5

– Стойте, стойте! – замахала руками Катя, увидев через окно «Газели» знакомую машину.

Домрачёв перевёл на неё непонимающий взгляд, но скорость не сбавил. Тогда Катя, перегнувшись через отца, дважды нажала на клаксон, и воздух сотряс хриплый писк.

– Ну остановите же! – недовольно воскликнула она.

– Ну встань здесь, Степан, чего ты? – обратился к водителю Гена, указывая рукой на обочину.

Домрачёв, словно ребёнок, ещё не знающий, сколько физических сил потребует новое для него дело, с механической улыбкой набрал полные лёгкие воздуха и, кряхтя, закрутил неподатливый из-за снега руль. Когда «Газель» встала, Катя вновь дважды нажала на клаксон. Нажимая во второй раз, она не отняла руку, пока знакомая ей машина не остановилась. Когда же это случилось, она со скрежетом открыла дверь и, размахивая руками и крича «Егор!», пошла к серебристой «Ладе».

– Егорка, – пояснял Степану Фёдоровичу Гена, – жених Катькин. С командировки приехал, видать.

– Жених, – повторил Домрачёв и прищурился, разглядывая «Ладу».

– Пойду-ка поздороваюсь, – запыхтел Гена, вылезая из машины.

Степан Фёдорович сидел на месте, смотря на обнимавшуюся пару и ковылявшего к ней Гену. Кладбище произвело на Домрачёва сильное впечатление, но он не мог разобраться, впечатление какого рода. Отчего он впал в такое подавленное состояние, было непонятно. Степан Фёдорович прекрасно осознавал, что дело не в дяде Жоре, а в нём самом. Но в чём же именно дело?

Он потерянно взглянул на своё морщинистое лицо, обведённое пластмассовой рамкой зеркала заднего вида, и попытался взять себя в руки. Иногда он разговаривал сам с собой, и сейчас ему хотелось сделать то же, но, вспомнив, что не один, он посмотрел в окно. Гены с молодыми на прежнем месте не оказалось. Домрачёв встревоженно повертел головой, пытаясь найти их, и заметил Гену, смеющегося в двух метрах от «Газели». Он махал рукой, призывая Степана Фёдоровича вылезти из машины.

– Чего ты, оглох, что ли? – обратился к нему Гена, когда он подошёл к ним.

– Да я что-то задумался, – махнул рукой смущённый Домрачёв.

Гена терпеливо дождался ответа и сказал:

– Ну, знакомьтесь. Это Егорка, Катькин жених. А это, Егор, Степан Фёдорович Домрачёв. Значит… – задумался он, – племянник дяди Жоры. – О, – удивился Егор и протянул Домрачёву руку, – приятно.

Домрачёв вяло пожал руку Егора. Тот же, натужно улыбаясь, уткнул руки в бока и посмотрел сперва на Степана Фёдоровича, затем на Гену.

– Это мы, Егор, ездили на кладбище. Дядю Жору попроведать, – объяснил неприветливость гостя Гена.

– Ах, – закачал головой Егор, смыв улыбку с лица, и сложил руки у груди, – понятно, понятно. Домой теперь?

– Катька домой, – Гена ласково посмотрел на дочь, – мы со Степаном Фёдоровичем на рыбалку. С нами, может? – обратился он к Егору.

– Папа! Ну какая рыбалка? Дай человеку с работы отдохнуть.

– Чем же не отдых? – расставил руки Гена с потешной улыбкой.

Домрачёв молча бурил взглядом Катино плечо, нахмурив лоб и сведя брови. Он был где угодно, но только не с ними. Все это чувствовали, по временам смотря на Степана Фёдоровича, но старались делать вид, что не замечают его задумчивости. – Да вообще, – наклонив голову и почесав ногтями затылок, заговорил Егор себе под нос, – дядь Ген, правда, я бы до дома доехал.

– Мы вечером зайдём – пообщаетесь, – с нетерпением сказала Катя.

– У меня отец, кстати говоря, на рыбалке сегодня. Пересечётесь, поди, – извиняющимся тоном заговорил Егор, словно боясь, что Гена не отпустит его домой. – Да ладно, – иронично отмахиваясь, сказал Гена, – что вы, оправдываетесь, что ли, в самом деле? – засмеялся он. – Езжайте, езжайте. Довезёшь Катьку-то?

– Ну конечно, что вы!

– Пап! – недовольно сказала Катя.

– Мы к моим, наверное, поедем, да, Кать? – обратился к девушке Егор. – Смотри, – посерьёзнев, сказал ему Гена, – вечером к нам заходите. Пообщаемся. Ну, давайте, – он похлопал дочь по плечу, пожал Егору руку. – Пойдём, Степан.

Домрачёв развернулся и начал было идти к «Газели», как вдруг слова ударили ему в спину:

– До свидания, Степан Фёдорович, – попрощался Егор.

– До свидания, до свидания, – оборачиваясь, кивнул Домрачёв.

– Егор! – окрикнул Егора Гена, уже садясь в «Газель».

– Да?

– Отец-то на озере? Аль на реке?

– На озере.

К озеру Тихое рыболовы ехали молча. Тишину нарушали лишь навигационные наставления Гены. Солнце стояло низко. Оно уже начало спускаться за холодные горбы холмов, торчащие из земли у горизонта. Когда появились первые склоны и кроны деревьев, выстроившихся леском вдоль берега, Гена заметил знакомую машину, ехавшую им навстречу. Он нажал на клаксон и попросил Домрачёва остановиться. Тот уже со знанием дела нажал на тормоз.

– Открой форточку, Степан, – обратился к нему Гена, когда они поравнялись с пухлым уазиком.

– Ах, ты, Ген, – сказал ему мужик, сидевший в уазике.

– Я, я. Вот, гостя везу порыбалить. Как там? Ничего?

– Да вот: окуней везу да налимчиков.

– Хорошо-о-о, – протянул Гена. – А мы вот Егорку твоего только встретили. К вам с Катериной поехали.

– Так скоро?

– Ну да. Ладно, поедем. Чуть попробуем, – улыбаясь, сказал Гена.

– Не поздно вы?

– Да как поспели.

– Ну что, давайте. Поеду.

– Давай, Борь.

Домрачёв поставил машину на ручник на небольшом холмике меж сосен. Мужчины вышли, откопали бутылку водки в запасах Степана Фёдоровича и потащили вещи к озеру.

Когда Гена буром просверлил дыру во льду, Домрачёв оживился: – Не узкая ли дырка? Пролезет? – встав со стула, он с интересом заглянул в неё.

– Мы ж не на охоте, – улыбнулся Гена, опуская крючок на леске в воду. – Пролезет, куда денется.

– Смотрю, все сворачиваются уже, – сев, Степан Фёдорович осмотрелся. – Ну и дураки, – сказал Гена. – Мы с тобой, Степан, сейчас столько наловим, что увезти не сможем.

Домрачёв заулыбался, как ребёнок. Ему было интересно смотреть – сам держать удилище он не хотел.

– Хряпнем-ка давай по чашечке, пока рыба проснётся, – предложил ему Гена, кладя на лёд укороченную удочку и доставая из сумки рюмки из нержавейки. – Отчего ж не выпить? – радостный, Домрачёв откупорил бутылку. – За что? – спросил он, поднимая уже наполненную рюмку.

– Давай-ка за упокой души. Помянем.

– Помянем, – тихо сказал Степан Фёдорович и закачал головой.

Выпили не чокаясь. Гена часто задышал холодным воздухом, а Домрачёв, как слепой, замахал руками и затараторил:

– Закусить, закусить бы.

– На, на, – Гена протянул ему блинчик.

– Ох, хорошо, – счастливо сказал Домрачёв, откусив.

– Сейчас клевать начнёт – вообще заживём, – взяв удочку в руки, заулыбался Гена. – Ты подержать не хочешь?

– О, нет-нет-нет, – отказался Степан Фёдорович. – Я посмотреть любитель. – Ну смотри, смотри, – сказал Гена, глядя на поплавок.

– А щуки здесь водятся? – с интересом спросил Домрачёв. – А как же? Водятся, конечно. Больше скажу тебе: я ловил, и не одну, однако ж мы с тобой на мякиш её не словим. Это мормышки нужны, удилище хорошее, крюки. Её на живца, по-хорошему, Степан, надо.

– Так мы сейчас живца и выловим, – сказал Степан Фёдорович, как будто знал, о чём говорил.

Он в глубине души хотел вернуться с рыбалки героем, неся за жабры огромную, килограммов на тридцать, щуку. Ему хотелось удивить и Нину, и, особенно, Катерину. До того, как Домрачёв узнал о существовании Егора, иначе, как на ребёнка, пускай взрослого и красивого, смотреть на Катю он не мог. Однако ж теперь, зная, что она общается с мужским полом, причём, по-видимому, тесно, Степан Фёдорович взглянул на неё под другим углом. Он прекрасно сознавал свою непривлекательность, свой возраст и, вообще говоря, ничего непристойного себе не думал, но ему почему-то хотелось понравиться ей – всё водка. Ох уж эта водка!

– Ну, Степан. Какого же живца? – заговорил Гена с несдерживаемым раздражением.

Домрачёв был не лучшим рыбаком. В этом деле он соображал мало: рыбачить ходил редко, ловил в основном всякую мелюзгу, щуку в жизни в руках не держал. Гена зимнюю рыбалку любил больше летней, потому что мог ловить на середине водоёма: на глубине. Для летней рыбалки у него не было хороших снастей, и он обычно забрасывал не дальше, чем на три-четыре метра от берега.

– Мы сейчас с тобой окуней наловим, плотвы. Чего нам эта щука? К ней знаешь, с каким подходом нужно? Больше намучишься. А вкус, – он махнул рукой. – Пробовал когда-нибудь?

– Не пробовал, по правде сказать, – обиженно сказал Домрачёв. Ему хотелось поймать щуку – не важно, какой у неё был вкус. Хотелось и всё. Он впервые был на зимней рыбалке.

– Ну и не пробуй никогда. Одни кости, – стал брезгливо перечислять Гена, – сама сухая, мясо вонючее.

– Вонючее? – не веря, что у щуки могут быть изъяны, скептически спросил Домрачёв. – Отчего ж?

– Ну ты хоть знаешь, где она водится?

– Ну, – ища подвох, осторожно заговорил Степан Фёдорович, – как где? Там, в реках, в озёрах.

– Оно понятно, – не умея скрывать недовольство, перебил его Гена, – не в морях же. Ты скажи, где именно в озёрах?

– Ну, не знаю, – заволновался Домрачёв. – Мы вот, скажем, не над ареалом сидим случайно?

– Вот видишь, Степан? – самодовольно заговорил Гена. – Русский человек, он такой: другой бы молчал да не умничал, а у нас, вишь, в крови чушь молоть, когда не разбираешься в вопросе, – Гена мягкой интонацией старался сгладить остроту слов, но они всё-таки укололи Домрачёва.

Он, как обиженный школьник, опустил голову и молча уставился на поплавок, шмыгая носом. Гену стали мучить угрызения совести. Он с жалостью смотрел на поникшего Степана Фёдоровича и пытался побороть в себе эту жалость, но не мог. Он понимал, что взрослый человек в здравом уме не станет дуть губы из-за подобной глупости, но вид у Домрачёва был такой, что у Гены не возникало сомнений: он сказал вовсе не глупость, а действительно обидную вещь. Гена был сродни людям, говорящим, что они ненавидят детей, но дай им ребёнка в руки, тают, глупеют и чаруются.

– Щука, Степан, в заводях водится, – спокойно сказал Гена. – В водорослях, под корягами всякими, возле берегов. Бывает, в ил зароется: оттого-то у неё мясо воняет иной раз.

– Её же, выходит, и ловить несложно? – наивно спросил Степан Фёдорович, мгновенно оттаяв. – Раз она у берегов-то водится?

Гена успел подумать, что рано пожалел Степана. – Почему ж легко? Чего же лёгкого-то, Степан? Ты, что ж, думаешь, что всё, что неглубоко, то легко? Так, что ли? Мать честная, ты меня иногда удивляешь, – Гена вновь перешёл на грубый тон.

Степан Фёдорович вновь понурил взгляд и надул губы. Гене вновь стало его жалко.

– Непросто щуку ловить, непросто: она же зверь умный, боязливый – прячется. Её подкармливать надо по-особому.