Глава 3

Народ действительно всерьез принял мое предложение, поэтому в обсуждении принимали участие все находящиеся в данный момент в вагоне. И от пятнадцати человек (остальные занимались делом) гвалт стоял нешуточный. Я же отвел себе роль критика и тоже веселился вовсю.

– Красный пролетарий!

Кивнув очередному крикуну, прокомментировал:

– Индейский слесарь? А что – и рабочий и краснокожий в одном флаконе.

– Анархия – мать порядка!

На это даже Трофимов отреагировал:

– Не, братва. Давай без указаний партийности. Люди ж разных взглядов за революцию воюют. Надо, чтобы для всех звучало!

– Волжский пахарь!

Тут даже я удивился:

– А почему волжский?

Внесший предложение белобрысый курносый парень застеснялся и тут же внес коррективы:

– Можно не волжский. Можно просто – пахарь.

Пока я обдумывал интересное название (пахарь не в смысле «землепашец», а в смысле «рабочий войны»), парни накреативили еще десяток предложений. Но когда пошли сокращения, то не выдержал:

– Тогда уж сразу – Даздраперма!

Все озадаченно примолкли, а Берг, вытаращив глаза, спросил:

– Это что еще за извращение?

Я ухмыльнулся:

– Не, ну если уж в ход пошли «ВперПоКомы», то и «Даздраперма» имеет право на жизнь. Это всего-то – «Да здравствует первое мая»!

Но мое предложение было отвергнуто. Никто не хотел оказаться захватчиком бронепоезда со столь неблагозвучным названием. А когда первоначальный запал у ребят прошел, и они перестали, перекрикивая друг друга, вносить свежие идеи, то я коротко произнес:

– «Пипец». Или «Песец».

Гриня поднял бровь:

– Уж больно на пи***ц похоже… А что это вообще такое?

Пришлось пояснять более развернуто:

– На северах водится такой зверек – песец. Полярный лис. И название у него уж больно для нашего случая подходящее. Вот на какой участок БеПо придет, там врагу и наступит пипец!

Народ рассмеялся и принялся смаковать новое слово и так, и эдак. Но тут сидящий за столом Комаровский, слегка кашлянув, привлек внимание. До этого старик, просто улыбаясь, слушал наши вопли. Но сейчас обратился ко мне:

– Господин… извините, товарищ Чур. Ваше предложение достаточно интересное. Но уж больно хулиганистое. Понимаю, что сейчас, когда ломаются все устои, это звучит свежо. Но вот когда-нибудь потом… Потом, когда в российских школах станут изучать времена революции и ваши славные деяния, каково детишкам будет читать про «Пипец»?

В этом месте народ офигел и заколдобился. Никто настолько далеко не заглядывал. А уж про школы и детишек вообще даже не предполагал. Дед же тем временем продолжил:

– А бронепоезд – это же словно сухопутный корабль. С пушками. С пулеметами. И имя ему надо подобрать, чтобы всем было понятно – вот пришел надежный боевой товарищ, который всегда поможет и поддержит.

Трофимов, помолчав секунду, хлопнул рукой по столу и воскликнул:

– Точно! «Боевой товарищ»!

Все загалдели, одобряя название, но я, глядя на Комаровского, предположил:

– Василий Августович, сдается мне, вы не закончили мысль?

Тот кивнул и, хитро глядя на нас, спросил:

– Вот как вы друг друга обычно называете?

Кто-то уверенно ответил:

– Товарищи!

Дед качнул головой:

– За все время знакомства с вами обращение «товарищ» я слышал раз десять. И это было в основном во время отдачи или получения приказов. Или при обращении к незнакомым людям. Вот те мальчишки, что забирали меня из дома, обращались ко мне исключительно «товарищ». А все остальное время вы ко всем обращались – «братишка». Это почти то же самое, что и «товарищ», но все-таки несколько ближе и теплее.

Во Августович дает! Молодец дед, все учел! Я подхватил:

– Плюс это название подчеркнет, что бронепоезд передан Красной Армии именно балтийскими матросами, а ныне – морскими пехотинцами! То есть «братишками»! И даже если мы уйдем в рейд, то «Братишка» всегда поддержит сухопутных в трудную минуту! – И повернувшись к внимательно слушающему народу, предложил: – Ну что, братва? Вариантов накидали много, так что давай голосовать?

В общем, ради такого дела мы даже остановку сделали. Тем более что спешить вроде как не резон. Надо чтобы сообщение о бронепоезде успело дойти, а то заявимся в Таганрог все такие красивые, а народ с переполоха начнет или воевать, или убегать. Лучше постоим какое-то время, развлечемся выбором имени для трофея.

И так как комиссар, могущий нас как-то вразумить, был далеко, а пафоса, как я уже говорил, не люблю, то на собрании всячески жег за понравившееся название. Поэтому и проголосовали почти единогласно, и надпись с обеих сторон на бронированном паровозе нанесли. Благо уже почти пять утра, рассвело и света для художественной росписи вполне хватало. Так что теперь здоровенные буквы гласили, что это не просто непонятно чей БП, а вполне себе военно-морской «Братишка». Чуть ниже был нарисован якорь и наш девиз полукругом – «Никто, кроме нас!». Теперь уж точно красные не напугаются.

Заодно поели и избавили истомившихся пленных от кляпов. Давно очухавшегося Таргена решили в общую кучу не помещать, а оставить рядышком с нами. Все-таки фигура солидная – офицер для особых поручений, поэтому и сдадим его отдельно. По новой прикрепили флаг, который уже обзавелся тремя пробоинами от осколков, став настоящим боевым знаменем, и неспешно покатили дальше.

Солнце уже стало потихоньку припекать, когда мы торжественно подъехали к двухэтажному зданию таганрогского вокзала. И оно реально было здоровенным. Солидное сооружение, сделанное из красного кирпича, с большими окнами и декоративными балкончиками. Но все это великолепие разбивалось об отсутствие людей. Вот вообще никого не было видно. Только в дальней части перрона весело проводила время малочисленная собачья свадьба.

Выйдя из вагона, мы остановились, крутя головами, а потом Трофимов, почесав затылок, предположил:

– Наверное, не успели о нас сообщить, вот люди и попрятались. Или еще спят. Время-то еще шести нет.

Закуривая, ответил заместителю:

– Угу… Внутрь на всякий случай заныкались и глазам своим не верят. Но сейчас знамя разглядят, надпись прочтут, да появятся…

Словно в подтверждение моих слов, большая резная дверь входа отворилась и оттуда вышли трое. Железнодорожник в форме и два типа явно военного обличья. О! А одного из них я знаю. В Ростовском ЧК видел. Фамилия у него еще такая… Вспомнил – Галомаха! Игорь Галомаха. Я там насчет беспризорников выяснял, а он пришел докладывать, что его ребята завалили каких-то давно разыскиваемых бандитов. Чекист тоже меня признал и, улыбаясь, распахнул объятия, шагая навстречу:

– Ну, товарищ Чур, ты и выдал! Нам полчаса назад сообщение пришло, что, дескать, чуровцы у немцев бронепоезд отбили. Мы, честно сказать, не особо поверили. Подумали – а вдруг ошибка, и сейчас немцы на броне прикатят? Пришлось даже людей с вокзала убирать и артиллерию срочно готовить. А тут – на тебе! Но это же уму непостижимо! Как? Как вам это удалось?

Гришка ухмыльнулся:

– Долго ли умеючи?

А я, похлопывая по обтянутой кожанкой спине возбужденного Галомахи, подтвердил:

– Как видишь – удалось. – Отстранившись, добавил: – Там пленных целый вагон. Вот и принимай их под охрану. Да, учти – бригада машинистов в тяжелом паровозе с нами сотрудничала. Так что к пленным их не суй, а я потом с ними сам разберусь. Есть немецкий офицер для особых поручений, от штаба дивизии. Он отдельно упакован. Так что забирай к себе. И еще – мне надо срочно встретиться с Матюшиным.

Второй военный заверил – убедившись в правдивости сообщения, Анатолий Иванович был сразу извещен (поэтому они и тормознулись в здании вокзала – донесение передавали), так что командующий ожидает героев. Штаб группировки к сегодняшнему дню располагался в городе, поэтому ехать было совсем недалеко.

А потом был доклад и о бронепоезде, и об остальных наших действиях. За ним последовал митинг. Ну, не то чтобы сразу. Нет. Для начала нас покормили. Потом предоставили баню. К этому времени собрали здоровенную толпу. Сам Таганрог город небольшой, но сейчас он являлся базой юго-западной группировки войск, поэтому народу было выше крыши. Ну и репортеры присутствовали, включая аж трех кинооператоров. Поэтому пришлось блистать красноречием. Я обычно не говорун, но тут прямо несло. Правда, сильно не хватало микрофонов с усилителями, поэтому с непривычки к концу я охрип как сволочь. Эстафету подхватил непосредственно Матюшин. Говорил он по нынешним временам недолго. Минут тридцать. А вот когда внеплановый тимбилдинг единения «товарищей» закончился, началось то, чего я опасался.

Командующий, таинственный, словно Дракула, мягко завлек меня в свой кабинет и принялся охмурять. Не… ориентации он был вполне нормальной, но лучше бы оказался голубым, так как в этом случае все бы решилось сразу – хорошим ударом. Но сейчас у меня даже толком возразить не получалось. А Анатолий Иванович, играя голосом, жестами и интонацией, требовал с меня ни много ни мало, а экипаж для нового бронепоезда. И главное, гад такой, базу подо все подводил железобетонную! Дескать, кроме моих морячков никто с БеПо не справится. Можно, конечно, со стороны людей набрать и выдрессировать, но на это сколько времени уйдет? А у меня уже готовые обученные и технически подкованные люди. Плюс, благодаря моим усилиям, являющиеся одной из наиболее дисциплинированных частей Красной Армии. Тогда мы сразу сумеем задействовать трофей, и можно будет с большой долей вероятности сказать, что возможное наступление немцев на нашем участке будет остановлено. Ну или, во всяком случае, переть вперед они станут не столь резво. И просит он у меня отдать вовсе не всех людей, а всего-то – человек шестьдесят.

Вот охренеть, благодетель! Два взвода ему вынь да положь! И так просяще он со мною разговаривает исключительно потому, что у нас отдельный батальон центрального подчинения. Если бы мы непосредственно под ним ходили, то беседовали бы сейчас совсем по-другому. Хотя… не факт. Времена ныне такие, что перегни командующий палку, люди вполне могли его послать в далекий пеший маршрут. Не то что прямо вот в глаза, а к примеру, предоставив решение матросского комитета об отказе. И все. Ничего бы он сделать не смог. Только долго и упорно убеждать, взывая к совести, пролетарскому чутью и революционной сознательности.

Но я сам понимал необходимость скорейшего ввода в строй «Братишки». И когда Матюшин, обеспокоенный моим угрюмым молчанием, уже начал намекать на привлечение к этому делу Жилина, просто кивнул и предложил позвать к нему в кабинет Гриню.

Трофимов нарисовался буквально сразу, так как находился в здании штаба. Я же, глядя на своего зама, вздохнул и обрисовал ему все получающиеся расклады. Глаза у зама вначале вспыхнули.

– Меня? Командиром бронепоезда? И наша братва в экипаже? Ух ты, как кучеряво вырисовывается!

Но буквально сразу бывший боцман погас и, виновато глядя на меня, хмуро признался:

– Не потяну. Месяц назад даже и не раздумывал бы. Сразу согласился. А теперь понимаю, что не потяну, и все тут! Да и как мы батальон бросим?

Матюшин начал было убеждать, что это не так, но я жестом прервал Анатолия Ивановича и обратился к заму:

– Григорий Иванович (в этот раз интонации были нормальные, поэтому Гришка удивленно уставился на меня), твои сомнения в том, что справишься с командованием «Братишки», говорят в твою пользу. Дурак бы согласился сразу. Но скажу, как человек, достаточно тебя узнавший, – ты за этот месяц столько опыта поднабрал, что реально на голову выше всех прочих, кого могут предложить. Тут ведь как – даже если попадется толковый командир, то с братвой может не управиться. Или с нашими матросами поладит, но сам при этом дуб дубом. Поэтому я рекомендовал твою кандидатуру.

Тут я Гришке безбожно льстил, но деваться действительно было некуда. Любого опытного офицера (а где еще грамотных на БП брать?) мореманы не примут. А насчет Грини у меня был план. Поэтому, когда он вскинулся:

– Товарищ Чур, но как же так! Я же…

– Ша! – жестом прервал начавшего паниковать Трофимова и продолжил: – Считай себя и людей временно прикомандированными на БеПо от нашего батальона морской пехоты. В экипаж со взводов отберешь всех комендоров и механиков. В отделение управления возьмешь пятерых с нашего взвода управления. Григоращенко не трогать! С ним только посоветуешься, он тебе подскажет, кого брать. Возьмешь еще трех ружмастеров из рабочих-путиловцев. Так же я отдаю тебе Васильева. Александр Михайлович артиллерист от бога – он и поможет, и подскажет. Пойдет твоим заместителем. Сам понимаешь – держать целого штабс-капитана взводным это чересчур жирно. А тут считай, должность – замком дивизиона. Думаю, он будет не против…

Реакция последовала именно та, что и ожидалось. Зам был достаточно амбициозен, но при этом вполне отдавал себе отчет, что как командир он может накосячить. Да что там «может?». Обязательно накосячит! А тут я ему считай мозговой центр предоставляю, в виде Васильева. Товарища, проверенного и признанного самим Чуром. Такого даже прилюдно послушать не грех, несмотря на то что бывший офицер. И вообще – это он раньше был офицером, а сейчас свой в доску однополчанин – морпех! Поэтому, услыхав мои слова, Трофимов подскочил:

– Ух ты! Михалыча даешь! Живем! Э-э… А как же сам?

Я усмехнулся:

– Он своих подчиненных надрочил от души, так что пока вместо него Саблин будет.

Гриня кивнул:

– Это который бывший прапорщик? Ну, тогда нормально. Толковый парень. А это… – было видно, что заместитель стесняется. – Ну… пулеметчики…

Тут он погас совсем, но я ободряюще улыбнулся:

– Двоих получишь. Кузьмина – это отделенный второго отделения, и Шашкина. Люди опытнейшие, но уже несколько в годах. Им по степям гулеванить, пусть даже и на тачанках, тяжеловато. А вот культурно ездить на поезде – вполне. Вот и считай, что у тебя командиры пулеметных вагонов уже есть. Ну а остальную братву они на ходу подучат. А дорожных ремонтников вам командование подкинет. Ведь подкинет?

Я повернулся к внимательно слушающему нас Матюшину, и тот радостно кивнул:

– Подкинем. Обязательно подкинем! И ремонтную бригаду, и пехоту для десанта. Так-то людей у нас хватает. Специалистов вот почти нет…

Вспомнив, я продолжил:

– Да, еще нужны бригады машинистов на оба паровоза. – Глядя на приподнятые брови командующего, я пояснил: – И в бронепоезде, и в паровозе бригады немецкие. В бронепоезде были военные железнодорожники, так мы их сразу повязали. А в паровозе – гражданские. Тех мы пуганули, вот они нас и привезли сюда.

Анатолий Иванович деловито уточнил:

– Распропагандировать их не пробовали?

Я развел руками:

– Смысла нет. Они же по-русски ни бум-бум. – И прикуривая от бычка, продолжил: – Остался главный вопрос. Кто на «Братишке» будет комиссаром? Лапин мне самому нужен. Его помощник, из студентов, пока еще не в авторитете. А человек нужен не абы какой. Горлопан, с уклоном в мировую революцию, не прокатит. Его мои ребята сразу зачмырят. Есть у тебя на примете кто?

Политически подкованный Гриня деловито подтвердил:

– Да. Нам бы вот кого-то наподобие нашего Кузьмы или товарища Чура. Чтобы без завиральных идей, чтобы понятно все было и чтобы вдохновить мог.

Матюшин, пожевав губами, кивнул:

– Есть такой. Из наших, из жилинцев. Сам – из рабочих. В партии с двенадцатого года. Вот прямо от сердца отрываю…

Выражение его физиономии подтверждало отрыв от души, но я решил возмутиться:

– А я, мля, своих ребят от чего-то другого отрываю? Но на нашем участке это единственный бронепоезд! Ведь «Алая заря» сейчас Краснова тиранит, так что мы свой БеПо должны лучшим снабдить! И людьми, и снаряжением, и продовольствием!

Анатолий Иванович быстро поправился:

– Да нет. Я это сказал, чтобы вы поняли – действительно лучшего комиссара вам хочу дать. И чтобы его твои орлы там не… э-э… как ты выражаешься, «не зачмырыли». – Тут, немного отклоняясь от темы, командующий решил уточнить: – Вот откуда ты все эти словечки берешь? И главное, не знаю, что это такое, но смутно чувствую, что лучше быть побитым, чем зачмыренным.

Вместо меня пояснил Трофимов:

– Это точно.

После чего в меру своего понимания объяснил Матюшину значение термина. Я же, слушая их, просто улыбался, мысленно не переставая себя нахваливать. Вот насколько верно сделал, что с самого начала решил не косить под местного и говорил так, как привык разговаривать в своем времени. Начни маскироваться, все равно где-то бы да прокололся. Даже невзирая на то, что с революцией появилось множество разных новых слов и смыслов. Зато сейчас мои словечки, обороты и интонации разошлись далеко за пределы батальона, и никто уже не задаст вопрос – а чего это Чур так странно гутарит? Кто-то считает, что это не я странный, а он темный, активно при этом перенимая новый лексикон. Кто-то принимает мою речь за говор какого-то отдаленного региона, также заимствуя наиболее смачные выражения. А кто-то (типа Матюшина) просто спрашивает значения незнакомых слов, не особо ударяясь в этимологию их происхождения.