Читать книгу «Павел Дыбенко. Невероятные приключения уголовника и революционера» онлайн полностью📖 — Владимира Шигина — MyBook.





Конечно, Иванов с сотоварищами в данном случае действовали как настоящие провокаторы, обманывая команды других кораблей, будто у них произошла не «буза» из-за макарон, а самое настоящее восстание. Я уже не говорю, о том, что они, якобы, уже захватили власть на корабле, которую, как нам известно, никто вообще не собирался брать. Но речь наша сейчас все же о Дыбенко, который, обманывая своих читателей, нагло врет о том, чего никогда не было. Ведь если не было никакой связи с «Гангутом», то вообще непонятно зачем собирались 130 человек глубокой ночью накануне “макаронного бунта"?

Перед нами еще одни любопытные мемуары «Балтийцы идут на штурм!» известного матроса-большевика с дореволюционным стажем Н.А. Ховрина. Для нас они интересны тем, что Ховрин и Дыбенко, служили на одном корабле. Но удивительно, что фамилию такой яркой личности как Павел Ефимович, Ховрин, рассказывая о годах службы на «Павле Первом», упоминает только один раз, да и то не слишком лицеприятно. О себе Ховрин, при этом пишет, как об одном из руководителей корабельного подполья, вместе со своим другом – матросом Марусевым. Факт того, что именно Ховрин и Марусев были в рядах главных заговорщиков на «Павле» признает и Дыбенко, Однако, в отличие от Ховрина, к этим двум вожакам Дыбенко добавляет и третьего – себя.

Странная ситуация, Дыбенко утверждает, что являлся руководителем корабельного подполья, а те вроде как его и не замечают. Как же так, как могли они не заметить рядом с собой такого пламенного революционера и вожака матросских масс? Дело в том, что Дыбенко был действительно весьма известен на «Павле Первом», но не как революционер, а как пьяница и дебошир. Именно поэтому такие признанные «авторитеты», как Ховрин и Марусев, к своим делам его близко не подпускали.

Реальность «бузы» на «Павле» в 1915 году не признал даже известный своей тенденциозностью историк революционного движения в российском флоте С.Ф. Найда. Скорее всего, имела место быть ночная сходка нескольких матросов, на которой, якобы, звучали антиправительственные лозунги (версия историка С.Ф. Найды, да и то лишь со ссылкой на воспоминания Дыбенко). Здесь тоже много неясностей. Неужели собравшиеся в каком-то трюме матросы наперебой выкрикивали антицарские воззвания и вовсю горланили революционные песни? Если все обстояло именно так, то в своем ли уме они были? Ну, собрались, ну, пошептались, и тихонько разошлись. Впрочем, нет никаких свидетельств, что ночные бдения нескольких матросов на самом деле имели революционный оттенок. Известно лишь то, что они нарушили распорядок дня и ночью где-то собрались гурьбой – вот и все. А раз так, то почему бы не предположить, что собравшиеся старослужащие-«годки» могли просто организовать себе ночной ужин с распитием горячительных напитков (как это, кстати, нередко бывало и в советские времена). Затем они были застигнуты на месте преступления и подвергнуты наказанию за нарушение дисциплины.

Заметим, что в отличие от Дыбенко, в своих мемуарах тот же Ховрин ни словом не обмолвился и о «тайной вечере» на «Павле», то ли, в ночь на 18, то ли, в ночь на 19 октября 1915 года. А ведь, по словам Дыбенко, именно Ховрин, Марусев и Дыбенко были инициаторами этого ночного сборища, которое Дыбенко гордо именует «восстанием». Ховрин в своих воспоминаниях, разумеется, пишет о массовом недовольстве матросов на «Гангуте», но однозначно утверждает, что на «Павле», обо всем случившемся они узнали значительно позднее, да и то, лишь отрывочно, так как пользовались лишь слухами. Вот ведь как получается, один вожак подполья чуть ли не руководит неким восстанием, а второй в тот момент не имеет об этом ни малейшего представления!

Итак, Дыбенко принять участие в «бузе» 1915 годана «Гангуте» участвовать не мог. И все же Дыбенко сумел до революции реально отметиться в матросском подпольном движении, впрочем, совсем не так, как ему бы хотелось рассказать в своих поздних воспоминаниях.

* * *

В своих мемуарах П.Е. Дыбенко пишет: «У нас на корабле было арестовано только два человека – Марусев и Ховрин». Если верить Дыбенко двух руководителей корабельного подполья Ховрина и Марусева арестовали непосредственно после «бузы» на «Гангуте, т. е. в октябре 1915 года. Однако как оказалось, один из арестованных Ховрин о своем аресте в октябре 1915 года ничего не знал и в своих воспоминаниях об этом аресте даже не вспомнил! Кому прикажите верить в данном случае? Может быть, Дыбенко что-то запамятовал или была причина, чтобы ввести заблуждение читателей? Как оказывается, причина для вранья у Павла Ефимовича имелась.

Для начала, восстановим цепь событий. Итак, вскоре после инцидента на «Гангуте» линейный корабль «Павел Первый» совершил переход в Кронштадт на плановый ремонт. И Ховрин, и Марусев в это время, как ни в чем не бывало, продолжали службу на корабле.

Более того, Ховрин даром времени в Кронштадте не терял и занимался антигосударственной деятельностью. Из воспоминаний Н.А. Ховрина «Балтийцы идут на штурм!»: «Наша центральная пятерка поручила каждому члену партии через знакомых и родных узнать, что только можно о кронштадтских большевиках. Первым радостную весть принес нам матрос четвертой роты Василий Ломакин. На берегу он встретил своего двоюродного брата Федора, который тоже служил на флоте… Он сообщил, что на “Павел” придет представитель кронштадтского подполья… Кронштадтцы передали нам манифест Циммервальдской конференции и другие материалы… Стал известен нам и взгляд ленинцев на выход из войны: только превращение ее в войну гражданскую может дать демократический мир. Полученные материалы легли в основу нашей агитационной работы. Наконец, в один из вечеров Дмитриев и Марусев отозвали меня в сторонку и сообщили, что завтра на линкор придет представитель кронштадтской большевистской организации Иван Давыдович Сладков. Вести переговоры с ним поручалось мне. Основная цель визита Сладкова на наш корабль состояла в том, чтобы договориться о способах связи в дальнейшем, когда “Павел” вернется в Гельсингфорс. Мы просидели с ним часа два. Для маскировки на столе стояли чайник и кружки. Но чаепитием нам некогда было заниматься – мы составляли шифр. Так, крейсер “Рюрик” условились называть Антоном, линейный корабль “Гангут" – Гаврилом, крейсер “Диану" – Дашей. Фраза “мама жива и здорова”, например, обозначала, что в организации все обстоит благополучно. Шифр составили в двух экземплярах – один для Сладкова, другой для меня. Все черновики были тут же уничтожены. Сладков рассказал, что через несколько дней из Петрограда должны поступить прокламации, и обещал занести пачку к нам на корабль. В случае, если к тому времени “Павел” уйдет, политические листовки будут доставлены в Гельсингфорс».

Можно по-разному относится на деятельность Ховрина, но следует признать, что он действительно был реальным вожаком матросского подполья на линкоре «Павел Первый», причем, работал весьма активно. В воспоминаниях Н. Ховрина о его службе на «Павле», в отличие от воспоминаний Дыбенко, есть конкретные факты подпольной работы, которые напрочь отсутствуют в воспоминаниях последнего. Отметим, что в своих мемуарах Дыбенко именует матроса Марусева своим ближайшим соратником по революционному делу. При этом Дыбенко практически нигде не упоминает Ховрина. Самое интересное в том, что Марусев погиб в начале 1918 года и не мог свидетельствовать, чей же он в действительности был друг и соратник – Ховрина или Дыбенко. При этом именно Марусев в воспоминаниях Дыбенко – главный свидетель всех его дореволюционных подвигов. Что и говорить, брать в свидетели покойника – прием далеко не новый, хотя и не слишком убедительный.

Заметим, что после возвращения «Павла Первого» в Гельсингфорс, на линкоре произошло весьма странное событие, главным действующим лицом которого на сей раз оказался именно Дыбенко.

Предоставим слову Н.А. Ховрину: «В это время произошло событие, которое едва не закончилось трагически. В центре его оказался матрос Павел Ефимович Дыбенко. Высокий, плечистый, быстрый в движениях, он отличался шумным и общительным нравом… По специальности Дыбенко был электриком, следил за исправностью электрических сетей. Имея доступ во все уголки корабля, он успел завести немало приятелей среди специалистов самых разных служб. Дыбенко смело и убедительно критиковал существовавшие порядки. Он мог бы стать прекрасным большевистским агитатором. Но нас смущало одно обстоятельство – уж слишком открыто выражал он свои мысли. Порой ругал царя и правительство со всеми его министрами даже в присутствии малознакомых людей. Бывало даже, вступал в споры с офицерами, в присутствии непроверенных людей позволял себе нелестно высказываться о командовании. Из-за этого мы воздерживались давать ему какие-либо поручения. Однажды декабрьским вечером Дыбенко вернулся на корабль из увольнения очень возбужденным и начал собирать вокруг себя матросов. Через некоторое время ко мне прибежал взволнованный Марусев. С трудом переводя дыхание, он сказал:

– Срочно собирай центральную пятерку!

– А что случилось?

– Дыбенко агитирует матросов начать сегодня восстание.

От этой новости я чуть не сел на палубу. Звать команду к неподготовленному выступлению – значило бессмысленно подставить людей под пули, обречь восстание на неизбежное поражение. Я помчался по кубрикам, разыскал Дмитриева, Чистякова, Чайкова и других членов комитета. Мы подошли к группе, в центре которой находился Дыбенко. Он рассказывал, что побывал в «Карпатах» (так у нас называли скалистое место за городом, где обычно собирались матросы, желавшие быть подальше от глаз начальства). Дыбенко говорил, что в «Карпатах» состоялось собрание военных моряков. Оно постановило сегодняшней ночью подняться на всех кораблях и освободить ожидавших суда матросов «Гангута». Мы видели, что идея пришлась многим по душе. Даже отдельные члены нашей организации поддержали мысль о восстании. Эти горячие головы могли наломать немало дров. Некоторые из них предлагали не дожидаться ночи, а начать действовать немедленно. С большим трудом нам удалось унять разгоревшимся страсти и уговорить матросов подождать, что скажут представители всех рот корабля. Созывать многолюдное собрание было, по меньшей мере, неосторожно. Однако в сложившейся ситуации мы, скрепя сердце, вынуждены были пойти на это. Собраться договорились на броневой палубе. После отбоя пробирались туда с большой осторожностью, торопливо спускались в единственный люк. Когда пришли все, выделили товарищей, которые в случае опасности должны были предупредить нас, и собрание началось. Дыбенко изложил суть дела. В заключение сказал, что первым выступить предстоит экипажу нашего линкора. На вопросы, кто присутствовал на сходке в «Карпатах», Дыбенко не мог ответить толком. Разогрелись ожесточенные споры. Решить задачу было сложно. Если восстание на других кораблях, в самом деле начнется, то мы не имели права остаться в стороне, обязаны были выступить вместе со всеми. Если же это была затея лишь группы не в меру горячих голов, то, поднявшись, мы подставим под удар сотни матросов, провалим с таким трудом налаженную организацию. Представители рот, в конце концов, поддержали точку зрения комитета – сейчас не выступать. Расходились не спеша, по одному, по двое. Вышедший за мной Дмитриев заметил:

– Больше никакой такой неосторожности допускать нельзя! Стоило только одному шпику выследить нас и захлопнуть люк, как весь актив очутился бы в мышеловке.

Он был прав. Но, к счастью, все обошлось благополучно. Я думаю, что никто из матросов не заснул в ту тревожную ночь. Лежали молча, чутко прислушиваясь – не донесутся ли звуки выстрелов с соседних кораблей. Однако на рейде было спокойно.

Прошло утро, за ним день – никаких событий. Члены нашей организации, увольняющиеся на берег, получили задание разузнать все, что возможно, о собрании, которое, по словам Дыбенко, происходило в «Карпатах». Выяснить ничего не удалось. На Дыбенко стали смотреть косо. Не знаю, как сложились бы наши отношения с ним дальше, но вскоре он был отчислен в батальон морской пехоты, направляемый на фронт. Я вспоминаю об этом вовсе не для того, чтобы как-то опорочить человека, который впоследствии так много сделал для революции, стал одним из крупных военноначальников Красной Армии. Мне и самому приходилось впоследствии работать с Дыбенко бок о бок, и действовали мы дружно. Скорее всего, тот случай был следствием нетерпеливости и горячности Дыбенко, который, не подумав, как следует, решил своим вмешательством ускорить события, поднять матросов «Павла», а там, дескать, и весь флот поддержит…»

В своих воспоминаниях Н.А. Ховрин, разумеется, смягчает формулировку истинного отношения к Дыбенко и затеянной им провокации, но это ему до конца не удается. Если внимательно прочитать написанное Ховриным, то получается, что Дыбенко, которого не подпускали к серьезной подпольной работе, так как не доверяли, решил перехватить инициативу и фактически придумал мифическое совещание, чтобы самому встать во главе очередной «бузы» на «Павле». При этом Ховрин пишет, что никакой закадычной дружбы Дыбенко с Марусевым не существовало и в помине. Более того, именно благодаря активным действиям Ховрина и Марусева удалось вывести на чистую воду Дыбенко, как реального провокатора. После этого встал вопрос: что же делать дальше с провокатором Дыбенко? Думается, что его ожидал нож под ребро в трюме или падение ночью головной вниз на лед с верхней палубы. По крайней мере, Ховрин намекает о то, что он и его соратники горели желанием разобраться с провокатором.

Помимо воспоминаний Ховрина, относительно предательства Дыбенко делу революции, есть и определенная информация в интернете. Конечно, интернет – это не источник, которому следует полностью доверять. Однако уж больно все сходится там с осторожными выводами старого большевика Ховрина.

1
...