– Не ревнуй, я – верная жена,– ответила она, довольная его неравнодушием к себе. Вечером в полупустом вагоне пригородной электрички он добрался до дачного поселка. По схеме, нарисованной Любой, без труда нашел одноэтажный с двумя комнатами под серым шифером дом. По освещенному квадрату окна определил, что Надежда дома. Прошел через слегка заснеженный палисадник с голыми деревьями и кустами роз, крыжовника и смородины к аккуратному крылечку под козырьком. Нажал на кнопку электрозвонка: короткий, длинный и короткий условный сигнал, как велела Люба. Услышал шаги, звук щеколды и звон цепочки. В проеме открытой двери увидел Надежду.

– Ой, не ожидала, каким ветром? – просияли ее глаза.– Я думала, что это мамка пожаловала. Заела ее совесть, вот мол, и прикатила, а это вы, ты…

– Проходи Валентин. Сейчас мы маленькую пирушку закатим,– весело пообещала девушка и приказала.– Давай-ка, журнальный столик поближе к камину, здесь тепло и уютно. Он поднес столик и огляделся. Просторная комната со старой мебелью, стенкой, диваном, креслами и стульями, очевидно, свезенными сюда из квартиры взамен вновь приобретенной. На полу старый, немного обветшавший палас.

– Мы здесь ничего нового и ценного не держим, потому что могут залезть воришки и почистить,– пояснила Чародеева.

– Оттуда у скромной труженицы прилавка такая симпатичная дача?– произнес он, шутя и не требуя ответа.– Есть, конечно, и роскошнее, но и эта не хилых стоит денег.

– Пока ты на Мигах охранял огромное небо,– пропела Надя.– Мама время даром не теряла. Бабушкины и дедушкины сбережения. Они умерли, царство небесное. Продали дом в селе, то да се, вот и получилось уютное гнездышко. Она собрала на стол холодные закуски, аккуратно нарезала и разложила на блюдечках колбасу, сыр, дольками лимон и апельсины. Валентин открыл консервы со шпротами и печенью трески. Потом, почему-то оробев, достал из пакета, купленный на вокзале букетик цикламена Кузнецова и подал Наде.

– Это тебе за все печали и неприятности. Ты не обижайся.

– Спасибо,– она смело поцеловала его в губы и он, едва не задохнулся от ее пылких и страстных губ. Окинул взором скромную сервировку.

– Не рассчитывал на теплый прием,– признался он.– Я бы купил хорошее вино или ликер. Помню, когда я впервые появился в вашей квартире, ты меня встретила настороженно. Ну, думаю, житья не будет, срочно надо идти на взлет, а теперь чувствую, что приземлился удачно и надолго.

– Не огорчайся, Валек, что-нибудь придумаем,– успокоила она.– У мамки и здесь запасы на всякий пожарный случай, а сейчас именно такой.

Надя, как пантера изогнулась гибким станом в фиолетовой блузке и синих джинсах и открыла старинный из красного дерева комод. Достала за горлышко длинными пальцами сначала бутылку водки «Столичной», а потом вина «Мускат». Вытерла пыль салфеткой и водрузила на стол.

– Открывай! – велела с озорством в сияющих глазах.

– Не много ли? Захмелеем и наделаем глупостей?– в унисон ее веселости спросил Тернистых.

– Если будет мало, то в запасе есть коньяк,– улыбнулась она.– Ты сильный, закаленный в боях мужчина, поэтому тебе водка, а я слабая неразумная девушка, согласна и на вино. За приятную встречу и согласие следует выпить до дна. Спасибо за то, что приехал. Я от тоски, одиночества и зубрежки чуть не зачахла.

– Люба велела тебя навестить. Понимаешь, материнское сердце – не камень,– сказал он, наполнив бокалы вином и водкой.

– Сам не догадался бы навестить грустную девушку? – она капризно поджала, даже без губной помады, сочные и алые губки.

– Ну, знаешь, не все сразу. Со своим уставом, как говорится, не суйся в чужой монастырь,– заметил Валентин.

– Насчет монастыря, верно, сказано,– похвалила Надежда. – Матери с молодых лет не повезло на мужчин. Отец сбежал еще до того, как я родилась, а у других ухажеров одно на уме: сделал дело – гуляй смело. И где она тебя такого видного и солидного присмотрела? Ах, да в магазине на старости лет счастье привалило.

– Твоя мать молодая и очень симпатичная женщина, заботливая и аккуратная хозяйка,– поправил он.

– Для любви этого мало,– возразила девушка.– Бывает, что неряшливых любят сильнее, чем чистюль. Такой вот парадокс. Любовь – это как вспышка, озарение и ей все возрасты покорны. Пушкин тонко понимал женщин и знал толк в любви. До встречи с Натальей Гончаровой у него было много прелестниц.

– Ты для своих лет слишком рассудительна.

– Не забывай, что я учусь на факультете психологии, изучаю суть человека, мотивы его поведения и поступков.

– С тобой надо ухо востро держать. До защиты диплома еще три года, а уже вооружена глубокими знаниями и очень опасна,– с иронией произнес он и поднял бокал. – За успешную сдачу экзаменов и зачетов.

– А-а, пустяки, обойдется, я и так уверена, что сдам,– прервала она.– Лучше давай выпьем за взаимопонимание и верность. А следующий тост за тобой.

– Прекрасное предложение,– поддержал он охотно.– Когда нет взаимопонимания, происходят драмы и трагедии.

– Шекспировские трагедии, – уточнила Чародеева. Каждый выпил свой бокал до дна. Она потянулась к дольке лимона, он почему-то последовал ее примеру. Закусили шпротами и запили «фантой».

– Как любит выражаться мама, после первой и второй промежуток небольшой, – пропела девушка.– Ты разливай по бокалам, а я включу магнитофон, а то сидим, как на поминках, осталось только свечи зажечь. Недавно певица Валерия выдала новый шлягер. Послушаем, очень под настроение.

Она вставила кассету в гнездо магнитофона “Sony” и нажала на кнопку. Зазвучала музыка, и знакомый голос певицы пронзительно ворвался в сознание: “Не обижай меня, не обижай меня… разошлись, как море корабли”…

«Действительно под настроение,– подумал Валентин, не узнавая в Наде, ранее ершистую девушку со строптивым характером и недоверчивым взглядом. Постепенно она привыкла к нему, оттаяла, потеплела. “Может ее, сдерживали строгие наставления матери и вот теперь предстала в своей раскованности и загадочно магической женственности».

Еще в присутствии Любы он обнаружил, что ему доставляет удовольствие наблюдать за Надей, ее плавными движениями, видеть ее лицо, васильковые, как ласковое небо, глаза, стекающие на плечи мягкие, словно лен, волосы. Она почувствовала на себе его нежный взгляд и кокетливо предложила:

– Выпьем на брудершафт.

– На брудершафт? Значит, мы должны поцеловаться? Или какой другой ритуал?

– Почему бы и не поцеловаться со своей дочерью. Что здесь такого? Или я тебе не нравлюсь?

– Нравишься, но как дочь моей жены, всему есть предел,– напомнил он.

– Никаких пределов, отвыкай от своих армейских уставов. Пока ты на своем истребители витал в облаках, жизнь на земле, отношения радикально изменились, – она переплела свою изящную руку с его сильной рукой.– Поцелуи даже очень полезны, врачи рекомендуют.

Они выпили, Чародеева смело впилась мягкими, теплыми и ароматными от вина губами в его уста. Он ощутил необыкновенную прелесть и свежесть ее поцелуя. Девушка прижалась к нему своей упругой грудью. Они стояли несколько минут, не разнимая губ и рук.

– Наденька, Надюша, опомнись, мы сходим с ума, надо остановиться,– прошептал он, не в силах разомкнуть руки на ее гибкой, словно у пантеры, талии.

– Не робей, от поцелуев дети не рождаются, – нежно прошептала она, слегка прикусив острыми зубами мочку его ухо. А Валерия все пела: “Не обижай меня, не обижай меня…»

–Погоди, я сейчас мигом, а ты подбрось дровишек в камин,– велела Надя и вышла в смежную комнату. В камине на сизой горке пепла лилово-красными углями горели поленья. Валентин пошевелил стальной кочергой, вспыхнули языки пламени. Он бросил сухие березовые с янтарной смолой поленья, пламя облизало их с боков. «Очищающий душу огонь,– подумал он.– Как хорошо в зимний вечер сидеть у камина и ощущать волны тепла».

Появилась Надя в лилового цвета блузке и короткой черной юбке, плотно облегающей бедра, стройные ноги без колготок. Стройные длинные ноги и красивые колени. Она несколько раз обернулась перед Тернистых, вытянувшись в струну и выпрашивая заслуженный комплимент.

– Чертовски красива и соблазнительна! – произнес он с восторгом.

– Будем считать это твоим первым тостом,– рассмеялась она и, повинуясь ее воле, Валентин наполнил бокалы, в глубине сознания понимая, что надо остановиться. Выпили. Пережевывая бутерброд и закусывая лимоном, Надя спросила:

– Ты теперь мой папочка, так?

– Так, но можешь называть меня Валентином, я без претензий на роль папы.

– А дочери обычно любят сидеть у своих отцов на коленях,– она приблизилась нему, горячо дыша и блестя ровными зубами.– Мне в детстве не довелось посидеть у отца на коленях, я хочу восполнить эту потерю.

– Надь, успокойся, у тебя какие-то странные желания и фантазии. Мы так можем слишком далеко зайти и наделать глупостей. Ты выпила лишнее, да и я пожалуй, увлекся. Нам надо остыть, отдохнуть.

– Всего один разочек, пожалей свою несчастную и одинокую дочку,– с мольбой прошептала она, неудержимая в своем порыве. Ловко устроилась у него на коленях. Валентин обхватил ее теплые бедра и почувствовал, что под юбкой с молнией на боку никаких препятствий. Бережно погладил мягкий лобок и напрягся от нахлынувшей страсти.

«Будь с ней строже, иначе с ногами на шею заберется,– вспомнил он напутствие Любы и сам себе ответил.– На шею еще не забралась, а на колени уже». У него возникла мысль сейчас же осадить ее и как следует отшлепать по пухленьким ягодицам, чтобы впредь неповадно было. Но он ощутил ее знойное желанное тело и крепкие девичьи бедра.

– Надя остынь, родная, научись управлять своими чувствами,– уговаривал, чувствуя, как засасывает его в сладко – хмельной омут. «А кто я ей собственно? Отчим, чужой человек, – с закипающей кровью подумал он и сдался.– Если ей так хочется, то в первый и последний раз. Люба ни о чем не узнает».

– Всего один разочек, тебя не убудет, ты же мужчина, докажи это на деле, покажи свои способности…– горячо, задыхаясь от охватившего ее желания умоляла она.

– Научись управлять,– безнадежно вторил он в ответ.

– Быстрее бери меня, а то я передумаю, – простонала она Молодое, гибкое тело затрепетало, словно последний багряный листок на оголенной ветке. Искусной наездницей она, плавно двигалась сверху вниз, ускоряла темп и прилив блаженства. Валентин поймал своими губами ее полуоткрытые, пылкие губы, прижал к себе матово-жасминовую упругую грудь. Она вскрикнула, сладко застонала, достигнув пика наслаждения. Они отдыхали, не разнимая жарких объятий. В ярко осветившем комнату камине потрескивали, охваченные пламенем поленья.

– Надь, Надя, что мы с тобой делаем?– их тела слились в едином желании, никакая сила не способна была их разнять, освободить из сладкого плена чар.

– Теперь ты моя Лолита,– произнес Валентин.

– А-а, читала роман Набокова, когда мне еще пятнадцать лет не стукнуло, – небрежно ответила Надежда.– Нашел с кем сравнить, я – взрослая женщина, а та нимфетка. Валентин, я чувствую, что между нами возникла «химия», – призналась она и пояснила.– С ровесниками неинтересно, слишком они хвастливые и болтливые. Будто сороки-белобоки щебечут о своих «постельных подвигах». Я доверяю зрелым мужчинам, умеющим держать язык за зубами. Тайна интимных отношений, принадлежащая влюбленным, не подлежит разглашению.

–Абсолютно с тобой согласен, – одобрил Валентин. – Но не забывай, что я уже окольцован, женат на твоей матери.

– Не имеет значения. Главное, что мне с тобой безумно сладко, а пацаны, как кролики, быстро устают и отваливают.

– Забавляясь, мы может с тобой и ребеночка сотворить,– заметил он. – Другое дело, если бы у тебя была спиралька, но таким юным, как ты не ставят. Надо было не торопиться, а с резинкой. Люба запаслась, я тоже прихватил с собой две упаковки, словно чувствовал, что пригодятся. Но все, ты просила только разочек, больше никакого секса. Люба узнает, нам обоим головы оторвет…

– Не узнает, а через чехол неинтересно,– заметила Чародеева. – Все равно, что лизать сахар через стекло стакана. Для профилактики, чтобы не зачать я ем лимоны. Кислотность убивает сперму. Так делают многие девчонки в университете, чтобы не забеременеть. А испытать наслаждение и оргазм очень хочется. Один раз живем на белом свете и глупо отказывать себе в удовольствиях, все откладывать на потом. Любовь мимолетна, как и молодость, красота, облетит как яблоневый цвет.

– И что, лимоны предохраняют?

– Пока не слышала, чтобы кто-то из близких подруг залетел.

– Могут заразится сифилисом, гонореей или СПИДом?

– Пусть спит, – усмехнулась Надя.– Чему суждено случится, того не миновать.

– Ты – фаталистка.

– Я – очень темпераментная и сладострастная, рождена для любви.

– Все рождены для любви,– улыбнулся он и признался. – Мне тоже нравится, когда ничего не препятствует интимной близости. Все должно происходить естественно, как в природе…

Надежда закрыла ему рот поцелуем, прильнула горячим гибким телом, и он вновь овладел ее страстно с упоением, стремясь раствориться в ее хмельном теле, дарующем наслаждение. «С Любой это происходит, обыденно, без фантазии, яркости и свежих ощущений, испытываемых с Надей»,– подумал Тернистых с радостью и тревогой.

Они выпили еще по бокалу. Валентин поднял ее на руки и отнес в смежную комнату. Легли в постель, прижавшись друг к другу, прислушиваясь к биению сердец. Он ощущал запах ее золотистых волос, трепет желанного тела.

– Грешен, виноват перед Любой,– покаялся он.

– Все люди на земле грешны только тем и занимаются,– успокоила Надя и, положив голову со спутанными волосами на его грудь, прошептала.– Пожалей меня. Я такая одинокая и никому не нужная. Раньше хоть мамка обо мне заботилась, а теперь все внимание тебе.

– Потому ты и норовила мне насолить?

– Чтобы обратил на меня внимание. Я приревновала тебя к матери.

– Значит, требуешь от меня откупной, компенсации?– усмехнулся Валентин, невольно поддаваясь ее уговорам.

– Ты сильный, крепкий мужчина, нерастраченный, потому что полжизни в небе провел, как орел, тебя не убудет,– уговаривала она.– К тому же медики утверждают, что воздержание для мужчины вредно.

– И все ты знаешь?

– Эмансипация, прогресс, – ответила она.– Надо торопиться жить, красиво и с наслаждениями. Другой не будет. Все тлен и прах.

– Тебе еще рано об этом задумываться.

– Девичья краса не вечна. Соперницы идут по стопам,– с грустью произнесла Чародеева.– А связь с любимым человеком омолаживает женщину, делает ее радостной и красивой, спасает от неврозов и других болячек.

– Значит, мужчина лекарь, врачеватель,– улыбнулся Тернистых.

– И не только, ведь мужчина – скрипач, а женщина – скрипка, тонкий и нежный инструмент. Вот и покажи, какой ты виртуоз,– подогревала она его ласками и словами, используя знания, секреты психологии. Провела пальчиками по его чувственным губам.

– Ты же просила всего разочек,– напомнил он, отдаваясь ее ласкам.

– Где разочек, там и два, и три....– прошептала она, понимая что он уже в плену ее чар.

– Все-таки не будем рисковать,– сказал он, распаковывая презервативы.

Всю ночь они провели в хмельных любовных утехах, меняя позы. Утром Валентин намеревался отбыть в город, помня наставление жены, долго не задерживаться. Но поймал на себе печальный взгляд Надежды и прочитал в нем призыв: останься.

– У тебя усталый вид, припухшие от поцелуев губы и мамка сразу догадается о нашей близости,– разумно предположила она.– Отдохни, выспись. Я не буду к тебе приставать, если ты сам этого не захочешь.

Тернистых остался. Достали из комода бутылку коньяка “Ай-Петри”, взбодрились, позавтракали и в теплую постель.

5 . Покаяние

—Валентин! Надюша! Где вы! – услышали они голос Любы и оцепенели, затаились. Тернистых с ужасом понял, что увлеченные друг другом, охваченные безумной страстью, они не услышали, когда Чародеева открыла входную дверь.

– Не шалите, как малые дети. Наверное, изголодались, я привезла продукты.

По нарастанию звучания голоса он догадался, что жена направляется в смежную комнату. Надежда сжалась в комок, с головой укрылась одеялом, словно оно могло сокрыть следы прелюбодеяния.

– Вот тебе и пожалел, разочек-другой … доигрались, – прошептал Валентин и потянулся к брюкам висевшим на спинке стула. Дверь отворилась, и он встретился с застывшим, словно на морозе взглядом Любы. Она остановилась у порога, как вкопанная, уставившись на силуэт под одеялом и обнаженное тело супруга.

– Что это значит? – произнесла побледневшими губами. Валентин смущенно опустил голову, поспешно натянул на ноги брюки.

– Что это значит? – повторила она и решительно устремилась на двуспальное ложе со сползшейся на пол скомканной простыней. Резко сдернула одеяло и увидела обнаженную и дрожащую от испуга Надю.

– Ах, ты, шалава-а! – ударила она дочку по щеке и бросила гневный взгляд на мужа.– Хорош, ничего не скажешь, товарищ майор, однолюб. Что же вы наделали? Мало вам моей нежности, до дочери добрались кот мартовский, лицемер и бабник. Кто она теперь после этого? Я себе там места не нахожу. Уехал и с концами, а они вот чем занимаются. Стыд и позор! Ты же говорил, что для тебя других женщин не существует?

– Люб, Люба, успокойся, ничего страшного не произошло. Она же не другая женщина, а твоя дочка,– взял он ее за дрожащую от негодования и потрясения ладонь.– Выпили немножко, согрелись. Я ее пальцем не тронул, просто лежали рядышком, чтобы не замерзнуть.

Солгал и густо, как юноша-гимназист, покраснел.

– Не тронул, рядышком лежал и рассказывал ей сказку про серого бычка. Почему она тогда в чем мать родила? Лежали и друг друга лизали. У нее, да и у тебя, от поцелуев губы распухли, – возразила Чародеева, и метнула взгляд на использованные презервативы, лежащие на паласе.– Бесстыжие, хоть бы, не поленились и «чехлы» спрятали. Может, для экспертизы оставили?

– Виноват, Люба, сам не знаю, как это произошло,– покаялся Валентин.– Надя на тебя так похожа, что мне показалось, что это ты, мое сокровище. Наверное, лишнее выпил.

– Гуляйте дальше, мне противно вас видеть. Сегодня же подам на развод,– заявила она, и слезы блеснули на ресницах.

– Люба, не делай из этого трагедии, не совершай глупости, – Валентин взял ее за луку, но она вырвалась, отмахнулась.

– Не прикасайтесь ко мне, вымой руки.

– Я все объясню.

– Не надо мне никаких объяснений, все и так ясно, господин майор, – сухо отрезала Люба. – Я бы вам и лейтенанта не присвоила. Вы – самец, не умеющий владеть своими чувствами. Зачем вы соблазнили мою дочь? Теперь она пойдет по рукам. Вас за это следует привлечь и выставить на позор.

«Это она сама,– так и подмывало его ответить, но Валентин постыдился обвинить Надю, и в мыслях посетовал.– Ох, уж эти бабы, сами ловушку подстроят, а потом еще и обвинят. Другое дело, если бы Надежда была девственницей, а она уже довольно искушенная в сексе». Люба, размазывая слезы на лице, вышла из спальни, а затем они услышали стук входной двери. Облегченно вздохнув, Надежда выглянула из-под одеяла.

– Эх, Надька, бестия ты шальная. Позабавились мы с тобой, – произнес он, глядя на ее пылающее от пощечины лицо.– За все платить надо, в том числе и за удовольствия.

В девичьих глазах не было ни раскаяния, ни печали, а лишь затаенное любопытство.