Надо сходить к нам домой. Трудно, особенно в моем сегодняшнем состоянии. Но нельзя сидеть в этой квартире – я свихнусь, если постоянно буду находиться здесь. А главное, не сдвинусь ни на миллиметр в своих поисках. Нужен шанс, хоть какая-то зацепка. Попробую. Если понадобится, то вечером пойду туда снова, чтобы встретиться с соседями.

Не сдаваться.

(позже)

«Не сдаваться»… Проще написать, чем сделать.

Заметил, что люди на улицах сторонятся меня, увидев мои глаза. Одна молодая мама, взглянув на меня, тут же взяла своего ребенка за руку с моей стороны и ускорила шаг. Мальчуган даже и не понял, что случилось. Маленький счастливчик просто не видел меня.

С другим прохожим я столкнулся, он заговорился по мобильному и не заметил меня. Напрасно. Я не в настроении для подобных казусов. Высказался. Радости на его круглом глупом лице поубавилось. Спорить со мной он не стал, похоже, решил не связываться. И правильно. Не стоило рисковать здоровьем.

В моих глазах опасный огонек. Волчий. Люди чувствуют это и обходят меня стороной. Видят во мне чужого. Я и есть чужой, во мне больше нет ничего общего с ними.

Слабею. Трудно удерживать эмоции при себе, особенно отрицательные. Все чаще чувствую безвыходность моего положения. Все двери закрыты для меня, все сердца. Попробовал созвониться с двумя Настиными приятельницами. Обе отказались от встречи со мной. Деликатно и по разным причинам, но такое чувство, что просто решили держаться подальше от меня.

О моем походе домой.

Я старался не думать ни о чем, просто прошелся по комнатам, еще раз пошарил в шкафах. Нет, ограбления не было. Ни одного подозрительного предмета. Следов и отпечатков не нашли.

Соседей по площадке, конечно, не оказалось дома. С другими нашими соседями по подъезду мы не поддерживали никаких отношений, даже не знали почти никого. В наше время этому вряд ли стоит удивляться.

Уже спускаясь, я обратил внимание на наш почтовый ящик. Это натолкнуло меня на мысль. Почту разносят как раз с одиннадцати до двенадцати. Почтальон мог заметить что-то подозрительное. Шанс был хилый, но стоило попробовать. Решил подождать.

Выходя из подъезда, встретил нашего дворника Михалыча. Еще один шанс, который тут же испарился – он в тот день закончил убирать снег у нашего дома гораздо раньше, чем все случилось, и обо всем узнал уже на следующий день. Постояли, покурили. Михалыч и сам когда-то потерял жену, только она умерла в больнице от инсульта. Своей смертью… Спросил у него о почтальоне, и тут Михалыч меня удивил. Оказалось, что почту разносит молодой парень, недавно отмотавший срок. Вот так, какая прелесть. Просто он чей-то родственник, вот его и устроили на первое время после отсидки. Ходит по подъездам бывший уголовник, газетки раскладывает. Заодно и жильцов рассматривает, а? Сложно описать, что со мной произошло, когда он мне об этом рассказал. Виду я, конечно, не подал, но в желании дождаться его сильно укрепился. Он стал первым моим подозреваемым. Конечно, я не знал о нем ничего, никогда не говорил с ним, даже не видел никогда. Но в тот момент я словно ощетинился, не мог думать ни о чем другом, не мог представить его в роли нормального «законопослушного» гражданина. Я был уверен, что он имеет отношение к случившемуся.

Подумав, я оставил Михалычу телефон квартиры, где живу – на случай, если меня будут искать, или просто, если он увидит или вспомнит что-то важное, касавшееся того утра. Попрощавшись с ним, я обошел наш дом, остановился у соседнего и стал наблюдать.

Парень с почтой появился минут через двадцать пять. Я взглянул на часы. 11:20. Похоже.

Неторопливой походкой прошествовал он в первый подъезд. Через три минуты вышел и направился в следующий. Обычная рутина? Третий подъезд. Я вышел из засады, когда он зашел к нам. Сердце забилось чаще.

Когда он появляется в дверях, поправляя сумку, я окликаю его.

Парень лет тридцати с суровым выражением лица. Шрам над верхней губой, стального цвета немигающие глаза. Вязаная шапочка до бровей. Да, похож на уголовника. Вопросительно взглянув на меня, тут же лезет в карман. «За ножом» – подумалось мне. Оказывается, за сигаретами. Вытянув одну, протягивает пачку мне. Я мотаю головой и подхожу ближе. Парень смотрит на меня спокойно, ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он увидел меня.

Я спрашиваю его, разносил ли он почту в тот день. Он в ответ кивает головой. В это же время? Снова кивок. Видел кого-нибудь, когда разносил почту? Лениво мотает головой и сплевывает. А рядом с подъездом?

«Что вам надо?» – вдруг цедит он хрипло. Закуривает. Он держится нагловато, а я этого не люблю.

«На вопрос отвечай», – говорю я ему довольно грубо. Он еще секунду пристально смотрит мне в глаза, затем подтягивает лямку сумки и молча уходит.

Догоняю. Хватаю его за рукав и разворачиваю лицом к себе. Сплевывает, на этот раз презрительно. Не может быть, чтобы без него обошлось. Кровь стучит в висках.

«Отвечай!» – повторяю я.

Зло сощуривается, бросает сигарету.

«Руку убери», – раздается его хриплый голос.

«Это ведь ты сделал, да?» – неожиданно для себя самого говорю я.

В его глазах ни тени смущения или беспокойства. Я – всего лишь забавное приключение в его смену, которое вдруг перестало быть забавным. Какое-то время он стоит молча, затем отталкивает меня. В бешенстве я бросаюсь на него, но куда мне… Он хватает меня за плечи и прижимает к стене так, что я не могу даже пошевелиться.

«Я вышел», – говорит он негромко, но четко, выделяя каждое слово, – «И не просто вышел, а вышел и завязал. У меня новая жизнь, ты понял? Я никого не видел и ни во что больше не влезаю. Запомни это и мотай отсюда».

Он долго глядит на меня своими серыми глазами, затем его хватка разжимается.

Я смотрю ему вслед, не двигаясь с места. Не пытаюсь догнать.

Это был не он. Больше того, скорее всего, он действительно ничего не видел. Что-то в его голосе, в его взгляде сказало мне об этом. Когда он говорил свою последнюю фразу, его лицо напомнило мне лицо пациента, у которого врач заподозрил рецидив старой мучительной болезни. Боль. Тоска. Отчаяние. Все это внезапно отразилось на этом еще молодом лице. Проявилось и тут же погасло, как будто парень поспешил спрятать свои истинные чувства. Тюрьма изменила его, научила не задавать вопросов, не соваться в чужие дела. Наложила отпечаток, с которым теперь ему предстояло жить. Он задерживается в доме ровно столько времени, сколько нужно, чтобы разложить почту. Ему нет дела до большинства людей, которые его окружают. Он чувствует себя чужим среди них. Таким же отшельником, каким чувствую себя я. Это роднит нас.

Мне стало как-то по-отечески жаль его, этого почтальона, которого я еще несколько минут назад готов был разорвать. Наверное, я даже почувствовал симпатию к нему. Во всяком случае, его лицо показалось мне самым живым из всех, которые я видел за последние дни. Пусть строит свою «новую жизнь», он молод, у него еще может получиться.

В 16 часов схожу в банк, попробую еще раз переговорить с Киселевым и встретиться с кем-то из Настиных сотрудниц. Оттуда сразу домой – надеюсь, наконец, застать соседей.

13:20.

Прорыв? От возбуждения дрожат руки.

Неужели мне повезло? Верю и не верю в то, что произошло. Хочу верить.

Несколько минут назад позвонил незнакомец и сказал, что может быть мне полезен. Сказал, что у него есть информация. Сказал, что живет в нашем дворе и видел человека, выходившего из подъезда через несколько минут после случившегося. А днем раньше видел, как этот человек разговаривал с Настей и заметил, что разговор этот был неприятен ей. Сказал, что знает этого человека.

Свидетель. У меня есть свидетель. Неужели.

Мысли разбегаются.

Я предложил ему встретиться. Он согласился, но сказал, что при встрече никто не должен присутствовать, и что милиции он не скажет ни слова. И вообще, настоял на полной анонимности сведений, которые может сообщить мне. Пришлось назначить встречу в этой квартире – это единственное место, где нас точно никто не увидит. Он будет здесь уже через двадцать минут – сослался на то, что позже будет занят.

Я вынужден идти на все его условия. Нет выбора – у него, возможно, есть то, что мне нужно. Можно сказать, что моя жизнь в его руках.

Сказал, что мой телефон узнал у дворника. Сказал, что видел из окна нашу с ним встречу и то, как я передал ему номер. Догадался, что на том листочке был именно телефон.

Молодой голос. Довольно вежливый. Он говорил торопливо, но уверенно. И все, что он говорил, было так похоже на правду. У меня нет ни времени, ни возможности, ни желания проверить его слова.

Я устал. Я хочу верить. Я готов верить. Я рад верить. Мне так хочется, чтобы все это поскорее закончилось. И теперь у меня есть надежда, что так оно и будет.

Уже скоро, Настя.

(пустая страница)

(с чистого листа, другим почерком)

15 минут до поезда. Грязный вокзалишко, три ряда старых пластмассовых кресел обозначают зал ожидания. Сижу в самом углу, кроме меня еще две старухи, один старик с рюкзаком и пара военных. Чтобы не привлекать к себе внимания, открыл блокнот и начал писать. Все-таки занят каким-то делом, не вызываю лишних подозрений.

Пожалуй, теперь им не достать меня. Я уже далековато, а через несколько минут поезд поможет мне убраться еще дальше. Хорошо, что хватило денег на попутки, чтобы выбраться из города. Перестраховался, взял деньги с собой.

Деньги… копейки по сравнению с тем, сколько могло бы быть… Обидно, что к осторожности мне не достает хотя бы капли ума. Если бы он у меня был, я никогда не ввязался бы в это дело. Оно выглядело плохо для меня с самого его начала, только я упорно не хотел этого замечать. Деньги… Мне нужны были деньги, больше ничего меня не волновало. Неужто я дошел до такого края, что всерьез рассчитывал получить свою долю и преспокойно уехать? После того, как собственноручно отправил на тот свет двух беззащитных людей, виноватых только в том, что не вовремя сунули нос не в свое дело? Видя, чего стоит человеческая жизнь для тех, кто меня нанял, я полагал, что мне милостиво сохранят ее, да еще отстегнут пайку за выполненную грязную работу и отпустят на все четыре? Идиот. И убийца. Прекрасное сочетание.

По правде говоря, у меня не было выбора. Это был мой единственный реальный шанс заработать много, быстро, и поскорее убраться в какой-нибудь другой город, где я мог бы начать все заново. И прожить совсем другую жизнь. Осуществить мечту. В этом я по странности похож на Г.П. У него тоже не было выбора – ему нужен был виновник гибели супруги. Я дал ему шанс, и он за него ухватился, позабыв про всякую осторожность. Ни одного свидетеля, никакой милиции, как я и просил. Поверил в мою наскоро сочиненную историю «о человеке из дома напротив». О таинственном незнакомце, с которым якобы говорила его жена. О номере телефона, который мне, кстати, сообщил вовсе не дворник, а В.Н. А дворник меня знать не знает, как и я его – просто, в очередной раз следя за перемещениями Г.П., я подсмотрел их разговор. А он, надо же… Доверился мне полностью. Впрочем, я знал, что так и будет. Даже возомнил себя на редкость мудрым и проницательным. А на самом деле я всего лишь маленький жадный придурок, загубивший по указке две человеческие жизни и не получивший за это ни гроша.

Ладно. По крайней мере, мне удалось уйти. Пусть теперь понервничают, это дельце им не удалось обстряпать так легко, как хотелось. Я оказался увертливым. Хотя, что толку, в моих же интересах нигде не упоминать о том, что происходило за последние несколько дней. И они тоже знают, что я буду молчать.

Смех, да и только. Я точно без ума.

Все, что от меня требовалось – это спокойно сесть в поезд и тихо добраться до пункта назначения. Не привлекая к себе внимания. И что сделал я? Я успел засветиться перед чуть ли не половиной своего вагона еще до того, как стал пассажиром. И после этого я еще рассуждаю об осторожности. Уже несколько человек наверняка в случае чего смогут меня опознать, причем один из них остался на том замызганном полустанке, который мы покинули примерно час назад. Вероятность того, что меня будут там искать невелика, еще меньше – что он попадется на глаза, и все-таки… любая мелочь, которую я оставляю после себя, значима и может перечеркнуть весь этот мой стихийный побег.

По правде говоря, ситуация была действительно глупая. Уже когда я оказался на платформе и подходил с билетом к проводнику, из вагона вдруг выскочил парнишка лет пятнадцати и бросился бежать. В руках его я успел заметить женскую сумочку и понял, что произошло, еще раньше, чем услышал женский крик из вагона. Кража. Такое с зевающими пассажирами и пассажирками случается сплошь и рядом. Толком не успев сообразить, что должен делать, я рванулся вслед за вором. Наше состязание в беге оказалось недолгим – уже через несколько метров я повалил его на землю. Парнишка бросил на меня злобный взгляд, плюнул в моем направлении и скрылся, оставив сумочку на платформе. Подняв, я понес ее в сторону вагона и только в этот момент понял, что натворил.

Часть людей высыпала из вагона, другие прильнули к стеклам. Все смотрели на меня. Пожилая женщина в халате (на улице стоит мороз) подбежала ко мне, выхватила сумочку и прямо на месте стала проверять ее содержимое. И деньги, и документы, к ее радости, оказались на месте. И стал я героем. И давай меня благодарить. Черт бы их побрал всех, и меня вместе с ними. Почему именно мне должно было понадобиться пуститься в погоню за этим пацаном, почему все вокруг стояли и смотрели, разинув рты? Включая проводника, кстати, парня довольно крепкого с виду.

Помимо всего этого, оказалось, что дама, которую чуть не обокрали – моя соседка по купе. «Наконец-то у нас появился свой мужчина!» – радостно провозгласила она попутчикам, когда мы вошли в вагон. Веселится. Лучше бы за багажом следила. Угораздило деньги и документы держать в сумочке, а ее оставить на самом видном месте.

В купе действительно одни женщины. Моя новая знакомая, представившаяся как Надежда Михайловна, едет в компании с дочкой Наташей – девчонкой лет двадцати трех, и особой, которую она назвала своей сослуживицей – Татьяной Петровной – высокой бледной крашеной блондинкой среднего возраста. Обе тетки еще минут пятнадцать охали и возбужденно обсуждали происшедшее. Наташа же, загадочно улыбаясь, поглядывала то на одну, то на другую, то на меня и молчала. Хорошо, когда человек умеет молчать. Золотое свойство.

Наконец, они закончили трещать и, как по команде, уставились на меня. Началось. Новая порция благодарностей. Комплиментов. Знали бы, кого называют благородным, смелым и мужественным. В миг след бы простыл, ехал бы в купе один всю дорогу. Нет, не всю. До первого появившегося мента.

Только эта самая Наташа все так же ни слова. Может, немая? Было бы просто прекрасно. И гармонично – при такой мамаше.

Начались расспросы – кто да откуда? Да почему никаких вещей нет? Не подозревают, просто интересуются. Может, и хорошо, что познакомились при таких обстоятельствах? Все-таки произвел хорошее впечатление. И все же помалкивали бы. Меньше трепа, меньше внимания.

Темню, отвечая на вопросы. Еду до конца, к родственникам, все вещи у них. Отвечаю неохотно, односложно. Изображаю неразговорчивого молодого человека, одним словом. Дамы все равно мной не нарадуются, бросились чаем угощать. Да, неплохо бы чаю – на вокзале и по дороге из города сильно замерз. Собираясь на дело, не рассчитывал на погоню.

Отогрелся, полез на свою полку. Достаточно.

Называют меня Сашей, хотя представился я Александром. По-моему, в детстве последний раз Сашей называли. Еще в интернате. Приятели называли Алексом. На работе звали Саньком. Ленка звала Шуриком, пока не разругались.

А В.Н. никак не называл, хоть и «выкал». Надутый индюк. Наверное, уже пустил своих уродов по моему следу. Ищите. Надо было меня шлепнуть там же, неподалеку, не давая мне вернуться домой. А теперь меня попробуй найди.

Ехать в поезде – одно из самых скучных и утомительных занятий на свете. Некуда себя пристроить. Чем можно заниматься в поезде? Разговаривать с попутчиками, которым на тебя наплевать, как и тебе на них? Спать, как две из моих соседок сейчас или глядеть в окно, как Наташа, иногда поглядывая на попутчиков (она действительно часто украдкой на меня посматривает – думает, я не замечаю).

Все, пожалуй?

Да нет, пожалуй. Еще можно читать. В моем случае следовало бы добавить «к сожалению».

Прочитал дневник Геннадия Петровича. Г.П., как я его назвал.

Не стоило читать. Надо было поскорее избавиться от этого блокнота, от этих чужих мыслей, которыми мне ни к чему забивать свою голову, раз уж все случилось и ничего не изменишь. Знал заранее, но любопытство взяло верх. И вот теперь, когда все прочитано, я продолжаю вести уже свои заметки в этом же самом блокноте. Наглец?