В эпоху Тан в период «Дорогого Возраженья»
Жил Янь Ву-ю, имевший благородные все свойства.
Однажды он весной пошёл гулять в пору цветенья
Один в окрестностях Вэйяна ради удовольствия.
Под вечер в поле шторм с дождём и ветром разразился,
Такой, что, переждать, решил Янь, было бы разумным.
Увидел дом, после войны заброшенный, укрылся,
Но вскоре стихло всё, и озарилось светом лунным.
Услышал вдруг он во дворе шум и шаги кого-то,
И, выглянув, увидел тени четверых прохожих,
Смотрелись странно четверо в одеждах, непохожих.
О говорили о стихах, о их сложенье что-то.
Один сказал: «Как осенью – сегодня настроенье
Из-за луны, которая сияет ярким светом,
Быть может, сложит из нас каждый здесь стихотворенье,
О том, что в его жизни сделало его поэтом»?
«О, да! – второй воскликнул, в белом одеянье, длинный, -
Слагаю тон, как из крупинок льда, я, тонкий, нежный,
С особой чистотой, как бы покров зимою, снежный».
При этом он употребил поэтов стиль, старинный.
Весь в чёрном третий стал произносить вдруг в возбужденье:
– «Когда все собираются друзья к кому-то в гости,
То радуются встречи, свечи жгут, играют в кости».
И посмотрел, что скажут о его стихотворенье.
Четвёртый молвил романтично, в жёлтом одеянье:
– «О, утренний источник как холоден и прозрачен,
Когда берут в нём воду, в жизни он так многозначен»!
И погрузил свой взгляд на небо в звёздное сиянье.
Тут первый, тоже в чёрном, произнёс, собравшись с духом:
– «Когда, садясь на угли, жар всем телом ощущаешь,
Внутри бурлит всё, варится, от этого страдаешь».
И со страданьем улыбнулся, почесав за ухом.
С рассветом, слов у Яня не было от удивленья:
Стоял подсвечник, ступка для толченья риса – рядом,
Ведро с водой, котёл с дырой сиял чёрным нарядом –
Все эти вещи ночью жили духом в превращенье.
Единая черта охватывает все пределы,
С ней можно отдалённого всего в мире достигнуть,
И недоступное, что свойственно богам, постигнуть,
Проникнув в запредельные небесные уделы.
С ней ничего нет, что начало бы не завершило,
Нас на земле лишь горизонт от неба отделяет,
Шаг за черту проникновение определяет
В ту область, где она нас от богов всех отделила.
Контроль же за Чертой принадлежит лишь человеку,
С ней внешний вид и внутренняя сущность нам даётся,
Наверх мы путь прокладываем с ней от века к веку,
При помощи её, бессмертным стать нам удаётся
Мы с ней доходим до корней вещей, скрытых от глаза,
Мысль, несвободная, утрачивает вдохновенье,
И лёгкость исчезает, нет естественности, сразу,
Не сможем восхожденье мы свершить одним движеньем.
И чтоб у горизонта от черты той отстраниться,
Нам нужно восходящему движению поддаться,
Чтоб в пустоте умело телом организоваться,
И в тонкую материю попав, преобразиться.
Искусным нужно быть в своём преображенье,
И избегать потоков, восходяще-нисходящих,
Тогда любые в небе создавать можем творенья,
Используя земные формы вещей, преходящих.
Тогда за горизонтом можем мы лишь оказаться,
Когда поймём, что мир, текущий, правила имеет,
В нём как, вода, подвижная, вглубь можно опускаться,
И подниматься как огонь, когда вихрь снизу веет.
Должны мы знать, когда за горизонтом оказались,
Что только в небе следуя свободному движенью,
Вернуться можем мы назад, где раньше оставались,
Где есть у нас прибежище, след нашего творенья.
А это – наше сердце, чрез него мы всё свершаем,
Которое должно и в небе чистым оставаться,
С ним мы конечные творения пред-осуществляем.
То, что от нашей самости не может отделяться.
Даосы знают это правило и соблюдают
То, что им говорит Черта Единая, прямая,
Поэтому разрывов, как и смерти избегают,
Об этом говорит одна история простая:
(Согласно размышлениям монаха Ку-гуа «Горькая тыква»)
В провинции Гуансин жил Су, один мошенник, юный,
Однажды пьяный в драке своего убил соседа,
Боясь расплаты, он сразу сбежал той ночью, лунной,
Вестей не подавал, все думали, что умер где-то.
Пять лет прошло уже, его дяде случилось
В реке труп выловить, и им племянник оказался,
Его похоронил он, где село их находилось,
Прошло ещё пять лет, вдруг в двери стук раздался,
Племянник Су стоял в дверях, все очень удивились,
Все думали, что призрак он, сказал Су: «Испугались?!
Убив, сбежал я в горы, где даосы находились,
Учился я у них, и годы быстро так промчались.
Один бессмертный научил, как можно разделиться
На много тел в теле одном, когда я научился,
Решил в одном из моих тел вниз по речке спуститься,
И дядя меня вытащил, когда там находился.
Боялся, что скучаете по мне вы, и решился
Вас посетить на родине и трупом обернулся,
Чтоб тело показать, что на покой я удалился,
Но дело есть незавершённое, и я вернулся».
Женат он не был, и его племянница решила
Оставить у себя, Су с предложеньем согласился,
Раз по нужде в кувшин из-под вина он помочился,
Племянница, кувшин увидев, его отбранила.
Сказал он: «Не беда, ведь это дела поправимо,
Я вымою его». «Как вымоешь? – она спросила, -
В него написал ты». «Всё в этом мире обратимо» –
Ответил тот. Племянницы тут дух перехватило.
Залез в кувшин он через горло, узкое, рукою
И наизнанку вывернул нутро, дно обнажая,
Затем омыл его чистой проточною водою,
На стол поставил, как обыденное совершая.
Затем взглянул на небо и шутливо рассмеялся,
Подпрыгнул верх, за облако рукою уцепился,
И оседлав его верхом в дали, небесной, скрылся,
Кувшин же с вывернутым дном в её семье остался.
Семья, где был сосед убит Су, как-то утром встала,
Решила: «Не от Су ли возмещенье прилетело».
Увидев, что сто слитков серебра в углу лежало,
Как, видно, то было «незавершённое» Су дело.
Чтобы создать в мире какое-то своё миро-творенье,
Нам надо собственное для себя освоить знанья,
Всегда придерживаться нужно правил выполненья,
И полное тогда всего родится пониманье.
Законов, как и правил, много есть, необъяснимых,
Которые умом своим мы вряд ли понимаем,
Понять чтоб, знаньем нужно нам владеть, необходимым,
Только когда наш совершенен ум, мы всё узнаем.
На свете много есть такого, что нам неизвестно,
И чтоб знать, нужно к небесной тайне прикоснуться,
Явление любое может чудом обернуться,
Обыденное всё вокруг нас станет интересным:
За южными воротами Пингу селенья были
Могилы вырыты три, две из них всё пустовали,
А в третью гроб для погребенья, целый, положили,
Но что-то было с ним неладное, все это знали.
На ступе рядом с ним ещё табличка красовалась:
«В могиле этой даос Чжао похоронен, мирный».
Скончавшись сорок лет назад, в гробу лежал он смирным,
К нему же с тех пор ни одна рука не прикасалась.
Его огню тогда придали, но он не менялся,
Нетронутыми тело, платье, обувь сохранились,
Таким же свежим и живым в гробу он оставался,
Что вызывало страх у всех, его все сторонились.
Носил он обувь в форме облаков, халат из шёлка,
Зелёный, шёлк был толстый как пятак из меди литый,
Поэтому и не истлел, цвет изменился только,
И гроб стоял в могиле с тех пор с крышкою, открытый.
В могилах, давно вырытых, что рядом с ним там были,
Покойников, в семьях умерших, положить боялись,
Поэтому в том месте никого не хоронили,
И время долгое они пустыми оставались,
Могильщик раз решил избавиться от того тела,
И ночью, вытащив его из гроба, в речку кинул,
Но труп не уплывал, и не тонул, круги лишь делал,
Могильщик струсил, из водоворота его вынул.
К тому же, призрак плакал, и деревня вся проснулась,
Испуганный, он увидал, что труп весь окровавлен,
Он быстро в гроб его вернул, где труп был и оставлен,
Когда зарыл гроб, то спокойствие к нему вернулось.
С тех пор даоса перестали в том селе бояться,
Могильщик Ма в живых остался после того дела,
Могилы рядом заняли вокруг даоса тела,
Но многим ещё сны в селе о том даосе сняться.
Жил некий Цзян в Пингу рядом с мостом Сяоси, восточным,
Он был крестьянин, с отцом всегда творил благодеянья,
И как-то раз, во время зимнего сол
О проекте
О подписке