Пожарница тает на глазах. Готовность к отражению хамских выпадов, ровно как и к совершению оных, с которой она вошла в шоу-рум, уже не просматривается. Во всём её поведении чувствуется предвкушение маленького женского счастья. Теперь она ведёт себя, как любая другая тётка – вертится перед зеркалом, нацепив на голову оправу, которая, со слов Игоря, делает её моложе. Кажется, она уже и сама в это верит.

– Дизайн модели разработан в Париже специально для женщин, которым немного за тридцать, – мурлычет ей на ухо Игорь, – она идеально подходит к такому типу лица, как у вас. Эффект омоложения достигается в первую очередь за счёт использования так называемых экологических, то есть естественных цветов. Видите, оправа очень органично вписывается в контуры лица и почти незаметна на коже?

– Да… – еле слышно отвечает пожарница.

– И ещё, в Москве таких оправ всего две, – Игорь делает долгую паузу и поправляется: – нет, одна. Валерия Мацца уже уехала.

– А кто это, Валерия Ма…?

– Это та блондинка, которая снималась с Бандерасом в рекламе колготок «Сан Пелегрино». «Нашу любовь не разорвать никогда», помните? Вот она у нас здесь, в красном углу.

Игорь указывает рукой на постер, с которого на нас поверх маленьких очёчков взирает обозначенная модель, насколько мне известно, никогда не бывавшая в Москве. Да и очки на ней совсем не те, которые впаривает пожарнице Игорь.

– Ах, да, точно, – шепчет жертва, – похожа…

Игорь аккуратно снимает с её головы оправу и укладывает в очечник.

– К этому очечнику у нас идёт салфетка с микрофиброй, – говорит он, – лучшая на сегодняшний день защита линз от пыли мегаполиса.

Пожарница, которая уже в одной трамвайной остановке от оргазма, смотрит на Игоря полными подросткового тумана глазами; Игорь отвечает ей спокойным взглядом профессионального вруна. Пока та не опомнилась, он помогает ей одеться и, не дав положить глаз на что-нибудь ещё, плавно выпроваживает из офиса.

– Разработан в Париже специально для женщин немного за тридцать, говоришь? – спрашивает его Климов, когда тот возвращается на рабочее место. – И что это за экологические цвета?

– Врать надо поэтично, Гарри, особенно женщинам, – отвечает тот, закуривая. – Разве ты не понимаешь, что враньё – это искусство?

– Ещё один романтик, – вздыхает Климов, – Гарри, почему ты её просто не выставил?

– Ты что, сдурел? – удивляется Востоков. – Хочешь навсегда испортить отношения с пожарным? Кроме того, мы остались в выигрыше. Солнцезащитные очки стоят дороже, чем тот «Oh!», что я ей впарил.

– И этого человека ты только что назвал романтиком? – вырывается у меня.

Климов открывает рот, чтобы что-то мне ответить, но Востоков его опережает:

– Валера, романтика, – говорит он, подавив улыбку, – всего лишь идеализация ужасающей действительности, и никто не запрещает с её помощью зарабатывать деньги. А женщины, как тебе должно быть известно, наиболее падки на романтическую белиберду, и нам, мужчинам, сам бог велел этим пользоваться. Так что романтика – обратная сторона прагматики.

– То есть ты – прагматик?

Востоков теперь улыбается во весь рот:

– Нет, Валера, я именно романтик, поскольку, пусть на короткое время, но создаю для женщин идеальный мир, в котором они красивы и желанны. Я дарю им счастье, понимаешь?

– Продаёшь, – уточняю я.

Игорь отрицательно мотает головой:

– Именно что даю. Счастье невозможно продать. Полученные от них деньги – это гонорар за спектакль.

Наш разговор прерывается резким щелчком открывающейся входной двери. Поворачиваем головы на звук и видим вошедшую девушку, лицо которой кажется мне знакомым. Приглядевшись, я соображаю, что это та самая девушка, насчёт которой поспорили мои шефья.

– Я пришла, – прямо с порога заявляет она. – Мне нужны одни очки, чтобы выглядеть как стерва, и вторые, чтобы я была похожа на маленькую девочку.

Игорь принимает задумчивую позу.

– Другими словами, вы хотите, как и все женщины, иметь в своём арсенале образ херувима и дьяволицы? – уточняет он.

– Ну да, – пожимает плечами девушка. – А что тут такого… Это можно сделать?

Востоков разводит руками, словно радушный хозяин:

– Ну, разумеется! Для этого мы тут и сидим, добро пожаловать в сказку!

Девушка уверенно проходит вглубь шоу-рума. Игорь принимает у неё дублёнку, и, когда гостья поворачивается к нам спиной, делает в отношении Климова жест, который в новые времена стал означать намерение кого-либо позвонить кому-либо по телефону, а в старые означал предложение выпить. На что Климов отвечает жестом, которым по слухам японские проститутки заманивают клиентов, проще говоря, кукиш.

– Как свидетель пари, могу засвидетельствовать ваш проигрыш, сэр, – говорю я ему тихо, чтобы не было слышно в зале, – поэтому считаю ваш жест неуместным.

– Да иди ты! – отмахивается он от меня. – Это же не ты бутылку Смирновки проиграл.

– Две бутылки, – поправляю я, – сегодня понедельник.

– Вот непруха, – сквозь зубы цедит Климов, – целых две бутылки…

Будто услышав нас, Востоков поворачивается и высовывает на полную длину розовый язык.

– Во всём нужно видеть хорошую сторону, – говорю я, не меняя тона, – будет лишний повод выпить хорошей водки. Вряд ли господин генеральный директор выжрет целый литр в одно лицо.

– Тоже верно, – вздыхает Климов, – хотя, как знать…

Игорь в это время трудится над гостьей. Первую пару очков он подобрал ей без труда, так что дьявольский лик той уже обеспечен, осталось только решить вопрос с ангельским. А с этим возникают некоторые проблемы, поскольку девушкино личико давно и навсегда растеряло все ангельские атрибуты, если таковые вообще присутствовали. По мне так она похожа на повидавшую виды кошку, что и обусловило лёгкость подбора ей «инфернальной» оправы.

– Думаю, вам стоит поменять причёску, – предлагает Игорь, – как вы на это смотрите?

– Забрать всё назад, или вообще сделать хвост, – отзывается девушка. – Вот так?

Она показывает, как примерно это будет выглядеть.

– Нет, назад не надо, – задумчиво произносит Игорь, – у ангелов хвоста быть не может, это аксессуар совсем других персонажей. Давайте лучше волосы совсем распустим и немного распушим.

Девушка делает, что ей говорят. Заколка, которая держала её причёску, ложится рядом с оправами. Волнистые светло-русые локоны рассыпаются по плечам. Девушка достаёт из сумочки расчёску и в несколько взмахов приводит волосы в распушённое состояние.

– Теперь сотрите помаду, – Игорь протягивает ей оставшуюся с обеда салфетку.

Девушка повинуется.

– А теперь попробуем вот эту оправу. – Игорь протягивает девушке тот же самый «Oh!», который несколько минут назад втюхал пожарнице.

– Ну как? – спрашивает он.

– Охренеть, – только и может сказать девушка, – нет, правда охренеть!

Преображение действительно потрясающее. Правда, я не совсем уверен, что достигнуто оно исключительно оправой, но факт остаётся фактом: девушка из инфернального персонажа превратилась в практически небесный. Мы с Климовым и Розовым в восхищении аплодируем. Востоков картинно кланяется:

– Некоторые называют это чудом, а я называю это работой.

Какое-то время девушка любуется собой в зеркале, потом, будто опомнившись, спрашивает:

– Сколько с меня?

– Два раза по пятьдесят пять за всё, – чётко отвечает Игорь, – по курсу – шесть двадцать.

– Спасибо, я помню. – Девушка достаёт из сумочки новенькие доллары. – Вот как раз без сдачи, сто десять.

Игорь берёт из её рук деньги.

– Вы что, там у себя их печатаете?

– Храним, – отвечает девушка, – я в банке работаю.

– В каком, если не секрет?

– «СБС-Агро».

– Подумать только, какое совпадение! – Игорь складывает ладони, будто собирается молиться. – Мы держим у вас наши капиталы.

– Приятно слышать, – улыбается девушка, – а можно получить какой-нибудь платёжный документ?

– Валера, приходничек! – командует Востоков.

Я выписываю приходный ордер и отношу девушке. Та пробегает по нему глазами, попутно смерив меня оценивающим взглядом.

– Спасибо, вы очень любезны, – говорит она.

– Не за что, – отвечаю я, – некоторые называют это чудом, я называю это работой.

Девушка смеётся, как мне кажется, немножко ненатурально. После того как она успокаивается, мы раскланиваемся.

– Только не ходите с демонстрационными линзами, – на прощание говорит ей Игорь, – обязательно пойдите в оптику и вставьте «нулёвки».

Девушка кивает:

– Обязательно вставлю.

Игорь помогает ей одеться, после чего провожает до двери. Насколько мне видно со своего места, девушка покидает нас со счастливой улыбкой на лице.

– Ещё одна жертва обмана, – говорю я Климову, – сколько их ещё будет…

Тот отмахивается от меня: мол, отвали, без тебя тошно. Возвращается Востоков. Закурив сигарету, начинает расхаживать по шоу-руму с видом триумфатора.

– Ну что, бездари-охламоны-двоечники, поняли, как надо работать? – ковыряя указательным пальцем воздух, вещает он. – Вот это я и называю классикой! Высший пилотаж! Две цели за двадцать минут! И, я вам скажу, цели нетривиальные. Чего стоит одна моя идея с причёской… это было, как озарение… должно быть, так поэту приходит рифма, а писателю – единственно верная метафора…

Не в силах это терпеть, встаю, подхожу к нему и тихонько говорю на ухо:

– Игорь, ты человек…

Он моментально замолкает и становится серьёзным:

– Спасибо, что сломал кайф.

– Пожалуйста, – отвечаю я, – если что, обращайся.

– Ладно, хватит разводить ля-ля, – встревает в нашу беседу Климов, – Гарри, поехали в «Ломо-оптик» на Смоленскую. Олег, приготовь машину, а тебе, Валера, кажется, надо переводить инвойс.

– Ой, точно, совсем забыл! – мысленно стучу себя по лбу. – Сейчас переведу, там работы на семь минут.

Поездки в оптики, расположенные в центре, то есть в пределах Садового кольца, являются обязательными мероприятиями для такой фирмы, как наша. Как я уже говорил, «Регейн» – фирма оптовая, и своей розничной сети не имеет, поэтому для поддержания штанов моим шефьям приходится самим предлагать себя оптикам или аптекам с соответствующими отделами. Заниматься этим, понятное дело, лучше всего в центре, поскольку там самая торговля, и делать это нужно регулярно, иначе о тебе просто забудут. Поэтому после каждой новой поставки оба Игоря надевают свои лучшие костюмы, садятся в машину и объезжают по очереди все центральные оптики, демонстрируя тамошним директорам новинки европейского очкового рынка. Для таких поездок у нас даже имеется специальный чемодан, внутри которого есть выдвижные ящики с ложементами под оправы. С виду он как обычный дорожный, крупноватый, правда, а раскроешь, и можно прямо с него торговать. За это мы называем его: «Мечта спекулянта».

Сборы занимают у Игорей примерно полчаса. В «Мечту» кладутся все новые оправы, какие у нас есть, в том числе и те детские, в которых мы играли в «Каменное лицо». Ещё пятнадцать минут уходит на приведение себя в порядок и завязывание Климову моего галстука, поскольку тот почему-то явился сегодня без оного. Наконец, к двум часам всё готово к отъезду. Чемодан собран, шефья приведены в порядок, машина с Розовым внутри ждёт у главного входа «Гипромедтехники».

– Не вздумай смыться раньше, – говорит мне на прощанье Востоков, – мне было видение, что к концу рабочего к нам нагрянут клиенты.

Я беру под козырёк:

– Не извольте сомневаться, ваше генеральское директорство! От звонка до звонка!

– Гляди, проверю, – скептически прищуривает глаза Игорь.

– А мы ему из оптики позвоним, – предлагает Климов, – без пяти шесть.

– Меня оскорбляет ваше недоверие, господа директоры, – обиженным тоном заявляю я, – разве за мной водилось что-нибудь подобное?

Востоков многозначительно поднимает палец:

– Капитализм, Валера, есть учёт и контроль.

– Мне кажется, вы не очень верно цитируете классиков… – начинаю я, но в ответ слышу только хлопок входной двери. Шефья, наконец, отбыли.

«Контролёры хреновы, – устало думаю я – кто только вас будет контролировать…»

Обозначенный выше инвойс я перевожу, конечно, не за семь, а примерно минут за сорок. У меня уже раз десятый возникает желание позвонить Татьяне, но я дал себе слово, что позвоню только после того, как последнее английское слово в документе станет русским.

И вот, наконец, наступает момент, когда на экране не остаётся ни одной латинской буквы. Я отправляю документ на печать, и пока наш видавший виды «Epson» хлюпает дюзами, набираю номер, который успел запомнить. На том конце трубку поднимают мгновенно, будто сидящий там знал, что я позвоню именно в этот момент.

– Агентство «Идея – дисконт»! – слышу я бодрый женский голос. – Добрый день!

– Здравствуйте! – столь же бодро говорю я. – Будьте добры Татьяну!

– А вам какую? – уже не так бодро интересуются на том конце.

– Честно говоря, не знаю… – говорю я, мысленно разводя руками, – у неё фамилия на «А»…

– На «А» у нас только Аннушкина, – отвечает голос, и после паузы добавляет: – Это я.

Еле сдерживаюсь, чтобы не прыснуть в трубку.

– Привет, это Валерий, – сообщаю я настолько серьёзно, насколько могу.

– Валерий? Какой Валерий? – переспрашивает трубка.

– Ну, Лерик. Мы познакомились в «Жёлтой кофте», в пятницу. Тогда ещё Дон Москито, ну, мой товарищ, со сцены упал… а потом мы к вам подсели… Нас трое было, то есть с Доном Москито четверо, – достаточно сбивчиво поясняю я, и от глупости сказанного мне становится очень неловко.

В трубке слышится сначала молчание, а затем издевательский смешок.

– На самом деле, я сразу поняла, с кем говорю – у тебя голос очень необычный. Здравствуй, Лерик.

Камень, размером с вагон метро, всё время болтавшийся у меня в районе солнечного сплетения, отрывается и отчаливает в небытие.

– Привет, Тань – говорю я с облегчением, – как дела?

– Нормально. А у тебя?

– Тоже ничего. Я, это, звонил в выходные, только никто трубку не брал, – в порыве вдохновения вру я.

– Понятное дело, никто не брал, – хмыкает Татьяна, – это же рабочий телефон.

– Я думал, ты дала мне домашний.

– У меня почти нет домашнего телефона.

– Что значит, почти нет? – не понимаю я.

– Это значит, что телефон есть, но он спаренный, а соседка по нему постоянно треплется.

– Понятно. Тяжкое наследие советского режима.

– Можно и так сказать. – Татьяна делает долгую паузу, словно готовится сказать что-то очень важное, но произносит следующее: – Скажи мне, милый ребёнок, у тебя на сегодня какой план?

– Честно говоря, никакого, – отвечаю я, а сам быстро соображаю, сколько у меня наличных денег, – может, просто…

– Тогда, есть предложение, – обрывает меня она, – мне тут сказали, что в «Третьяковке» после реставрации открыли Врубелевский зал. Ты как насчёт Врубеля?

Избавляюсь ещё от одного вагона – билеты в Третьяковку я себе точно смогу позволить.

– «Демон», Врубель. Я бы дал больше, – говорю я голосом дорогого Леонида Ильича.

– Старо, – отрезает Татьяна, – так как?

– Я не против, даже за, но туда, небось, только часов до пяти пускают.

– Кассы работают до половины седьмого, я узнавала. Ты вообще где работаешь, и до скольких?

– На «Калужской» до шести. А ты?

– О! А я на «Ленинском», тоже до шести. Раньше смыться можешь?

В моей голове мгновенно прокручивается разговор с шефьями, точнее, та его часть, где они обещали меня проконтролировать.

– В принципе, могу… – не особо уверенно говорю я.

– Тогда так, – подытоживает Татьяна, – на «Третьяковской», которая на нашей ветке, у эскалаторов, в шесть пятнадцать. Идёт?

– Идёт, – отвечаю я, – только…

Короткие гудки не дают мне высказать сомнения в том, что мы не успеем.

«Странный, однако, получился разговор, – думаю я, аккуратно укладывая трубку на рычаг, – такое впечатление, будто Татьяна знала, что я позвоню. У неё в голове был чёткий план действий на вечер, да и то, что она работает со мной на одной ветке метро, тоже неспроста…»

Встаю и направляюсь к вешалке, где рядом с пальто на плечиках болтается мой коричневый «зимний» пиджак. Извлекаю из его внутреннего кармана бумажник и, о ужас! обнаруживаю в нем всего сорок рублей.

– Этого даже на Третьяковку не хватит… – произношу я вслух.