Глава 2

Первым ее ощущением после пробуждения была боль. Левое плечо жгло невыносимо, и она застонала. Вторым ощущением был свет. Яркий солнечный свет пробивался откуда-то справа. Слева боль, справа свет – как интересно! Она с трудом открыла глаза. Увидела высокий белый потолок, такие же стены, простенькую мебель. Она лежала на кровати, похожей на больничную, в небольшой комнате. Где она? Почему оказалась в этом месте? Что с ней случилось?

Память возвращалась медленно, рывками. Поездка на автомобиле с двумя хмурыми конвоирами… Двор казармы, залитый солнечным светом – таким же, как сейчас… Важный полковник, зачитывающий приговор… Шеренга солдат напротив, и дула винтовок, уставившиеся ей прямо в грудь…

Да, расстрел! Ее расстреляли! Она должна была умереть. Но тогда почему она здесь? Что это за место?

Маргарет оглядела себя, насколько это было возможно. Левое плечо было укутано толстым слоем бинтов, и оттуда, из-под бинтов, била острая боль, от которой она проснулась. А что с остальным телом? Правой рукой она ощупала себя, потрогала лицо. Все вроде цело. Ах, если бы здесь было зеркало! Она всегда начинала день с того, что оглядывала себя в зеркале. Потом уже одевалась и снова садилась перед трюмо – подводить веки, красить губы. Без этого она была не готова встречаться с людьми. Чувствовала себя хуже, чем раздетой. Раздетой как раз ничего, а вот с неухоженным лицом нельзя было никому показаться.

Она поискала глазами какое-нибудь зеркало. Ничего! Нет, это ужасно! Даже в тюрьме у нее было зеркало. Лишить ее самого необходимого могли только ее недруги, ее палачи. Может быть, она умерла и находится в аду? Да, это похоже на правду. Значит…

Она не успела додумать: послышались шаги, и дверь открылась. В комнату вошла женщина в белом халате, со шприцем в руках. Женщина была пожилая и, что удивительно, – темнокожая! В точности такая, как слуги в их с мужем доме на Яве. Значит, она и правда умерла: вот являются призраки из прежней жизни. Того и гляди…

Она не успела додумать, какой еще призрак может ей явиться, как, взмахнув руками, воскликнула:

– Она очнулась! Мадам очнулась! Доктор, скорее!

Вновь послышались шаги, и в комнату вбежал доктор Антуан Моро. Кинулся к кровати, схватил правую, здоровую руку Маргарет, приник губами к ладони.

– Слава богу, ты очнулась! Я уже начал бояться, что этого никогда не случится. Ведь ты была без сознания двое суток!

– Здравствуй, Антуан, – ответила Маргарет. – Я тоже рада тебя видеть. Ты говоришь, я очнулась? Значит, я не умерла?

– Нет, ты не умерла, – с любовью, глядя на нее, проговорил доктор Моро.

– Но… как же так? Ведь они стреляли! И моя рука… И потом… где я в таком случае?

– Сейчас я тебе все расскажу, – пообещал Антуан. – Жоржет, дай мне шприц, я сам сделаю мадам укол. А перевязку сделаем позднее, после обеда.

Негритянка передала доктору шприц, и он поднял ее правую руку, помассировав вену, ввел под кожу тонкую иглу. Маргарет поморщилась от боли. Но тут же почувствовала, что другая боль, мучительная боль в левой руке, куда-то уходит. Стало так хорошо!

– Ну что, тебе лучше? – спросил Моро.

– Да, очень хорошо! Но знаешь, чего мне не хватает?

– Чего же?

– Зеркала! Милый, прикажи, чтобы здесь поставили трюмо! И чтобы принесли мою сумочку, где я держу мои туши и краски. Я должна привести себя в порядок.

– Мы обязательно поставим здесь трюмо, дорогая, – ответил доктор. – Но чуть позже, когда ты сможешь вставать. Сейчас же я попрошу Жоржет принести какое-нибудь зеркало. Маленькое, чтобы его можно было держать одной рукой. Найдется у нас такое?

– Думаю, найдется, господин Антуан, – сказала негритянка и вышла из комнаты.

Как только дверь за женщиной закрылась, Маргарет спросила:

– Ради всего святого, объясни, кто она такая? Когда я увидела это черное лицо, я подумала… Черт знает, что подумала!

– Не бойся! – улыбнулся Антуан. – Это наша старая служанка. Она из Сенегала и была в нашей семье, когда мы еще жили в колониях. Возвращаясь во Францию, мой отец взял ее с собой. Она очень предана нашей семье и мне лично. Я могу полностью на нее положиться, доверить ей любую тайну. И когда я привез тебя сюда, первой, кого я позвал на помощь, была именно Жоржет. Не знаю, что бы я делал без нее…

– Привез сюда? Но где я? Что это за место? И вообще, как случилось, что я не умерла?

– Вот об этом я и хотел тебе рассказать. Понимаешь, когда я впервые увидел тебя в тюрьме… С того самого момента я понял, что люблю тебя и не могу прожить без тебя и дня.

– Я это знала… – тихо произнесла Маргарет.

– Знала? Ну да, женщины чувствуют такие вещи. К тому же ты так тонко все чувствуешь… В общем, с каждым днем я все сильнее привязывался к тебе. Между тем я знал, что смертный приговор не будет отменен и срок казни приближается. Я был в отчаянии! В моей голове рождались планы твоего спасения, но все они были невыполнимы. Наконец я остановился на самом, казалось бы, нелепом и странном плане, который целиком был основан на силе твоего обаяния. Я решил довериться солдатам, которые будут приводить приговор в исполнение, поговорил с каждым и сумел убедить всех, кроме одного…

– Убедить? В чем?

– Я уговорил их не стрелять в тебя. Выстрелить мимо. Лишь одного убеждать было бесполезно. Его брат погиб на Марне, и он считал тебя виновной в этой смерти. Я даже не стал с ним разговаривать – он мог бы передать наш разговор офицерам, и тогда все рухнуло бы. А так все прошло наилучшим образом. В решающий момент ты пришла мне – то есть прежде всего себе самой – на помощь. Сделала то, чего никто не ожидал…

– Это когда я разделась?

– Ну да! Я смотрел на лица солдат и видел, как они восхищены твоей красотой. Они просто не могли в тебя выстрелить! Стрелял только один. И попал. Из-за него у тебя раздроблено плечо, ты потеряла много крови…

– Но ведь я была жива! Как же тебе удалось…

– Объявить тебя умершей? Никто из офицеров не хотел подойти к тебе. И когда я сказал им, что ты мертва, они поверили. А потом я со своим слугой Марселем погрузил тебя в пролетку и привез сюда. Ты – в моем деревенском доме в Сен-Дени. Конечно, это не слишком надежное убежище – близко от Парижа, но я больше ничего не мог придумать. Тут ты пробудешь, пока залечишь свою рану, а потом… – Антуан запнулся, лицо его помрачнело.

– Что потом, милый?

– Я не знаю, что будет потом, – признался он. – Когда ты выздоровеешь, ты сама решишь, что тебе делать, куда поехать. Видимо, тебе надо будет выбраться из Франции – здесь тебя по-прежнему считают преступницей, хотя преступницей мертвой. К тому же в Париже у тебя слишком много знакомых. Достаточно кому-то тебя узнать – и все пропало. Второй раз я уже не смогу тебя спасти…

– Да, ты прав, мне надо будет уехать. Но почему ты стал такой грустный?

– Потому что я не знаю, захочешь ли ты, чтобы мы уехали вместе. Я до сих пор не знаю, кто я для тебя, не знаю… – Он остановился, не в силах произнести то, что мучило его все эти дни.

– Не надо, милый, – нежно проговорила Маргарет. – Не надо тревожиться. Конечно, ты для меня не просто мой спаситель, которому я благодарна и буду благодарна до конца жизни. Еще там, в тюрьме, когда я почувствовала твое прикосновение, я поняла… что ты мне не безразличен. А теперь, после всего, что случилось, – тем более. Мое сердце наполняется любовью к тебе, как сосуд, опущенный в источник, наполняется чистой водой. И когда я буду настолько здорова, что смогу уехать…

– Говори! Говори еще, любимая! – воскликнул доктор.

Но тут послышались шаги, и в комнату быстро вошла темнокожая Жоржет, держа в руках целых три зеркала разных форм и размеров. Не обращая внимания на взволнованное лицо доктора Моро, она подошла к кровати и, протянув Маргарет зеркала, гордо заявила:

– Вот что я сумела найти! Целых три! Одно мое – вот это, побольше. Я сняла его со стены в своей комнате. Одно стояло на буфете в столовой, а третье я нашла в комоде у покойной мадам Моро. – Она повернулась к доктору и с извиняющимся видом произнесла: – Конечно, вы можете сказать, что я поступила дурно, что взяла вещь вашей покойной матери, но это зеркало было первым, о котором я вспомнила. Если скажете, я положу его обратно.

Маргарет и Антуан ответили ей одновременно, но совершенно разное.

– Нет, почему же это дурно? – сказал доктор. – И не надо класть обратно, возможно, Маргарет оно понравится.

А Маргарет кивнула служанке:

– Конечно, Жоржет, вы можете его отнести. Я возьму вот это, поменьше. Оно отлично поместится на этом столике.

Тут они услышали друг друга и рассмеялись. И служанка, глядя на них, тоже засмеялась. Доктор еще некоторое время настаивал, чтобы Маргарет взяла все три зеркала, пообещал, что сегодня же пришлет Марселя, чтобы повесить самое большое зеркало на стену, а спустя пару дней поставит в комнату трюмо. Но Маргарет все же настояла, чтобы вещь покойной матери Антуана вернулась на свое место в комоде. Наконец тема зеркал была исчерпана, и Жоржет ушла. Как только они остались вдвоем, Антуан взял в свои руки здоровую руку Маргарет и, покрывая ее поцелуями, произнес:

– Правильно ли я понял тебя, любимая, что, когда ты поправишься, мы сможем уехать вместе?

– Да, дорогой, – ответила она, – так и будет. Мы поедем вместе, и ты сам выберешь, куда мы отправимся. Но, извини… меня что-то тянет в сон…

– Какой я глупец! – воскликнул доктор Моро. – Ведь так и должно быть после введения морфия. И вообще тебе надо больше спать. Больше спать и хорошо питаться – вот секрет выздоровления. Спи, дорогая моя, и пусть тебе снятся только хорошие сны.

С этими словами он вышел из комнаты. А Маргарет вытянулась на кровати и повернулась на бок. Мысли уже путались у нее в голове. Снова мелькнуло воспоминание о расстреле, но оно уже не было главным, не заслоняло все остальное. Как сказал Антуан? «Пусть тебе снятся только хорошие сны…» Да, сейчас хочется думать о хорошем. Например, о ее первом выступлении – том самом, с которого началась ее слава. Где же это было? Ну, конечно, здесь же, в Париже, где ее жизнь едва не закончилась. Кажется, это произошло в марте. Правда, строго говоря, первое выступление случилось раньше, но самая большая радость связана с этим днем, 16 марта…