Глава 2

В Дублине Рита беседовала с женщиной, которая некоторое время жила в Нью-Йорке и пыталась играть в тамошних театрах. Эта дама объяснила ей, что человеку без имени устроиться в какое-либо заведение на Бродвее невозможно.

– Тебе надо искать место на соседних улицах, – объясняла собеседница. – Там платят намного меньше, зато у тебя есть шансы.

Долго искать это самое «место на соседней улице» Рите не пришлось. Она миновала один квартал, на углу увидела вывеску: «Лунный свет», подошла поближе и внимательно изучила афишу.

«Лунный свет» именовался театром, но, судя по репертуару, был типичным концертным залом. Здесь выступали певцы, танцоры, авторы скетчей, ставились коротенькие одноактные пьесы, чаще всего комедии. Несколько раз Рите попалось незнакомое слово «мюзикл».

Да, это было то, что надо. Именно на таких площадках, в местах попроще, ей и надо было искать себе работу. Но что она сможет предложить управителям этого заведения? Где тот козырь, который она выложит на стол и победит недоверие продюсеров?

Тут, стоя у двери театра, она поняла, что не знает ответа на этот вопрос. Рита перешла улицу, нашла глазами скамью. В сумочке отыскались пачка сигарет и зажигалка. Рита села, закурила и стала размышлять.

«Что я буду делать? Танцевать? Танцы были моей страстью, составляли самую суть жизни. Но прошлой, другой. Она закончилась тем октябрьским утром, когда меня расстреляли. Точнее, должны были убить.

Потом я вернулась на сцену, уже в Лондоне. Там опять танцевала, но больше пела и вновь имела успех. Что же теперь?

Танцы придется оставить в прошлом, – ясно поняла Рита. – Следует признать, что я стала слишком стара для них. Тем более с обнажением. Значит, остаются песни. Прежде всего джаз.

Помню, как мне аплодировали офицеры американского корпуса. Значит, эти напевы их трогали. Вот на них и следует сделать ставку. При этом выбрать те, которые не требуют очень сильного голоса. Он у меня слабоват.

Я это знаю, зато хорошо умею передать зрителю свое чувство. Вот тут я настоящий мастер! Значит, эти песни, наполненные чувством, и должны стать моей козырной картой».

Рита стала вспоминать песенки из своего репертуара. Она перебирала их, как камешки на морском берегу, выбирала самые красивые. Так у нее составилась коротенькая подборка из четырех песенок. Теперь можно было идти на штурм этой крепости.

Рита поднялась и решительным шагом направилась ко входу в «Лунный свет».

За дверью оказался просторный вестибюль, увешанный афишами и портретами каких-то красавиц с букетами орхидей в руках и обольстительных мужчин в ковбойских шляпах. Ни одного охранника, швейцара или хотя бы дежурного. Даже спросить не у кого, куда идти.

Две лестницы вели вниз, как видно, в гардероб. Другая, широкая, как улица, тянулась вверх, скорее всего, в зрительный зал. В стороны уходили узкие коридоры, оттуда доносились голоса и звуки музыки.

Рита предположила, что там располагаются артистические уборные, и решила направиться туда. Почему-то ей больше понравился левый коридор, и она повернула в него.

Коридор сделал еще два поворота, звуки стали громче. Рита очутилась перед приоткрытой дверью, за которой, как видно, проходила репетиция. Секунду она раздумывала, не надо ли постучать, потом решила, что не стоит, открыла дверь и вошла.

Женщина оказалась в небольшом зале, где перед сценой стояли с полсотни кресел. Почти все они пустовали, только в первом ряду сидели несколько человек. На сцене находились двое, парень и девушка.

Парень был в точно такой же широкополой шляпе, какую Рита видела на плакате, в странных синих брюках с заклепками и сапогах.

В руке он почему-то держал длинную веревку, свернутую в кольцо.

Девушка была одета еще чуднее – в брюки, тоже синие, только короткие, по щиколотку, и клетчатую рубашку.

Они пританцовывали возле микрофона и распевали песенку про молодого бычка, которому понравилась телочка с соседней фермы. Парень и девушка исполнили пару куплетов, а затем стали обмениваться репликами.

Но не успели они сказать и нескольких слов, как один из людей, сидевших в первом ряду, громко скомандовал:

– Достаточно! Ладно, пущу вас завтра в начале вечера. Посмотрим, как зрители примут, тогда и решим, что с вами дальше делать. Кто следующий?

Из-за боковой кулисы высунулся высокий дядька в жилетке, в рубашке с закатанными рукавами и сообщил:

– В моем списке осталась некая Мэгги Пауэлл, певица. Пускать?

– Пускай, – разрешил мужчина, сидевший в первом ряду.

Дядька скрылся. На сцену вышла девица в короткой юбке, с пышным бантом в волосах. Она сделала знак кому-то, кто оставался за кулисами, видимо, аккомпаниатору, и запела.

Голос у нее был довольно визгливый. Она исполняла песенку про девушку. За ней приударяют сразу двое парней, а она никак не может выбрать, кто же лучше, потому что у каждого свои достоинства. У одного папа владеет нефтяной вышкой, зато другой метко стреляет и ничего не боится. У него тоже всегда водятся деньги. Напевая, девица еще и приплясывала, высоко вскидывая длинные ноги.

«Сейчас он ей скажет, что тоже пустит на один вечер, а там посмотрит», – решила Рита, когда девушка допела, и ошиблась.

– Нет, дорогуша, с таким писклявым голоском тебе только перед цыплятами выступать, – заявил импресарио.

Человек в первом ряду, несомненно, был таковым или даже владел театром. Рита сразу поняла это.

– Ступай дальше, на Восьмую авеню или даже на Десятую. Может, там кто-то и оценит твой талант. Ну что, Джим, на сегодня все?

– Да, мистер Самуэльсон, – отвечал дядька в жилете, снова появившись из-за кулис. – Больше никого нет.

Тут Рита решила, что настал ее миг. В конце концов, что она теряла в случае неудачи? Отправят ее, как и писклявую Мэгги, на Восьмую авеню, и что такого?

– Нет, тут еще есть я, – громко заявила она и решительно направилась к сцене.

Мужчины, сидевшие в первом ряду, обернулись. Она понимала, что ее могут осадить, причем весьма грубо. Надо было и дальше действовать так же решительно, вместе с тем тактично.

– Меня зовут Рита, – заявила женщина. – Я хотела бы показать вам несколько песен. Если, конечно, мистер Самуэльсон не будет против.

Теперь, вблизи, она могла хорошо рассмотреть этого человека. Пожилой еврей, почти лысый. Лицо словно печеное яблоко, глаза веселые.

– Вот еще явление, – сказал он. – И откуда вы взялись, мисс Рита?

– Из Дублина, с вашего позволения, – отвечала она. – Я только что сошла с парохода. Так вы позволите мне спеть пару песен?

– Не уверен, что выдержу пару, но одну можно попробовать, – сказал импресарио.

Больше ей и не требовалось. Рита увидела лесенку, быстро поднялась на сцену. Она боковым зрением разглядела рояль, стоявший за кулисами, и аккомпаниатора, сидевшего за ним. Почему-то он показался ей похожим на Поля Шмидта, того самого пианиста, который два года назад спас ее от ареста.

По-настоящему, конечно, Рите следовало бы перед выступлением поговорить с этим человеком, объяснить ему, что за песню она собирается петь, какой нужен аккомпанемент. Но она понимала, что у нее нет времени на все эти приготовления. Если она промедлит, то ее вообще не будут слушать.

Поэтому Рита просто улыбнулась человеку, сидевшему за роялем, и прошла к микрофону. Она вынула его из стойки, взяла в руки и тут же, ничего не объявляя, не делая паузы, начала петь.

Рита исполняла песенку, которую услышала еще в шестнадцатом году в Париже, от американки, выступавшей в «Мулен Руж». Конечно, песня была старая. Может быть, здесь, в Штатах, ее вообще все забыли. Но это было самое лучшее из того, что она знала, вполне подходящее для этого места. Рита это чувствовала. Песня была не веселая и не грустная, а страстная, полная чувства. Она так подходила Рите, словно та сама ее написала.

Она пела, не глядя в зал, вообще ни на кого и ни на что. Отбивала ритм ногами, хлопала самой себе в ладоши, пританцовывала. И вдруг, уже на третьей фразе, услышала звук пианино. Аккомпаниатор подыгрывал, нашел мотив, помогал ей.

Она закончила не так, как это делала американка в Париже, не громким восклицанием, а на низкой щемящей ноте. Пока пела, Рита решила ничего не спрашивать, не ждать. Если сразу не оборвут, сделать небольшую паузу и начать следующую песню, веселую. Уже тогда, после нее, спросить: «Достаточно?»

Так она и сделала. Выдержала крохотную паузу, глянула на пианиста и ладонями отбила ритм следующей песни. Потом Рита начала петь. Теперь она не просто двигалась на одном месте, а танцевала всерьез, кружилась и при этом не сбивала дыхание. Пианист сразу уловил мелодию и заиграл, помогая исполнительнице.

Но вот прозвучало последнее слово, затих рояль. Рита вставила микрофон в стойку и повернулась, собираясь спуститься в зал. Она не ждала аплодисментов, готова была уйти и думала только о том, чтобы не уронить своего достоинства.

– Так, две песни были. А что еще у нас имеется? – услышала она голос из первого ряда.

– Могу еще две показать, – ответила Рита, заслоняясь рукой от света прожектора. – Если будет возможность посовещаться с аккомпаниатором, то и еще несколько.

– Все на таком же уровне?

– Да, – уверенно ответила она.

Это была не совсем правда. На таком высоком уровне у нее был только французский репертуар. Рита понимала, что он здесь не пройдет, но держалась прежней линии. Главное – проявлять уверенность в себе.

– Спеть еще? – осведомилась она.

– Не надо, – прозвучал ответ. – Давайте спускайтесь сюда, поговорим.

Она прошла в зал. Молодой парень с черными курчавыми волосами, сидевший рядом с мистером Самуэльсоном, тут же вскочил, освобождая ей место, и она села. Импресарио глядел на нее и молчал.

Рита невольно сравнивала его со своим прежним антрепренером, мистером Льюисом из Лондона. Они были примерно одного возраста, американец Самуэльсон чуть постарше. Манера говорить у них была схожая. Эти люди делали одно дело. Но при этом она чувствовала, что человек, сидевший сейчас рядом с ней, куда более опытный, умудренный жизнью. Он многое повидал.

– Ну-ка, милочка, расскажи немного о себе, – наконец-то проговорил импресарио. – Как, говоришь, тебя зовут?

– Рита.

– А полностью?

– По документам я Рита Мирбах. Но хотела зваться Ритой Донован. Потому что Питер Донован был моим мужем. Мы просто не успели обвенчаться. Его убили.

– Убили?.. Ну да, у вас в Ирландии все время стрельба, постоянно кого-то убивают. Что ж, Донован звучит лучше, чем Мирбах. Но если говорить о сцене, то еще лучше была бы Рита Дан. Это мы еще обсудим. А сейчас расскажи мне, Рита, где ты выступала, с какой программой, что вообще умеешь.

Мистер Самуэльсон еще не сказал о том, что готов предложить ей работу. Но он заинтересовался ею, захотел побольше о ней узнать. Это было просто отлично!

Она стала рассказывать о себе. Не так, как делала это в Лондоне, при первом визите в Альберт-холл, не в тоне светской беседы, а сжато, сухо, сообщая только самое главное, нужное для дела. Рита уже чувствовала тот стиль делового общения, которого нужно держаться в этой стране.

– В молодости я жила во Франции, много танцевала, выступала на лучших площадках, имела успех. Но с годами стала больше внимания уделять песням. У меня есть несколько программ – французские, испанские, английские песни и танцы. Но я понимаю, что здесь, в Штатах, нужны другие песни, те, которые я исполнила. Я выучу их.

– А танцы ты не собираешься показать? – спросил мистер Самуэльсон.

– Я думаю, что они не будут иметь успеха, – отвечала она. – Все-таки мне уже не двадцать лет. Будет странно, если я в моем возрасте начну раздеваться на сцене. А ведь в этом вся соль!..

– Да, годы нас не красят, – сказал импресарио. – Но я обратил внимание, как ты двигаешься, когда поешь. У тебя это очень даже неплохо получается. Как считаешь, Чарли? – Он повернулся к смуглому мужчине лет сорока, сидевшему позади него.

– Конечно, она не так хороша, как Марта или Сандра, – ответил тот. – Ритм чуть размытый. Но если поработать… Как давно вы не танцевали на сцене, миссис?

– На сцене? Да я последний год вообще не танцевала! – призналась Рита. – Знаете, не до того было. В Ирландии шли бои, и я в них участвовала. Последний раз я вышла на сцену два года назад, в сентябре восемнадцатого.

– Да, это заметно, – сказал Чарли. – Когда человек давно не танцует, у него утрачивается четкость движений. Но ее можно быстро восстановить. Пару недель поработать, и все вернется.

– Хорошо, а в мюзиклах ты у себя в Ирландии или еще где-то выступала? – спросил мистер Самуэльсон.

Рите пришлось признаться, что она не только не выступала ни в каких мюзиклах, но и вообще не имеет никакого понятия о том, что это за жанр. Собеседники посмотрели на нее с изумлением.

– Как можно не знать, что такое мюзикл? – воскликнул кудрявый парень, уступивший Рите свое место. – На них сейчас держится весь шоу-бизнес!

Рита хотела сказать, что и это выражение она тоже слышит впервые, но промолчала. К чему признаваться в собственной отсталости?

– Ладно, хватит разговоров! – заявил мистер Самуэльсон. – Мы и так тут задержались. Слушай меня, милочка. Петь ты можешь, зрители будут тебя слушать. Кроме тех двух песен, которые показала, подбери еще одну и отработай движение! Когда ты не стоишь столбом, все смотрится гораздо лучше. Чарли, поработай с ней завтра часок. Тому скажи, чтобы подобрал мелодии.

Рита поняла, что Том – это тот самый аккомпаниатор, который так хорошо ей сегодня подыгрывал.

– Завтра утром позанимаешься, и вечером я выпущу тебя на сцену, – продолжал мистер Самуэльсон. – Каким номером, не спрашивай, я сам еще не знаю. Заплачу двадцать… нет, двадцать пять долларов. Немного, конечно, но мы ведь не знаем, как у тебя пойдет. После концерта поговорим, решим, что с тобой дальше делать. Все, до завтра!