что было бы, если бы не оправдал доверия? Может, оно было и спокойнее – остался бы в мирном Ленинграде! Или здесь, на севере – и возможно даже, на берегу, в матросском клубе (был такой разговор с кадровиком, еще весной). Но заела глупая гордость – попавших на такие должности иначе, чем после корабельной службы или фронта, не слишком уважали. И хотелось показать, что он лучший.

– Принято, – сказал Видяев, – хотя кое-какие ошибочки есть, но в пределах. Готовься в дальний путь – кстати, как у тебя с немецким?

А дальше – Бремен, завод Дешимаг. Где наши, советские экипажи принимали новенькие лодки XXI серии. Рабочее место акустика, в точности как на той лодке, где был экзамен. И даже появился подчиненный, старший матрос Сыромятко, ответственный за электрическую часть, чтоб все исправно работало. «А также, по боевому расписанию, на гидролокаторе, могу пеленг взять, дистанцию определить. Но узнать, что там шумит, вражеская лодка подкрадывается, или каракатицы скрещиваются, это уж только вы!»

Отчего не обойтись одним локатором? Это объясняли еще в учебке, на первых занятиях. Поскольку есть такое поганое явление, работу локатора можно не только обнаружить, но и точно запеленговать, с гораздо большей дистанции, чем вы сами получите отраженный от цели сигнал. Так что лодка с локатором в активном режиме кричит на весь океан «я тут», сама не видя опасность. Оттого подводники предпочитают лишь слушать и пеленговать, а сонар включается, как правило, коротким импульсом, в последний момент, для уточнения дистанции, по уже определенному направлению. Исключения есть – форсирование минного поля, движение подо льдом или в мелководном районе. Но там, где вам предстоит действовать, этого нет.

Переход через два океана? С таким же успехом это могла быть кругосветка – экипаж не видел практически ничего, стоянки в чужих портах были коротки, и на берег сходили одни офицеры. Но человек это такое существо, что ко всему привыкает! И уже прежняя, мирная жизнь стала казаться чем-то бесконечно далеким.

А первым портом, где можно было по-настоящему размять ноги, стал Петропавловск на Камчатке. Совсем не похожий на «медвежий угол» на краю страны, описанный в романе «Богатство», прочтенном за часы отдыха в походе – Видяев рассказывал, что на севере матрос, не любящий читать, считался негодным к службе на подлодках, «без книг ты скоро спятишь». Нет, Петропавловск мая сорок пятого больше напоминал то ли военный лагерь, то ли осажденную крепость. Экипажам дали целых две недели отдыха. Относительного, конечно, – проверяли механизмы, принимали на борт провизию и топливо. Но свежий воздух! Свежевыпеченный хлеб! Кино в гарнизонном клубе!

Лодки вышли в море 31 мая. И уже в море, в ночь на 3 июня, было объявлено – война с Японией! То есть теперь и мы законно можем топить врага, но и нас потопят, если сумеют.

Первого противника встретили рано утром. Транспорт, на тысячу пятьсот тонн, как после объявил командир, шел без всякого охранения. Под японским флагом (да и не мог здесь и в это время оказаться наш, а тем более союзник), значит, законная добыча для «белой акулы». Атака сложности не представляла – заняли позицию, выпустили торпеды. Как сказал командир БЧ-3, могли даже обычными прямоидущими стрелять, а не ценными СН, не промазали бы – но первая цель!

После долго не происходило ничего. Лодке приказали быть в завесе, прикрывающей Курильский десант, причем позиция была наиболее удаленной к востоку, в океан. 21 июня было принято оповещение по флоту, в море японская эскадра. 22 июня уточнения о месте врага не последовало – Одзава свернул на восток, и на какое-то время самолеты-разведчики его потеряли. А в три часа дня акустик доложил командиру – есть контакт! Очень слабый, на пределе слышимости, но устойчивый, пеленг удалось взять.

Н-13 двинулась навстречу. Еще через час акустик понял, что контакт смещается вправо – значит, цель пройдет к западу от нас. Лодка легла на курс перехвата, в 16.30 оператор радара засёк воздушную цель, и командир приказал погрузиться. Через десять минут над этим местом пролетел японский самолет, ведущий противолодочный поиск, но летчики уже не увидели ничего.

Японцы (а кроме них тут не могло быть никого) приближались. Если только они не изменят курс, то пройдут как раз мимо затаившейся лодки. Строй стандартный, впереди завеса эсминцев, по бокам тоже, но менее плотная, а ядро эскадры – три больших корабля. Проходят все же чуть в стороне, – но если подсуетимся, то на малошумном ходу как раз поднырнем под край завесы!

Винты эсминцев слышны уже невооруженным ухом. На некоторых кораблях работают гидролокаторы – надежда, что немецкое резиновое покрытие на корпусе сыграет свою роль? Все же лучше нырнуть на глубину восемьдесят, так, эсминцы прошли, теперь наверх – место больших кораблей определено на планшете, успеваем!

Вышли на перископную. Головной корабль был определен как линкор тип «Исе». В кильватер ему шел второй линкор, авианосец был отдельно, по ту сторону колонны. Две минуты до пуска торпед!

И тут – взрыв бомбы, рядом. Но не было в непосредственной близости японских кораблей! Снова самолет? И уже поворачивают на нас эсминцы правофланговой завесы. А линкоры – меняют курс!

Будь на месте Н-13 «щука» или американская «балао», все было бы кончено. Потому что ближний из эсминцев был всего в пяти кабельтовых – правда, ему надо было еще завершить циркуляцию, – зато взрыв бомбы с самолета достаточно точно показал японцам место лодки. И развернулся бы весь дивизион, и прочесали бы все «гребенкой» на параллельных курсах, работая локаторами и бросая глубинки – примерно так в августе сорок четвертого возле Филиппин погибла американская лодка «Хардер» под командой «убийцы эсминцев» коммандера Дили, прославившегося победами именно над эскортными кораблями. Но «двадцать первая» была быстрее, шестнадцать узлов полного подводного хода против восьми у «балао», и в полтора раза меньше размером, а значит, поворотливее. А командир, капитан-лейтенант Маринеско, был подводником «от бога» – да, в этой реальности ему не довелось потопить «Густлоф», но зато были командирские курсы «у самого Лазарева», а еще Военно-медицинская академия, где его излечили наконец от клаустрофобии, «не беспокойтесь, Александр Иванович, у вас еще начальная стадия, это лечится. На ваш счет особый приказ главкома ВМФ – вылечить, чтобы впредь на берегу с катушек не срывался». Самое странное, что приказ, подписанный главкомом, действительно был – откуда Кузнецов мог узнать о болезни какого-то капитан-лейтенанта? А учили «у Лазарева» многим интересным вещам и на очень интересной технике – взяв кучу подписок о неразглашении. Зато оказалось, что командир еще до вступления в должность успевал хорошо изучить скоростные и маневренные характеристики своего нового корабля.

Моторы на самый полный. Рули на погружение, восемьдесят метров. Курс 260. Японцы будут уклоняться от нас, повернув влево, – и правильно, линкоры же не эсминцы. Но они не смогут и быстро повернуть на контркурс, и на циркуляции их еще вынесет к нам! Ввести в торпеды – на кильватер, вправо, в режим после десяти кабельтовых! Акустик, докладывай пеленг! Задача была наподобие той, на экзамене, давать пеленги штурману, ведущему на планшете места цели и охотников – вот только делать это в динамике боя!

Лодка выскочила из-под «гребенки» – бомбы рвутся за кормой, может, и слышали самураи про характеристики «двадцать первых», но привычка сильнее, вся тактика у них на американцев заточена. Теперь выходить на глубину двадцать. Можно было рискнуть под перископ – но проклятый самолет! Он может и так нас заметить, но если пролетит совсем уж над нами, вероятность мала. Черт, цель уходит, а у нас еще скорость не сброшена, нельзя торпедами стрелять! Выходим на пятнадцать метров, скорость пять – можно! Пуск всеми шестью! И вниз скорее, на двести метров, рывок от места залпа, и медленно, осторожно отползаем на малошумном режиме, шесть узлов!

Пять взрывов торпед услышали отчетливо. А затем взрывы глубинок, свист японских локаторов и визг винтов эсминцев – в стороне и за кормой! Потеряли нас самураи, ну и пусть теперь море бомбят! А мы – в сторону, в сторону, по миле каждые десять минут!

И хорошо, что на новых лодках особая аппаратура стоит, слишком громкие звуки фильтрует. А то было бы взрыв глубинки как удар по ушам, и что стало бы не то что с музыкальным, а со слухом вообще? На балтийских лодках бывало, что акустиков списывали на берег после одного похода. А здесь тихие шумы слышны отчетливо, даже с усилением, зато громкие как сквозь вату. Но взрывы торпед с глубинками не спутать, кого это мы угостили? В любом случае – пять попаданий, да еще под днищем, мало не показалось, кто бы ни был!

– Дырки вертите, – сказал командир, обращаясь к тем, кто был в ЦП. – Думаю, что за линкор не обидят. А тебе, старший матрос Хачатурян, медаль Нахимова как минимум обещаю. За то, что первым такую дичь услышал.

Через час, когда наверху стих шум винтов эсминцев, Н-13 всплыла под перископ и подняла антенну. Можно было запустить радиобуй – шар полуметрового диаметра, через торпедный аппарат, как только достигнет поверхности, то включается часовой механизм, проматывающий целлулоидную перфоленту, в эфир идет записанная морзянка, а после открывается клапан затопления. Но техника еще не была отработана, не проверена, не надежна, а главное, не позволяла получить в ответ «квитанцию», условный радиосигнал, что ваша передача принята и понята. Да и буй все же представлял материальную ценность, – потому командир решил поступить, как привычно. В донесении кодом было сообщено об обнаружении японской эскадры – место, курс, скорость. И о том, что один из тяжелых кораблей имеет повреждения. Радиограмма была принята в штабе флота, на Камчатке готовились к вылету бомбардировщики и меняли курс подводные лодки, на пересечение с противником.

Линкор «Хиуга» затонет через полтора часа. Торпеды с неконтактным взрывателем разорвали днище от кормовой оконечности до средних башен. Погреба не взорвались – но треть корпуса корабля потеряла плавучесть, и проблема была даже не в десяти тысячах тонн принятой воды, а в том, что когда оконечность входит в воду, остойчивость ухудшается резко, скачком, так что возможно мгновенное, за секунды, опрокидывание корабля, что и случилось^[7]. Из тысячи четырехсот человек экипажа спаслись единицы – причем большинство так и остались заживо погребенными в чреве тонущего линкора. Как когда-то двести человек машинной команды русского броненосца «Ослябя», погибшего в Цусиме, как большинство из команды «Кагановича», две недели назад. Теперь русские отомстили за всё! И это был еще не финал.

Карен Суренович Хачатурян и в этой реальности станет выдающимся композитором и педагогом – демобилизованный в сорок шестом (строго по закону, лица с высшим и средним специальным образованием призываются на половинный срок, ну а во флоте тогда служили пять лет, значит с льготой выйдет два с полтиной), закончит Московскую консерваторию. Но первой его наградой здесь станет не орден Дружбы, полученный в иной истории в 1995-м, а Отечественная 1-й степени, врученный всему экипажу Н-13 за потопление линкора. Бывший старшина 1-й статьи станет автором музыки к кинофильмам, как и в нашей истории, – и первой в этом ряду будет советско-итальянская лента «Битва за Рим» (о событиях 1944 года и спасении папы из немецкой тюрьмы с острова Санто-Стефания), затем «Тайна двух океанов», снятый на «Грузия-фильме», совместно с Ялтинской киностудией, «Семнадцатый конвой», «Угнать субмарину» и многие другие, но почти половина о море и моряках.

Он так и не узнает, какую роль в его судьбе сыграла всего одна строчка в докладе Лазарева М. П. на имя главкома ВМФ Кузнецова, написанном еще в декабре сорок третьего. «Рекомендую привлечь студентов и выпускников музыкальных училищ и консерваторий к службе акустиками на подводных лодках и надводных кораблях».

А была ли лодка? Самолет вроде что-то заметил, но корабли, прочесавшие это место почти сразу же, не обнаружили ничего! И тут же был атакован «Хиуга», и поиск врага снова ничего не дал! Так кто там внизу – обычная субмарина, или Подводный Ужас, пожиратель целых флотов? Если верно худшее, то демон от нас уже не отстанет! И ничего с ним не сделать – немцы говорят, что спасение от него одно – быстро убегать!

Одзава не был трусом. Считавшийся по праву лучшим тактиком японского флота, он умел отлично использовать средства, которые имел и к которым привык, но не умел выходить на новый уровень – подобно тому, как самурай, выйдя на поединок, мог по стойке противника предвидеть его удар, но не был готов к тому, что враг выхватит револьвер. Сражения, в которых он командовал, в обеих исторических реальностях, были разыграны безупречно, и безусловно завершились бы победой – при условии, что силы врага были бы зеркальным отражением его собственных. Но ВМС США сорок пятого года отличались от самих себя времен Перл-Харбора в той же мере, как РККА лета сорок первого от Советской армии, бравшей Берлин, а вот Императорские Армия и Флот почти не прогрессировали за это время.

Ведь по восточной традиции, творить может лишь патриарх Школы, а всем прочим надлежит лишь безупречно исполнять заданный им канон.

Сами японцы верят, что битву у Сайпана Одзава провел безукоризненно, но боги не даровали ему победу. Конечно, если считать волей богов тот факт, что японский адмирал действовал, словно никаких американских радаров не существовало. История не знает сослагательного наклонения (даже после экспериментального подтверждения фактом попадания «Воронежа» существования параллельных миров – ведь по-другому все равно может случиться в иной реальности, а не в этой), но если бы на месте Одзавы был не японский, а русский адмирал? Мысль, которая через много лет пришла в голову некоему Лазареву М. П., на покое писавшему книгу по военно-морской истории. Был ли за японцев выигрывающий вариант?