Читать книгу «Искушение» онлайн полностью📖 — Владимира Уланова — MyBook.
image

2

В ночь перед свадьбой царя-самозванца и Марины Мнишек заговорщики тайно собрались на московском подворье придворного интригана Василия Ивановича Шуйского, по прозвищу Шубник. Над Москвой опустилась глухая ночь. По небу ходили тёмные тучи, гонимые ветром с дождём. Крупные капли дождя барабанили по крыше и деревянным настилам. От порывов ветра гнулись и качались молодые берёзки, тревожно шелестели листвой. Вдруг в кромешной ночи жалобно завыла собака, её поддержали другие дворовые псы. Протяжный собачий вой тоскливо разносился в ночи по московским подворьям.

Собравшиеся переглянулись, некоторые набожно перекрести- лись.

– Плохое знамение, – медленно, с особой старательностью крестясь, шепотом произнёс князь-воевода Иван Михайлович Воротынский, обращаясь к архиепископу Арсению, одетому в черную рясу с поблескивающим на груди большим золотым крестом, чинно восседавшему в креслице.

Арсений, сузив глаза, строго оглядел всех, погладил свою, почти до пояса, бороду, осенил присутствующих крестом, сказал:

– Господь даёт нам милость в низвержении антихриста и его помощников, нечестивцев-шляхтичей! Это плохое знамение самозванцу с его антихристкой нечестивицей Мариной. Что удумала сатаница! Вместо того чтобы поститься и Богу молиться, затеяла в Новодевичьем монастыре пляски скоморохов да дьявольские польские песни, а вместо поста ели жаренную на вертелах баранину. За эти деяния Господь их накажет!

Арсений снова перекрестился, шепча себе под нос: «Свят! Свят! Свят!»

– Это ещё что! Вчерась иезуит Каспар Савицкий со свитой шляхты верхом на коне въехали в церковь во время моления. Люди так возмутились, что чуть не порешили поляков. Стащили их с коней и повели топить в Москве-реке. Благодаря князю-воеводе Ивану Ивановичу Курлятову, который оказался поблизости со стрельцами, освободили антихристов, – сообщил князь Скопин-Шуйский.

– Зачем же ты их освободил? – обратился архиепископ Арсений к князю Курлятову, находящемуся здесь же, дородному боярину с крупными чертами лица, с густыми рыжими бровями, окладистой седеющей бородой, с серыми, навыкат, глазами. Тот повернулся всем телом в сторону архиепископа, развёл руками, с сожалением сообщил:

– А что мне оставалось делать? Все меня там видели, и соглядатаи наверняка сообщили об этом царю. Если бы я не помог шляхтичам, то меня самого поволокли бы в приказную палату и сейчас бы уже пытали на дыбе.

– Это верно. Молчанов не упустил бы такой возможности. Он запытал бы тебя до смерти. Давно грозится. Затаил на тебя злобу за то, что в смуту не пошел с ним убивать Бориса Годунова, – согласился с его доводами старец.

Тут вошел Василий Шуйский, степенно приблизился к архиепископу Арсению, поклонился ему в пояс, поцеловал сухую руку старца, попросил:

– Благослови нас, отец, на святое дело!

Арсений троекратно осенил крестом князя, торжественно сказал:

– Благословляю вас, сыны мои, на святой подвиг! Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!

Василий ещё раз приложился к руке архиепископа, затем, оглядев всех присутствующих, пригласил их, показывая в сторону палаты, где были накрыты столы и суетились слуги.

– Проходите, милостивые государи, откушайте снеди, попейте ядрёных медов, они у меня нынче удались на славу.

Гости, разговаривая вполголоса о чём-то меж собой, видимо, обсуждая последние события в Москве, вошли в розовую палату, украшенную и расписанную орнаментами из цветов и картинами со сценами охоты. Столы ломились от закусок, яств, вин и шипучих медов.

Во главе стола Шуйский посадил архиепископа Арсения, по правую руку старца сел сам. Рядом уселись его молодой племянник Скопин-Шуйский, Иван Иванович Шуйский, Иван Никитович Романов, Иван Михайлович Воротынский. По левую руку восседали: Алексей Гаврилович Долгорукий, Иван Иванович Голицын, Иван Михайлович Пушкин.

Когда все чинно уселись за столом, архиепископ Арсений произнёс:

– Вы знаете, зачем мы здесь собрались; надобно, мужи, решать, как нам жить дальше! Сколько мы будем терпеть на троне государя нашего антихриста? Свят! Свят! – Старец вновь перекрестился. – И эта антихристка полячка норовит тоже на трон рядом с самозванцем сесть, править хочет! А знаете ли вы, что поляки от самозванца требуют? Чтобы через год всё Российское государство, и мы с вами, стали католиками, чтобы все православные церкви закрыть или обратить в католические! Допустим ли мы уничтожение православия на Руси? Дальше, государи мои, терпеть нельзя, надо убирать польского ставленника! – призвал всех архиепископ, заканчивая свою речь.

Присутствующие заговорили, завозмущались, выкрикивая проклятия в адрес новоявленной царской четы. Когда все немного угомонились, заговорил Василий Шуйский:

– Вот что, бояре, надо нам вместе взяться за это дело. Сейчас, после свадьбы, все шляхтичи загуляют, ближние самозванца Дмитрия будут проводить время в увеселениях и, конечно, потеряют бдительность. Надобно нам пошибче мутить чернь. Говорить, что шляхтичи – антихристы и скоро всех русских заставят молиться антихристу, что награбили они много богатств и нужно бы погромить поляков и всех их приспешников. Мол, пусть поделятся с православными, а кто не захочет делиться, тот антихрист, их надобно топить в Москве-реке. Повсеместно народу говорить, что на троне сидят самозванец с самозванкой-полячкой, что они приспешники сатаны. И, обратившись к архиепископу Арсению, молвил:

– Церкви нужно тоже порадеть за правое дело. Во всех церквях читать анафему польским самозванцам, царю и царице!

Старец, стукнув посохом об пол, твёрдо сказал:

– Будут прокляты самозванцы и всё их воинство!

Затем встал и торжественно произнёс:

– Как только самозванца уничтожим, предлагаю собирать народ на Соборной площади Кремля и выкрикнуть Василия Ивановича Шуйского царём нашего государства Российского. Ибо государство не может существовать без управления, и я думаю, что он управится с таким делом! Старец встал, медленно подошёл к Шуйскому, троекратно его расцеловал, осенив крестом:

– Благословляю тебя, боярин, на подвиг и тяжкий труд в такое смутное для России время! Тяжёлый крест тебе, Василий, предстоит нести, но мы все тебе будем помощниками.

Арсений, расчувствовавшись, смахнул слезу, отошёл в сторону, затем присел на своё место. Князья стали подходить к новоявленному царю, троекратно целовать его, говорить ободряющие слова и пожелания, а Иван Иванович Голицын воскликнул:

– Ох, большую ношу берёшь на себя, Василий! Управишься ли?

– Управлюсь, если помогать будете, – уверенно парировал Шуйский.

– Будем тебе верными помощниками! За веру нашу и государство Российское не пожалеем живота своего! – выкрикивали бояре вразнобой.

* * *

Свадьба состоялась на восьмое мая под пятницу. День выдался пасмурный, моросил мелкий холодный дождь. Серые облака низко проплывали над Кремлём. Улицы были пустынны. Дороги все развезло, стояли огромные лужи, перемешанные с грязью и конским помётом. Чёрные вороны, нахохлившись, огромной стаей сидели почти на всех деревьях Кремлёвского двора. Бояре, князья и воеводы, приглашённые на свадьбу, увидев такую картину, набожно крестились, переговариваясь меж собой:

– Ох, не к добру всё это! Ох, не к добру! Плохое знамение!

Молодых провели в столовую палату Кремля, и придворный священник в присутствии всей русской и польской знати торжественно начал венчание.

Русские бояре, стоящие особняком от шляхтичей, возмущённо перешептывались между собой.

– Даже свадьбу и ту по-человечески провести не могут, – сказал князь Романов на ухо боярину Воротынскому.

– Всегда на Руси венчание проходит в церкви, а о царях и говорить нечего! Все наши православные каноны нарушили, – ответил князь Иван Михайлович.

Марина Мнишек была в русском красном бархатном платье с широкими рукавами и в сафьяновых сапогах, на голове ее сиял драгоценный венец. И как только венчание закончилось, Марина бесцеремонно удалилась в опочивальню, потребовала к себе слуг, скинула русское платье со словами:

– Снимите с меня это тряпье и уберите его с глаз долой!

Быстро переоделась в польские наряды и явилась в Грановитую палату, чем еще больше вызвала пересуды у русской знати.

Удивлению и изумлению бояр не было конца; они возмущённо перешептывались, крестясь, тихо восклицали:

– Вот антихристы дык антихристы! Хряста на них нет!

А когда перешли в Грановитую палату, тут и вовсе возмутились, когда увидели два престола: один для Марины, а другой для самозванца. Василий Шуйский, торжественно взяв за руку новоявленную царицу, ехидно улыбаясь в бороду, с наигранным пафосом произнёс:

– Наияснейшая великая государыня! Цесаревна Мария Юрьевна! Волею Божьей и непобедимого самодержца, цесаря и Великого князя всея Руси ты избрана быть его супругою. Вступи же на сей царский трон и властвуй вместе с государем и нами!

Марина, сделав надменное лицо, торжественно села на царский трон. В толпе русской знати прошёл возмущённый гул голосов, и кто-то из бояр громко сказал:

– Невиданное дело, чтобы баба рядом с царём на троне сидела! Тьфу ты! Одно слово – греховодники! Будь они прокляты!

Марина с вызовом посмотрела в сторону раздавшегося голоса, но так и не определила, кто это высказался, так как бородатые бояре, одетые в шубы и бобровые шапки, все были для неё на одно лицо.

К невесте подошёл патриарх, украсил Марину цепью Мономаховой и с молитвою возложил на неё животворящий крест, барму, диадему и корону Мономахову, помазал царицу и причастил, чем несказанно возбудил у русской знати неприязнь и ненависть к самозванцам. Среди бояр прошёл ропот. Иван Иванович Голицын с возмущением забубнил, обращаясь к рядом стоящим князьям:

– Да где это видано, чтобы чужеземка, ещё не жена царя, а уже стала помазанной на царствие государыней!

Дмитрий Шуйский угрожающе зашептал Голицыну:

– Да замолчи ты, Иван Иванович, а то нам всё дело загубишь! Помолчи маленько! Иди вон на целование к руке царицы.

Бояре молча, по очереди, целовали ручку Марины. Иван Михайлович Пушкин после целования долго сплёвывал на пол и вытирал губы платком.

После церемонии князь Василий Шуйский повёл Марину и самозванца под венец.

* * *

После венчания Григория и Марины начался настоящий царский пир, со всем его весельем, плясками и удалью. Пили, кто от радости, кто от горя, кто просто хотел веселиться. Загуляла вся Москва. На улицы по приказу самозванца выкатили бочки с вином и медами для черни. Несмотря на то что шёл дождь, охотников напиться задарма было великое множество.

Григорий Елизаров, мастеровой, кузнец крепкого телосложения, сажень в плечах, с чёрной окладистой бородой, с весёлыми голубыми глазами, балагур и шутник, с ватагой своих подмастерьев пришёл на улицы Москвы повеселиться и выпить на дармовщинку. Мастеровые подошли к одной из бочек с вином, взяли ковш у мужиков, по очереди выпили по черпаку. Вино оказалось на удивление крепким, и после выпитого мужики развеселились, стали шутить, бойко заговорили. Евсей, рыжий, с крючковатым носом, здоровенный детина, опрокидывая очередной ковшичек вина, крякнув, молвил:

– Ох, и хорошащее винцо самозванец выкатил народу! Закусывать не надо!

– А почём знаешь, что царь – самозванец? Может, и взаправдышный, говорят же, что мать признала его своим сыном, – возразил Карпушка, длинный жилистый мужик с насме – шливыми глазами и реденькой узкой бородёнкой.

– Да у самозваного-то царя и борода даже не растёт; сразу видно, что мужик-то не нашенский, а поляк, они, вон, все безбородые, а у русского человека вся сила и мудрость в бороде.

– Это ты верно сказал, Евсей, сразу видно – не наш это мужик, да и с поляками все вожжается, вот и жену полячку взял. Настоящий-то русский царь, наверняка, при бороде был бы, дела имел бы только с боярами и в царицы бы взял русскую девку, – поддержал Евсея Григорий Елизаров.

За разговорами мастеровые хватанули ещё по черпаку и завеселели так, что Евсей заприплясывал, а потом запел:

 
Ах, по мосту, мосточку по калиновому,
Ай-люли, по калиновому,
По второму-то мосточку по малиновому,
Ай-люли, ай-люли по малиновому…
 

Не успел мастеровой допеть песенку, как из переулка прямо на весёлую компанию верхом на лошадях выехали шляхтичи – группа всадников из пяти человек. Они тоже были навеселе и, видимо, разгорячённые вином, искали приключений. Кое-кто уже плохо держался в седле. Поляки вплотную подъехали к бочке. Один из шляхтичей, выдернув из ножен кривую саблю, крикнул:

– Эй, русские свиньи, пошли отсюда вон! Скоро мы из вас католиков сделаем, а ваши поганые церкви закроем! Теперь наша царица вами править будет, – и замахнулся саблей на Григория Елизарова. Тот, изловчившись, подставил под удар оловянный ковшик, ловко перехватил руку поляка, сдёрнул его с лошади, треснул шляхтича ковшиком по голове, да, видимо, спьяну перестарался, так что нападающий сразу же отдал Богу душу.

Вся ватага мастеровых, не давая опомниться полякам, набросилась на всадников. Сдёрнули их с коней, отобрали оружие, взяли под уздцы лошадей. Вскоре на подмогу полякам из переулка выскочило ещё несколько верховых всадников. Завязалась ожесточённая потасовка. И вот уже к мастеровым присоединились другие московские жители. В ход шли колья и булыжники.

– Я вам покажу католиков! – кричал Евсей. – Ишь чего выду – мали, антихристы, – с остервенением работая колом по польским спинам, приговаривал Карпушка.

Наконец, всех поляков уложили. Те, постанывая, валялись в грязи. Вокруг собралась большая толпа людей. У многих в руках уже были колья и даже вилы. Разгорячённая толпа всё росла и росла. Григорий Елизаров, вытирая со лба кровь, перемешанную с потом, крикнул:

– Идём громить антихристов, шляхтичей и их приспешников. Идём на Кремль и узнаем, кто там сидит: самозванец или настоящий царь!

Толпа одобрительно зашумела, и все направились к Кремлю.

...
5