Глава четвертая

В бытность мою поваром я как-то напрочь выпал из жизни лагеря бывших абитуриентов. Теперь же окунувшись в нее, я почувствовал себя немного лишним в этой раскрепощенной среде подростков, ищущих самоутверждения, которые только что вырвались из-под ласкового, но строгого крыла родителей.

Каждый утверждал свою личность как мог, не брезгуя при этом никакими способами: время от времени мальчишки дрались по поводу и без, иногда кто-то пытался завладеть всеобщим вниманием с помощью какой-нибудь очередной проделки типа «велосипеда» или «барабана».

«Велосипед» – это довольно жестокий розыгрыш. Заключался он в том, что ночью злоумышленник брал кусочки бумаги, вкладывал бумагу между пальцами ног спящего, а потом поджигал эту бумагу.

Естественно, спящий, чувствуя боль между пальцами ног от горящей бумаги просыпался. И, как правило, начинал беспорядочно махать ногами, пытаясь сбить пламя. Со стороны это было, похоже, как будто человек лежит на спине и едет на велосипеде, крутя педали.

Шутка была неумной и довольно жестокой. Кроме того, естественно, оставались ожоги на ногах. «Барабан» был чем-то похож на «велосипед». Правда, в этом некрасивом розыгрыше, бумага вставлялась между пальцев рук спящего. Потом бумага также поджигалась, и на живот спящего на спине человека, которого так «разыгрывали», клали алюминиевый тазик.

Когда спящий просыпался от боли в руках, он начинал спросонья махать руками, и бил в таз, издавая шум наподобие барабанного боя.

Со стороны это выглядело весело и забавно, но я искренне не завидовал тем парням, которые подверглись таким шуткам и унижению.

Я был очень скромным ребенком, которому все это было дико видеть и поэтому я напрочь выпал из этой странной, бурлящей жизни.

Ребята развлекались, как могли. Телевизора у нас не было. Компьютеров тогда не было вообще. Интернета не было даже в проекте. Заняться было нечем вообще.

И курсанты развлекались, как могли. И развлечения эти были не для слабонервных.

Представь на секунду, читатель себя. Ты спишь, и видишь десятый сон о доме, море или девушке. Ты спишь, и забываешь в это время обо всем. И становишься жертвой «розыгрыша». Если ты человек к тому же усталый, и к тому же спишь крепким сном, то ты будешь самой походящей мишенью для разных коварных шуток. При этом, естественно во сне ты даже о них и не подозреваешь.

Тебе, читатель, мирно спящему человеку коварные пацаны ни за что ни про что, просто так вставляют между пальцев ног бумагу. При этом ты, заметь себе, спишь и пускаешь пузыри. Ты просто отдыхаешь и ни о чем не думаешь. И тут ты чувствуешь огонь в ногах. Ноги натурально горят. Причем заметь настоящим пламенем. Проснувшийся, ты, мой бедный читатель, естественно не можешь сразу понять, в чем дело, почему твои бедные ноги в буквальном смысле горят огнем, и начинаешь дико так натурально орать, как горный дикий кот, попавший во сне в огонь. И ты начинаешь чисто автоматически вращать ногами в воздухе, словно едешь на велосипеде, испытывая при этом дикую боль. Представил? Смешно, правда?

В лучшем случае после такого розыгрыша человек отделывался испугом, в худшем серьезными ожогами.

Все это смешно выглядит со стороны наблюдателя. И совсем не смешно, когда такую шутку проделывают с тобой лично. Все дело в точке зрения.

Итак, дорогой, и местами любимейший читатель, представь, одну ночь ты пережил, испытав «велосипед». Отработал весь день в поле, собирая арбузы. Пришел голодный и злой в лагерь. Получил на ужин порцию слипшихся макарон. С трудом, преодолевая жуткое отвращение, затолкал эту порцию вареного теста внутрь себя.

И уже почти настроился отдохнуть от боли в ногах и сильной усталости от физически тяжелой работы. И вот ты, читатель лег на свою койку и заснул с мыслью, что это ночь пройдет спокойно.

И вот тут ты опять не угадал. Ибо жизнь часто преподносит сюрпризы, которых часто не только не ждешь, но и которых ты стремишься избежать.

Ты спишь, и видишь сны. И ноги не болят от ожогов, и жрать не так охота, как днем. И делать ничего не надо.

И вот тут приходят они, эти бравые ребята-курсанты, и начинают тебя развлекать. Ты можешь и не хочешь развлечений. Но они, эти неугомонные полуночники твоих мнений и желаний не разделяют и точно знают, что хотят они.

И тебе, мой спящий читатель, бумага вставляется ночью между пальцами рук, а потом поджигается. Когда ты просыпаешься от боли, ты начинаешь почему-то махать первое время руками в воздухе. Почему ты так делаешь, мой неугомонный читатель, ты верно и сам не знаешь, не правда ли? Но с точки зрения бравых курсантов ты совершаешь эти сложные манипуляции и движения руками, объятыми пламенем с единственной целью – развлечь своих сокурсников. Ибо делать тебе больше ночью нечего больше. Кроме как развлекать.

Представил? Себя ощутил в роли клоуна?

Да… Тебе могут заранее подложить что-то, по чему ты можешь бить руками для большего развлечения. Почему нет? Чаще всего подкладывали металлический таз. И ты становишься человеком-кроликом, что «бьет» в барабан.

Жестокие забавы для мальчишек, желающих получить самоутверждение.

Днем мы обычно работали, вечерами были предоставлены сами себе, и каждый делал то, что хотел: кто-то писал письма, кто-то играл в карты, некоторые играли в футбол или волейбол. Так неспешно и неторопливо текло время, оставляя за собой шлейф прошлого, состоящий из воспоминаний, хранящихся в памяти. Вечерами после отбоя нас всех дружно загоняли в постель. И по идее начальства мы должны были спать. Но кто когда видел романтиков, спящих мирно после отбоя?

По крайней мере, мы должны были находиться в кроватях. Вот тогда и наступало время для разговоров. Говорили о разном. Так один наш сокурсник, крепыш из Краснодарского края, больше похожий внешне и походками на большую и злую гориллу рассказывал, что дома у него был самый настоящий гарем из двенадцати девушек, которые его сильно любили.

В то время, в восемьдесят первом году, у меня такое в голове не укладывалось. Воспитание было другое. Страна была другая – СССР, в которой моногамность еще не была сортом дерева, растущем где-то в Африке.

Но наш сокурсник про свои амурные дела любил рассказывать долго и с подробностями. Фамилия его была Ткаченко, а звали его Сергеем. Было ему, как и нам пятнадцать лет, но выглядел он в наших глазах значительно старше. То ли потому, что был крупнее нас, то ли потому, что выглядел гориллоподобно, бог весть.

Сейчас я понимаю, что все то, что тогда говорилось, могло быть правдой, а могло быть и выдумкой, но все мы полны были романтики и наивности, которая еще была в неокрепших мальчишеских душах.

Среди нас были ребята и по шестнадцать и даже по восемнадцать лет, и те чувствовали себя среди нас как люди, пожившие и много видевшие на своем веку. Но чем больше времени проходило, и настоящее неумолимо уходило вдаль по течению реки времени, тем явственнее все мы ощущали приближение какой-то роковой неизбежности, с таящимися впереди суровыми испытаниями, которые нас ждут впереди.

Это было странное общее предчувствие надвигающейся беды, которую вчерашние мальчишки, дружно не сговариваясь, пытались игнорировать. Нервы у всех были на пределе. Драки стали более частными, ребята более задиристыми, смех звучал все реже и реже пока совсем не прекратился. Всем было уже не до смеха.

Почему? Кто знает? Мы, видимо, подсознательно чувствовали, что детство заканчивается, и впереди нас ждет беда.

Кожей спины, макушкой, всем своим телом, душой мы ощущали надвигающийся на нас ужас. Все молчали. НИКТО НИЧЕГО НЕ ГОВОРИЛ ПО ЭТОМУ ПОВОДУ.

Но опасение чего-то страшного, что ждет нас впереди, было у всех. Даже собаки, бегающие повсюду, приуныли и часто выли по ночам. А в один из дней все они пропали. Сбежали от нас в чистое поле, которое нас окружало со всех сторон. ВСЕ ЧУВСТВОВАЛИ ПРИБЛИЖЕНИЕ БЕДЫ…

Однажды после работы ко мне подошел высокий парень из нашей группы, к которому приклеилась кличка «жемчуг», которая образовалась из его фамилии Жемчугов в результате простого сокращения, и сказал мне:

– Знаешь, Вовка, я бы на твоем месте подал рапорт об отчислении.

– Это почему? – спросил я его.

– Я тебе объясню, если хочешь, только вряд ли тебе это понравится. – Сказал мне этот белокурый уверенный в себе парень.

– Все очень просто: все вы, маменькины сынки, поступив в мореходку, решили, что дело сделано и поехали домой. Я же остался жить в училище. А знаешь почему?

– Почему? – спросил я в свою очередь. – Денег не было?

– Нет, деньги были. – Сказал Жемчуг, затягиваясь сигаретой. – Все намного проще и сложнее одновременно. Я остался, чтобы посмотреть и прикинуть, что за жизнь меня ожидает в этой мореходке.

– Ну и как? Посмотрел? – задал еще один глупый вопрос, не понимая к чему, он все это клонит.

– Посмотрел. – Он опять глубоко затянулся и после глубокого раздумья сказал:

– Если ад и существует, то он у нас впереди. И не всем по силам это выдержать. Выдержат только самые терпеливые, а может самые наглые и злые, понимай, как знаешь.

Он опять глубоко затянулся сигаретой и выпустил мне дым в лицо, внимательно смотря мне в лицо с издевкой.

– А ты сам-то выдержишь? – спросил я Жемчуга, до конца, не понимая, что он имеет в виду.

– Если честно, то до конца не знаю, но думаю, что я выдержу. – Ответил честно Андрей, который насколько я помню, приехал из города Камышина.

– Но вот ты-то точно не выдержишь, это точно.

– Это почему же? – возмутился я, – я, между прочим, до мореходки занимался дзюдо.

– Я видел, как ты дерешься, только, знаешь, это не поможет.

– Это почему же?

– Да ни почему. В прошлом году на первый курс поступило в М-12 тридцать три человека, а до конца первого курса дожило только двенадцать. В другой группе механиков было тридцать пять человек, а окончили первый курс только одиннадцать. Тебе это ни о чем не говорит?

– Лично мне – нет, – сказал я ошарашенный такой статистикой, – но если интеллектуальный уровень человека ниже уровня плинтуса, то это на всю жизнь.

– Да причем тут интеллектуальный уровень? – поморщился Андрей. – Ты что, думаешь, прошлогодние курсанты были глупее нас?

– Нет, я ничего такого не думаю, – ответил я. – Просто я не понимаю, к чему ты клонишь.

– Жалко мне тебя. Ты – типичный маменькин сыночек, начитавшийся книг про море и у которого романтика из задницы играет гимны. – С усмешкой сказал Жемчугов.

– Но-но, полегче, я же разговариваю с тобой как с нормальным человеком. – Меня стал бесить этот беспредметный разговор.

– Хочешь подраться, – давай подеремся, хоть я ничем не занимался, но морду я тебе набью. – Без всякого перехода с вызовом сказал Андрей мне.

– Ну-ка давай, попробуй, – сказал я, вставая в стойку.

– Слушай, хватит, а? Не хочу я с тобой драться. Видишь – сижу, никого не трогаю. С тобой, между прочим, разговариваю о жизни, – сказал он примирительно, – а ты не хочешь понять очевидных вещей.

– Каких это очевидных? – сказал я, успокаиваясь, находясь, все еще в борцовской стойке.

– А таких, – Андрей повысил голос, – да садись же, наконец, и так на нас все обращают внимание.

Я нехотя сел, хотя от природы никогда не отличался повышенной вспыльчивостью и драчливостью.