Цитаты из книги «Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918)»

Эмоциональное выгорание февральско-мартовских дней негативно сказывалось на нервно-психическом здоровье общества. Не только психиатры отмечали увеличение количества душевнобольных.

Значимую роль эмоционального фактора можно обнаружить на основных переломных рубежах российской революции: февраль, апрель – май, июль, август – сентябрь, октябрь 1917 г. Проявлялся он как на уровне массовой активности, так и на уровне принимаемых решений конкретными представителями политических элит. Это затрудняло выстраивание политиками рациональной стратегии управления, так как стихия эмоционально-аффективного бунтарства разрушала любые логические сценарии. Все это способствовало реализации функции слухов как «самоисполняющихся пророчеств».

с любопытством и восторгом. События конца февраля – начала марта 1917 г. по своему психическому напряжению могут быть описаны как эмоциональный взрыв, за которым последовала неминуемая расплата – невротизация общества. Слухи сохраняли важную роль на протяжении всего 1917 г., и современники революции, в частности М. Горький, отмечали, что политика подчинена эмоциям.

Февральская революция как нельзя лучше это продемонстрировала: страх и ненависть в ней соседствовали

Слухи являлись лакмусовой бумажкой массовых настроений.

Канун 1917 г. воспринимался и властью, и российским обществом как системный политический кризис, одним из элементов которого являлся кризис информационный. Его важной характеристикой было падение доверия масс к власти и аффилированным с ней источникам информации при одновременном росте доверия к слухам – стихийно распространявшимся устным сведениям.