Отряд медленно подходил к лесу. Уже отчётливо были видны припудренные пылью фигуры легионеров, слышался топот копыт, приглушённые разговоры; издалека, из клубящегося за кентурией густого пыльного облака доносился скрип тележных колёс, какое-то деревянное постукивание, невнятные окрики погонщиков мулов.

Легионеры шли с полной выкладкой: кроме своего вооружения – меча, копья и щита, висящего в кожаном чехле за спиной, каждый нёс на одном плече фу́рку – вилообразную палку, на которую было навязано походное и лагерное снаряжение, а на другом – несколько палисадин, каждая в добрые десять ступней длиной. Многие, кроме того, тащили ещё и какой-нибудь шанцевый инструмент: лопату, кирку, мотыгу, двуручную пилу или корзину для переноски земли. Лица у всех солдат были осунувшиеся, потные, с размазанными по лбу и щекам полосами грязи; понуро опущенные головы и шаркающая походка выдавали крайнюю степень усталости – отряд сегодня ещё явно не останавливался на отдых.

Впереди кентурии ехало несколько верховых. Саксум сразу различил среди них командира отряда. Префект Гай Корнелий Рет – грузный, широколицый, на невысокой, но крепкой буланой сарматской кобыле – единственный из всех ехал в шлеме и в роскошном, блестящем на солнце панцире-то́раксе, подпоясанном белым сенаторским шарфом. На плечи префекта, кроме того, был наброшен белоснежный плащ с широкой пурпурной каймой – отличительным знаком трибуна-латиклавия. На фоне серого строя грязных, пропотевших легионеров этот шарф и этот плащ смотрелись даже как-то вызывающе. «Петух… – пробормотал себе под нос Саксум, разглядывая позолоченного имперского орла на панцире префекта. – Столичная штучка… Мордой бы тебя в пыль, сразу бы, понимаешь, вся спесь слетела…»

– Петух, – произнёс за спиной декуриона Олус Кепа. – Петух и его курятник… Каков пастух, таково и стадо.

Саксум вздохнул.

Кентурион ехал справа и чуть сзади от трибуна – шагах в двух, вежливо выдерживая подобающую для высокого статуса начальника дистанцию. Саксум определил сотенного по поперечному гребню висящего на его груди шлема. Лицо кентуриона показалось Саксуму смутно знакомым. Где-то он его уже, кажется, видел. Когда-то давно.

По бокам от колонны, на некотором отдалении – чтоб не глотать пыль – прямо по целине шла остальная отрядная кавалерия: с полсотни всадников – в основном нумидийцы, причём из бедных – без сёдел и упряжи, босоногие, в коротких плащах, накинутых прямо на голое тело.

– Этот Лукий Планк, похоже, не соврал, – повернулся к напарнику Саксум. – Похоже, действительно наши… Впрочем, проверить не помешает. Давай за мной!

Они бегом вернулись к лошадям, привязанным к стволу невысокой фисташки в глубине леса.

– Собирай всех, – приказал Саксум, – и – наверх. В самый конец подъёма. Там, где сосны начинаются. Увидите, что я выехал на дорогу – тоже выезжайте. Топчитесь там, чтоб вас снизу видно было, делайте вид, что вас, понимаешь, много. Ясно?.. Вниз не спускаться! Если что пойдёт не так – сразу же отходите к крепости. В бой ни в коем случае не ввязываться!.. Ты всё понял?

Кепа истово закивал. Потом повернулся к дороге и, приставив ладони домиком ко рту, дважды крякнул вороном. Вскоре из зарослей донёсся пронзительный свист ястреба. Кепа довольно ощерился:

– Птичий хор в исполнении храброй и благочестивой второй декурии. Нам уже скоро можно будет на рынках за деньги выступать.

– Кепа, – сказал Саксум, – ты ещё не устал шутить? – он отвязал своего коня и вскочил в седло. – Ты бы так службу нёс, как ты шутишь… Всё, пошёл, пошёл! – прикрикнул декурион, видя, что Кепа собирается что-то ему ответить. – Пошёл, говорю!

Проводив подчинённого взглядом, он пришпорил коня и поскакал к тому месту, где дорога, пройдя через неглубокую лощину, начинала взбираться на довольно крутой холм.

Отряд тем временем длинной змеёй втягивался в лес. Кавалерия свалилась в общую колонну. Ползущий следом обоз, как пробкой, заткнул горлышко дороги. Видя по сторонам долгожданную тень, легионеры оживились, разговоры стали громче, над пыльной усталой колонной повисло многократно повторяемое слово «привал».

Когда до ближайших всадников осталось шагов тридцать, Саксум тронул поводья и неторопливо выехал из зарослей на середину дороги.

Ехавший впереди трибун-латиклавий Гай Корнелий Рет, увидев Саксума, видимо от неожиданности, резко рванул поводья на себя. Его сарматская кобылица захрипела и, задирая голову, засеменила передними ногами, приседая на задних. Тут же остановился и кентурион, остановились и следовавшие за ними конники. Встали первые ряды пешей колонны. Задние, налетая на передних, недоумённо и раздражённо вскрикивали, ругались, но тут же замолкали и, вытягивая шеи, пытались разглядеть из-за голов впередистоящих причину неожиданной остановки. Тишина волной прокатилась от первых рядов колонны к последним. Вдруг стали отчётливо слышны птичьи голоса, шорохи и звуки леса. Где-то сзади, в обозе, проорал и заткнулся мул. Негромко пофыркивала чья-то лошадь.

– Приветствую тебя, трибун! – громко сказал Саксум, поднимая ладонью вперёд правую руку. – Как дорога? Говорят, на перевале уже лежит снег?

– Кто ты такой, и что тебе нужно?! – крикнул префект неожиданно тонким для его комплекции голосом.

– Невежливо отвечать вопросом на вопрос, – сказал декурион. – Я полагал, что трибуну-латиклавию знакомо это простое правило?

– Я ещё раз тебя спрашиваю, что тебе нужно?!

– Мне нужно знать – лежит ли на перевале снег? – спокойно сказал Саксум. – Разве ты с первого раза не расслышал мой вопрос?

– Кентурион! – не оборачиваясь, позвал префект. – Убрать с дороги этого придурка!

Кентурион кивнул своим всадникам, и двое из них тронулись с места, поднимая и беря наизготовку свои трагулы.

– Трибун! – по-прежнему обращаясь к префекту, громко, но спокойно сказал Саксум. – Я бы не советовал тебе делать резких движений! У тебя очень незавидное положение. С обеих сторон дороги, на склонах, сидит полсотни моих лучников. У меня за спиной, – он ткнул большим пальцем через плечо, – две турмы кавалерии. Вон они – на вершине холма, можешь посмотреть… А у тебя за спиной – твой обоз, который перекрыл тебе выход на равнину. Ты загнал себя в ловушку, трибун! Так что тебе лучше ответить на мой вопрос!

По рядам легионеров прокатился ропот. Все крутили головами, безуспешно пытаясь разглядеть в густых зарослях, покрывающих склоны лощины, невидимых стрелков. Всадники поспешно надевали шлемы и снимали с сёдел притороченные к ним щиты.

– Чего тебе надо?! – крикнул префект, тоже озираясь и вертя головой во все стороны, он явно нервничал; лошадь под ним приплясывала и, роняя пену, грызла удила.

– Я тебя уже в третий раз спрашиваю, трибун: лежит ли на перевале снег? Неужели ты не способен ответить на такой простой вопрос?

– Нет там никакого снега! – раздражённо крикнул Рет. – Всё?!

– Значит, нет, – покачал головой декурион. – А я так полагал, что уже лежит. В прошлом году, понимаешь, в это время там уже лежал снег…

– В прошлом был, а в этом – нет! Что ж тут такого?!

– Странно, странно… – вновь покачал головой Саксум. – Как же так? Середина октября – и нет, понимаешь, снега?

– Это всё?! – крикнул трибун, видно было, что он теряет терпение. – У тебя больше нет вопросов?!

– Почти всё, – уточнил Саксум. – Ещё два небольших вопроса и будет всё… Вы же идёте из Ламбессы, не так ли? Как там лега́т? Надеюсь, здоров?

– Здоров, здоров, что с ним сделается! – нетерпеливо отозвался префект. – Ещё что-нибудь?!

– А его возлюбленная А́мата? Здорова ли она?

– Что ещё за Амата?! – воскликнул трибун, пытаясь удержать на месте свою пляшущую кобылу. – Нет у легата никакой Аматы! Его жену зовут Ли́вия! Ли-ви-я! Она живёт в Роме! И всегда жила в Роме!

– Это странно, – удивился Саксум. – Все знают про Амату – возлюбленную легата Долабе́ллы. А ты был, понимаешь, в Ламбессе видел легата, наверняка общался с ним и не знаешь, кто такая Амата. Я начинаю сомневаться в твоей правдивости, трибун! Отвечай мне: кто ты такой и куда ведёшь свой отряд?!

Префект вспыхнул.

– Я – Гай Корнелий Рет! Трибун-латиклавий! – наливаясь кровью и надрывая глотку так, как будто до Саксума была, по крайней мере, пара стадиев, заорал он. – По высочайшему приказу проконсула и легата Пу́блия Корнелия Долабеллы веду вверенный мне отряд в крепость Тубуск!.. – голос его на последнем слове сорвался и дал петуха. – Вот! – префект выдернул из седельной сумки свиток со свисающими с него печатями и поднял его высоко над головой. – Вот приказ самого́ проконсула!

– У тебя даже есть приказ проконсула, а ты не знаешь, кто такая Амата?! – показательно изумился Саксум.

– Не знаю я никакой Аматы!! – завизжал, совершенно уже теряя лицо, Гай Корнелий Рет. – Прочь с дороги, хам!! Или я отдаю своим людям приказ идти в атаку!!..

И тут совершенно неожиданно расхохотался кентурион. Он смеялся громко, самозабвенно, то наклоняясь к са́мой холке коня, то вновь откидываясь в седле, всхлипывая и вытирая тыльной стороной ладони проступающие слёзы, он смеялся так заразительно, что окружающие, не понимая в чём дело, тем не менее тоже начали похохатывать. Один только Гай Корнелий Рет, префект и трибун-латиклавий, не участвовал в общем веселье, он очумело вертел головой по сторонам, не в силах понять причину этого неуместного смеха, так и забыв опустить задранную руку с высочайшим приказом.

– Ты – Саксум! – отдуваясь, сказал кентурион, наконец обретя дар речи. – Я тебя узнал! – он тронул коня и, выехав из строя, двинулся к декуриону. – Амата – это любимая сука легата, – проезжая, кинул он через плечо Гаю Корнелию Рету. – На редкость противная и визгливая собачонка! Ты разве не знал? Он же тебя просто проверял, Гай!

Кентурион подъехал вплотную и протянул Саксуму руку. Теперь и Саксум узнал его. Это был Марк Проб – командир одной из кентурий, отличившихся в памятном бою при Та́ле. Саксум, помнится, со своей декурией прикрывал ему тогда левый фланг. Давно это было. По местным меркам – очень давно. Целых три года тому назад.

– Привет тебе, Саксум! Привет, дружище! – Проб широко улыбнулся. – Никак префект Тит Красс выслал тебя нам навстречу? Очень благородно с его стороны!

– Привет и тебе, славный Марк! – Саксум крепко пожал протянутую руку. – Тебя не узнать! Ты зарос, как какой-нибудь вшивый мусула́мий. По-моему, борода тебе не идёт.

– Надоело бриться, – отмахнулся кентурион. – Наш новый легат, в отличие от старого, носит бородку. Поэтому у нас сейчас самая настоящая вольница: хочешь – брейся, а не хочешь – ходи так… – он выпятил челюсть и пошкрябал пятернёй в своей короткой курчавой бороде. – Я, например, решил ходить так… Ну что, ты пропустишь нас в Тубуск? Или нам придётся биться с твоими несуществующими лучниками?

Саксум улыбнулся:

– Догадался…

– Это было несложно, – насмешливо сморщил нос Марк Проб. – В этих краях лучники – все поголовно кретяне. А от них за добрый стадий разит чесноком и бараньим жиром. Здесь, в лощине, ветра совсем нет, так что я бы их унюхал сразу… Насчёт двух турм кавалерии ты тоже пошутил?

– Да, – кивнул Саксум. – У меня здесь всего лишь одна декурия. Мы ведь, понимаешь, – самый обыкновенный патруль.

– Ловко, ловко… – одобрительно покивал Марк Проб.

– Дай команду своим людям, – сказал Саксум, – пусть двигают дальше. Не надо здесь надолго задерживаться. А то, не приведи бог, объявиться кто-нибудь действительно опасный. У кого действительно есть две турмы кавалерии.

– На Такфарина́са намекаешь?

– На него, родимого.

– Шалит?

– Не то слово! Пять дней назад у нас тут целый отряд фуражиров пропал. Шестнадцать либертинов, понимаешь, плюс декан. Потом труп декана подбросили под наши ворота… Они его привязали к лошади и таскали по земле. Долго таскали – у него всё мясо с костей слезло.

– А либертины?

– А о либертинах – ни слуху, ни духу. Никого из них не нашли. Ни живым, ни мёртвым… Думаю, рабами они теперь у местных вождей… А может, у Такфаринаса в войске. И через пару месяцев сюда придут, нас, понимаешь, резать.

Кентурион крякнул:

– Эх, не додавили мы в прошлом году этого Такфаринаса! Была же возможность! Совсем ведь было прижали его!.. А теперь что? Теперь, с одним-то легионом, – пойди, догони его в этих песках!

– М-да, – согласился Саксум, – аукнется нам ещё уход «испанцев», ой, как аукнется!.. У нас тут людей не хватает, дыры всё время латаем, а у Такфаринаса, понимаешь, армия растёт день ото дня… Вы, кстати, к нам или куда дальше?

– К вам. На усиление.

– Это хорошо! Лишняя кентурия нам сейчас никак не помешает. А кавалерия – это вообще здорово! Это то, что больше всего сейчас нужно. Мусуламии своими конными разъездами нас уже задёргали. Шастают, понимаешь, по всей округе, как по собственному двору… Вы, кстати, никого не видели по дороге?

– Нет, вроде…

– Ну всё равно, – махнул рукой Саксум, – Всё равно вас уже давно заметили. Так что давайте, не стойте, двигайте в крепость.

– Далеко тут ещё?

– Нет, – покачал головой Саксум, – тридцать стадиев. Через час будете на месте. Давай, кентурион, давай, не стой, командуй!

– Э, нет, – возразил Марк Проб, – командует у нас теперь исключительно трибун-латиклавий. А мы все так – у него на побегушках, – он придвинулся поближе к декуриону, наклонился к нему и, ткнув себя двумя пальцами под бороду, заговорщицки шепнул: – Во, как он мне надоел за эти дни, трибун-латиклавий этот! Хоть волком вой, надоел! Петух столичный!.. – впрочем, он тут же распрямился и, повернувшись к отряду, как ни в чём не бывало крикнул: – Всё в порядке, трибун! Можно ехать!

Префект важно кивнул и дал отмашку. Послышались передаваемые по строю команды, вновь зашаркали ноги, зафыркали лошади, загомонили приглушённые голоса, – войско двинулось.

Марк Проб и Саксум съехали на обочину, пропуская мимо себя колонну. К ним подскакал Гай Корнелий Рет. Широкое лицо его пылало праведным гневом.

– Это возмутительно! Это переходит всякие границы! Я незамедлительно по прибытии сообщу о произошедшем инциденте префекту Титу Крассу. Ты обязательно будешь наказан. Как там тебя? Саксум, кажется?

– Декурион второй декурии третьей турмы Симо́н Саксум. К твоим услугам, трибун! – Саксум приложил кулак к своей груди.

– Декурион?! – глаза Гая Корнелия Рета, казалось, вот-вот выпадут из глазниц. – Простой декурион?! И ты посмел?!.. И ты мне?!.. И ты?!.. – у трибуна кончился воздух и он, поперхнувшись, замолчал.

– Я преподал тебе небольшой урок, трибун, – не дождавшись продолжения, спокойно сказал Саксум. – Ты шёл без передового дозора, без бокового охранения, ты выслал вперёд двух неопытных ротозеев, ты позволил себе войти в лес, не убедившись, что в этом лесу тебя не ждёт засада. А ведь здесь война! Здесь самая настоящая война. Мы только за последний месяц потеряли, понимаешь, сорок три человека! Если тебе не жалко своей собственной жизни, то пожалей хотя бы своих людей. Или ты жаждешь повторить германский «подвиг» Квинти́лия Вара?!.. Ты, конечно, можешь сообщить обо всём случившемся префекту. Но учти, что я тогда тоже буду вынужден доложить ему обо всём. Обо всём! Со всеми, понимаешь, подробностями!

Некоторое время Гай Корнелий Рет, бледный, с двумя пунцовыми пятнами на щеках, раздувая ноздри, яростно ел наглого декуриона глазами. Саксум не отвёл взгляд. Тогда трибун ударил свою сарматскую кобылицу шпорами в бока и, рванув поводья, кинул её вверх по склону.

– Ты нажил себе врага, – проводив трибуна взглядом, задумчиво сказал Марк Проб. – Такие обид не забывают.

– Ничего, – ответил Саксум. – Как-нибудь переживём. Одним врагом больше, одним меньше…

Он поднял руку и призывно помахал Олусу Кепе, всё ещё гарцующему вместе с нумидийцами на вершине холма. Кепа тоже помахал ему рукой и двинулся вниз. Взгляд декуриона вновь зацепился за роскошный, белоснежный с яркой красной каймой, плащ удаляющегося трибуна.

– Послушай, – спросил он Марка, – а почему он такой чистый? Прям светится! Ведь как-никак шесть дней в пути.

– Ты не поверишь, – усмехнулся кентурион, – у него целый короб этих плащей. Он их меняет чаще, чем наш кесарь своих юных любовников.

– Во как! – Саксум потёр пальцем нос. – Почему-то я не удивлён. Давно он из Ромы?

– Меньше месяца.

– Это чувствуется, – сказал Саксум. – Ладно, посмотрим, что будет, когда кончится его запас плащей… Кстати, что там в Роме? Какие новости? Какие сплетни? Как кесарь? Надеюсь, здоров? И вообще… Мы ведь тут сидим, понимаешь, как в каменном мешке, – ничего не знаем.

– А что в Роме, – пожал плечами кентурион, – в Роме всё по-прежнему. Траур. Кесарь оплакивает Друза…

– Подожди-подожди, – Саксум потряс головой, – ты хочешь сказать, что наследник великого Тиберия… умер?!

– А ты что, до сих пор ничего не знаешь?!

– Я ж тебе говорю – мы тут сидим, как на острове. До нас новости доходят… как наши деньги за службу: потёртыми, урезанными и всего три раза в год…

В этот момент к ним подъехал Кепа.

– Звал, декурион?

– Да, – сказал Саксум. – Давай дуй к Тубуску – там где-то Маммас со своими людьми сюда скачет. Перехватишь его, скажешь, что всё в порядке, свои, мол, идут – отряд из Ламбессы. А то, не дай бог, он нашего трибуна-латиклавия первым встретит. Маммас не я – он ведь, понимаешь, разговоры разговаривать не станет, он на руку скор.

Кепа редкозубо улыбнулся:

– Интересно знать, а чего это у трибуна рожа такая перекошенная? Как будто он только что полную лопату дерьма съел. Что ты ему такого сказал, декурион?..

– Разговорчики! – строго оборвал его Саксум. – Ты приказ слышал, солдат?! Вот и выполняй! И быстро!

Кепа сделал испуганное лицо и, стрельнув глазами в сторону кентуриона, молча отъехал.

– Дисциплина? – сочувственно спросил Марк Проб.

– Дисциплина… – вздохнул Саксум. – Прям беда! Впрочем, – сейчас же поправился он, – у нас в а́ле – ещё ничего, без особых происшествий. В карцере, во всяком случае, уже давно никто не сидел. И вообще, наш префект предпочитает денежные штрафы. Казну, говорит, надо беречь! Удар денарием, говорит, куда действенней удара розгой.

– Мудрый человек, – заметил Марк.

– Что ты! – согласился Саксум. – Ума палата!.. Только вот денариев, понимаешь, уже практически ни у кого не осталось.

– Кстати, – вспомнил кентурион, – где два моих разгильдяя? Надеюсь, твои люди не отправили их к праотцам?

– Обижаешь, – сказал Саксум. – Мы работаем чисто. Лежат твои разгильдяи целые и почти невредимые связанными в кустах… Ты уж там проведи с ними разъяснительную беседу.

– Это будь спокоен, – заверил его Марк. – Отведают они у меня розог. Я им на спинах такие рисунки понарисую – любо-дорого будет посмотреть.

– И это правильно… – одобрил Саксум. – Да! – вспомнил он. – Так что там стряслось с Друзом?

– Друз умер, дружище, – покачал головой кентурион. – Уже почти два месяца назад.

– Вот видишь! – возмутился Саксум. – А мы тут до сих пор ничего не знаем! Я ж тебе говорю – сидим тут… как эти… А что случилось-то? Он ведь был не намного старше нас с тобой.

– Какая-то лихорадка, – пожал плечами Марк. – Три недели, говорят, бедняга мучился. Что только ни делали – ничего не помогло… А может, и не лихорадка вовсе. Ходят слухи, что отравили его. Как и несчастного Герма́ника.

– Понятно… – вздохнул декурион. – Опять одно и то же. Скорпионы в кувшине!.. Подожди, а кто ж теперь наследник?

– Да кто его знает… – почесал в затылке Марк. – Там есть, к примеру, Не́рон – приёмный сын Тиберия. Но, говорят, что Кесарь его не особо жалует… Там ещё есть трёхлетний Геме́лл – внук Тиберия… Там, наконец, есть племянник Тиберия Клавдий. Но, правда, ходят слухи, что он малахольный, Клавдий этот, так что это уж совсем вряд ли… Да и, вообще, кто может знать, что у нашего кесаря в голове? Возьмёт сейчас, к примеру, и ещё кого-нибудь усыновит. Того, о ком никто и думать не думает… Того же Се́яна, например.

– Да-а, – протянул Саксум, – дела-а…

Какое-то время они молча смотрели на медленно тянущуюся мимо них колонну легионеров, потом Марк Проб тронул декуриона за колено.