Небольшое отступление

Написав несколько глав о вермахте, я столкнулся со странным отношением к произведению. Русские мне не верили, что то, что я пишу, возможно, в принципе. Они говорили, что я ошельмовываю вермахт.

Немцы были солидарны в этой оценке. Кроме того, немцы утверждали, что в вермахте был идеальный порядок, и там не могло быть ничего такого. Типа, бардак если и был, то лишь в Красной армии.

Поддержали меня лишь историки, знавшие суть вопроса.

Если немцев еще как-то можно понять. То на что обижаются русские мне не совсем ясно. От себя отмечу лишь, что это, прежде всего литературное произведение, а не историческое. Кроме того это юмор.

На все доводы «против», я приведу высказывания непосредственно участников событий.

«На нашем фронте ограниченная видимость ежедневно устанавливалась только на несколько часов. До 9 часов утра окрестности обычно бывали, окутаны густым туманом. Постепенно пробивалось солнце, и только к 11 часам дня можно было кое-что увидеть. В 15 часов наступали сумерки, а через час опять становилось темно. В районе Малоярославца у нас аэродром, куда изредка прибывали транспортные самолеты из Смоленска, Орши и Варшавы. Они доставляли пополнения, но совершенно недостаточные для того, чтобы компенсировать ежедневные потери. Прибывавшие на самолетах солдаты были одеты в длинные брюки и ботинки со шнурками. Часто у них не было шинелей и одеял. Транспортные дивизии ожидали пополнения на аэродромах и сразу же перебрасывали их на фронт, где в них чувствовалась острейшая необходимость. Нередко они оказывались на фронте в ту же ночь. Таким образом, люди, всего два дня назад жившие в уютных казармах Варшавы, через 48 часов попадали на Московский фронт, который уже начал распадаться. Еще в конце лета, когда фельдмаршал фон Браухич понял, что война на Востоке продлится и зимой, он убеждал Гитлера вовремя приготовить для наших войск необходимое зимнее снаряжение. Гитлер отказался внять здравому совету, так как был твердо убежден, что русских удастся победить до наступления холодов. Теперь даже в ставке Гитлера вдруг поняли, что война в России, по сути дела, только начинается и что придется, как это ни ужасно, воевать почти без зимней одежды.

Гитлер начал отдавать категорические приказы о срочной отправке на Восточный фронт теплой одежды. В Германии повсеместно проводился сбор меховых и других теплых вещей. Но слишком поздно! Чтобы доставить войскам собранную одежду, нужны были не дни и даже не недели, а целые месяцы. Таким образом, солдатам суждено было провести свою первую зиму в России в тяжелых боях, располагая только летним обмундированием, шинелями и одеялами. Все, что имелось в оккупированных районах России, – валенки, меховые шапки и шерстяное обмундирование, – было реквизировано, но оказалось каплей в море и почти не облегчило положения огромной массы наших солдат.

Со снабжением войск дела обстояли неважно.

К нашему району боевых действий подходило всего несколько железных дорог, да и их часто перерезали

партизаны. В паровых котлах паровозов, не приспособленных к условиям русского климата, замерзала вода. Каждый паровоз мог тащить только половину обычного количества вагонов. Многие• из них, покрытые снегом и льдом, целыми днями простаивали в тупиках железнодорожных станций. Наша огромная потребность в артиллерийских снарядах удовлетворялась с трудом. В то же время, чтобы подбодрить солдат, из Франции и Германии доставлялись на Восточный фронт целые поезда с красным вином. Вы, конечно, представляете себе, какое отвратительное чувство возникало у солдат и офицеров, когда вместо снарядов, без которых войска буквально задыхались, им привозили вино. Впрочем, и вино нередко попадало на фронт в непригодном виде: при перевозке оно замерзало, бутылки лопались, и от него оставались только куски красного льда.

Наши оборонительные позиции были почти лишены

укрытий. Это сказалось на тактике обеих сторон,

которые вели упорные бои за овладение населенными

пунктами, где можно было найти хоть какое-нибудь укрытие от ужасного холода. Однако, в конце концов такая тактика приводила к тому, что обе стороны подвергали эти деревни артиллерийскому обстрелу и поджигали деревянные дома и дома с соломенными крышами, лишая противника элементарных удобств. Закапываться же в землю нечего было и пытаться, – земля затвердела, как железо.

Суровый климат оказывал воздействие и на оружие.

Смазка на оружии загустевала так, что часто невозможно было открыть затвор, а глицерина или специальных масел, которые можно было бы использовать в условиях низких температур, у нас не было.

Под танками ночью приходилось поддерживать слабый огонь, чтобы двигатели не замерзали и не выходили из строя. Нередко танки скользили по замерзшему грунту и скатывались под откос. Вероятно, это краткое описание помогло читателю составить представление об условиях, в которых зимой 1941/42 гг. немецкой армии приходилось вести боевые действия.

Русские находились в лучших условиях.

Самое главное, что сильный холод не был для них новинкой – они привыкли к нему.

Кроме того, сразу же позади них находилась Москва. Следовательно, линии снабжения короткими. Личный состав большинства русских частей обеспечен меховыми полушубками, телогрейками, валенками и меховыми шапками-ушанками. У русских были перчатки, и теплое нижнее белье. По железным дорогам у русских курсировали паровозы, сконструированные с учетом эксплуатации их в Сибири, при низких температурах»

Генерал Гюнтер Блюментрит, начальник штаба 4-й армии вермахта.

Ганс Ульрих Рудель, знаменитый пилот пикирующего бомбардировщика «Юнкерс-87», писал:

«Неожиданно сорокаградусный холод замораживает обычную смазку.

Наше бортовое оружие не может стрелять.

Говорят, что холод не оказывает на русских никакого воздействия, потому ЧТО они хорошо подготовились к зиме.

у нас постоянные проблемы с нужным оборудованием, его нехватка серьезно подрывает наши силы при таком холоде. Припасы почти не доходят до нас. Местные жители не могут припомнить такой суровой зимы за последние двадцать или тридцать лет. Битва с холодом тяжелее, чем битва с врагами. Советы не могли бы иметь более ценного союзника. Наши танкисты жалуются, что танковые башни не поворачиваются, все замерзло…

Немецкие армии побеждены холодом. Поезда практически не ходят, нет резервов и снабжения, раненых нельзя вывезти с поля боя. Одной железной решимости недостаточно. Мы достигли предела нашей способности воевать. Нет самого необходимого. Машины стоят, транспорт не работает, нет горючего и боеприпасов. Единственный вид транспорта – сани. Трагические сцены отступления случаются все чаще. У нас осталось совсем мало самолетов. При низких температурах двигатели живут недолго. Если раньше, владея инициативой, мы вылетали на поддержку наших наземных войск, то теперь мы сражаемся, чтобы сдержать наступающие советские войска…

Безжалостный холод продолжается, и наконец-то

по воздуху прибывают необходимое оборудование и

зимняя одежда. Каждый день на наш аэродром приземляются транспортные самолеты, которые доставляют меховую одежду, лыжи, сани и другие вещи. Но все это слишком поздно, чтобы захватить Москву, слишком поздно, чтобы вернуть наших товарищей, которые замерзли от холода, слишком поздно, чтобы спасти десятки тысяч солдат, которые отморозили пальцы на руках и ногах, слишком поздно, чтобы армия могла продолжать движение вперед. Она вынуждена окопаться и перейти к обороне под ударами невообразимо тяжелой зимы.

Сейчас мы летим над районами, которые помним по прошлому лету: в районе истока Волги к западу от Ржева, рядом с самим Ржевом, вдоль железнодорожной линии на Оленино и дальше к югу. Глубокий снег затрудняет движение наших войск, но Советы в своей стихии. Самый умный техник здесь тот, кто использует наиболее примитивные методы работы и передвижения.

Двигатели больше не заводятся, все заморожено

насмерть, гидравлика вышла из строя, полагаться

на любой технический инструмент означает самоубийство.

При этих температурах утром двигатели нельзя завести, хотя мы укрываем их соломенными матами и одеялами.

Механики часто проводят в поле всю ночь, разогревая двигатели каждые полчаса, чтобы их можно было завести, когда эскадрилье придется лететь.

Во время этих страшно холодных ночей часты случаи обморожения. Как офицер-инженер я провожу с техниками все свое время между полетами, чтобы не упустить шанс ввести в строй хотя бы еще один самолет.

Мы редко мерзнем в воздухе. В плохую погоду мы должны летать низко, и оборона сильна, все слишком заняты, чтобы замечать холод. Конечно, это не гарантирует нас от того, что, вернувшись в тепло, мы не обнаружим симптомы обморожения».

Немецкий историк Пауль Карель, писал: «Погода благоприятствовала русским. Во второй половине дня 27 ноября в течение всего каких-нибудь двух часов температура упала до 40 градусов ниже нуля, для борьбы с арктическим морозом солдаты и офицеры Мантойфеля располагали лишь балаклавами, легкими и короткими шинелями и узкими сапогами. Даже со слабым противником было бы невозможно сражаться в такой экипировке в сорокаградусный мороз.

Немцам пришлось заплатить дорогой ценой за неподготовленность войск к русской зиме. Дело заключалось не только в отсутствии меховых тулупов, валенок и тому подобного снаряжения, хуже того, германское Главное командование не знало или же не умело применять на практике методы ведения боевых действий в зимнее время. О том, что к продолжительной войне в России не готовились

– во всяком случае, немецкий генштаб, – лучше

всего говорит полная неподготовленность вермахта к

ведению боев зимой. После первых снегопадов финны, видевшие немецких солдат, обутых в сапоги, подбитые стальными гвоздиками, в удивлении качали головами и говорили: «Ваши сапоги – идеальные проводники холода, вы с таким же успехом могли бы ходить прямо в носках!»

А вот маршал Жуков:

«Солдаты и офицеры носили очень тесные сапоги. И конечно, у всех у них были обморожены ноги. Немцы не обратили внимания на тот факт, что с восемнадцатого столетия русские солдаты получали сапоги на один размер больше, чем нужно, что давало им возможность набивать их соломой, а в последнее время газетами, и благодаря этому избегать обморожений».

Вот что писал адъютант Паулюса Вильгельм Адам:

«16 ноября выпал первый снег. Ледяной ветер свистел в степи, проникая сквозь наши легкие шинели.

Фуражки и сапоги тоже плохо защищали от холода. Собственно говоря, пора было извлечь уроки из печального опыта зимы 1941/42 года.

Но и в середине ноября 6-я армия не имела соответствующего зимнего обмундирования. Паулюс его затребовал еще тогда, когда понял, что операции в городе не могут быть закончены до наступления холодов.

Генерал квартирмейстер сухопутных сил разделял мнение командующего нашей армией.

Гитлер, напротив, считал, что и для Восточного фронта хватит обычного зимнего обмундирования

(пригодного для службы в более теплом климате Западной Европы, но совершенно, как уже выяснилось, непригодного для русских морозов.), поскольку национал-социалистские благотворительные организации уже приступили к массовому сбору зимних вещей для солдат Восточного фронта и в этом приняли участие все немцы.

Действительно, население было готово пожертвовать

всяческую одежду, способную защитить от холода

и ледяного ветра.

В Германии такими вещами были заполнены огромные ящики. Однако когда нас под Сталинградом внезапно настигли холода, на фронт не поступило почти ничего из собранных вещей, и в тыловых складах их было немного. Обер-квартирмейстер армий пытался ускорить доставку обмундирования, но старания его почти ни к чему не привели: транспорта не хватало, а пространства, которые надо преодолеть, были огромны.

Из Миллерово, главной базы снабжения 6-й армии, поступило сообщение, что, когда открыли первые вагоны, заполненные зимними вещами, обнаружилась страшная картина.

Наряду с шерстяными и вязаными вещами в вагонах нашли сотни дамских шубок, муфты, каракулевые манто и другие меховые изделия, в том числе дорогие вещи, которые, однако, на фронте не имели никакой ценности. Видимо, никто не просматривал и не отбирал одежду, которая была сдана населением, ее просто направили дальше.

Пусть, мол, армия думает, что с этим делать.

Шмидт неистовствовал, узнав об этой халатности.

Но он ничего не мог изменить. Виновные отсиживались в тылу, в тепле, за 2000 километров от Сталинграда.

Дивизионные интенданты получили приказ раздавать немногие пригодные зимние вещи только сражающимся частям.

Но ими можно было снабдить лишь примерно одного из пяти солдат, находившихся в окопах и землянках северного участка фронта без печей, без топлива, в глубине заснеженной степи, где бушевал обжигающий кожу, ледяной норд-ост.

Тем временем в штабе армии уже накапливались

груды тревожных донесений.

Наши нервы были напряжены до крайности. Стало окончательно ясно, что в ближайшее время начнется советское контрнаступление.

А если оно окажется успешным? Если ХI армейский корпус и 3-я румынская армия не удержат своих позиций? Что будет тогда?»

Несколько слов в дополнение от себя. Писать, о том, какой вермахт хороший или плохой бессмысленно. Я и не собираюсь делать ни того, ни другого. Я не собираюсь писать и об ужасе войны. Они были, и были и со стороны немцев.

А. Фольтгеймер в письме своей жене жаловался:

«Здесь ад. Русские не хотят уходить из Москвы. Они начали наступать. Каждый час приносит страшные для нас вести… Умоляю тебя, перестань мне писать о шелке и резиновых ботиках, которые я обещал тебе привезти из Москвы. Пойми – я погибаю, я умру, я это чувствую …»

Иоганнес Михел своей сестре от 22 февраля

1942 г. Писал: «Отступление не прошло для нас бесследно – кто отморозил ноги, кто нос, всякое было. Питание стало безобразно скудным. Нужно самому себе помогать, иначе плохо кончишь. Но вы обо мне не беспокойтесь, уж как-нибудь мы пробьемся…

Может быть, это скоро кончится, и мы вернемся

здоровыми домой… Нам это все так надоело…»

Буфф писал родне 4 января 1942 года:

«Сегодня воскресенье. Снаружи тепло – 10 градусов,

но сильный ветер. У нас больше половины попали в госпиталь с обморожением. В последние дни пришло много почты от вас и посылок с драгоценным содержимым: рыбий жир, сок бузины, яблоки, шерстяная жилетка, теплая шапка, масло и многие другие вещи, а также поздравления от Вольдемара, Теклы и мамы. Я заранее радуюсь предстоящим прогулкам в этом теплом полярном одеянии. Тысяча благодарностей за все усилия, которые вы приложили. Теперь я особо не беспокоюсь, что переживу зиму. Если бы у всех моих товарищей была такая теплая одежда, то есть такие заботливые родственники! Но у многих никого нет, и Геббельс не напрасно призвал посылать на фронт теплые вещи».

Об ужасах войны писать лично я не буду. И до меня об этом немало написано. Лично меня всегда интересовало, как жили те бравые парни, которые и создавали все эти проблемы, которые потом армия и расхлебывала.

Считаю, что моему главному герою русские люди должны просто поставить памятник. Памятник разъебайству в немецкой армии.

Про это и сейчас, и раньше как-то не было принято говорить.

Но то, что я пишу, основано на реальных событиях и исторических фактах, нравится это кому-то или нет.