– Простите, Ваше Святейшество, что своими неразумными и дерзкими речами мы, возможно, обидели вас, – заговорил любимец Сергия, рыжий, забавно веснушчатый и не по годам рассудительный Агапит, сын знатных римлян из древнего рода Анициев, – Но скажите, были ли в истории папства епископы, чья деятельность запятналась смертными грехами?

– Опять же, дети мои, вернемся к этому Формозу. Его многократные лжесвидетельства дают мне право ответить на ваш вопрос, сын мой, утвердительно. Это печаль и позор кафолической Церкви, а также назидательный пример потомкам нашим.

– Вы называете лжесвидетельством его незаконный переход с одной епископской кафедры на другую? – Мароция извлекла на свет Божий второго вестника Страшного суда.

Сергий раздраженно взглянул на нее, но ответил быстро и все тем же тоном ментора:

– В том числе. В результате чего Церковью были признаны ничтожными все решения Формоза. Таким образом, я, волею Господа и решением Рима, получил право стать епископом Вечного города, через повторное рукоположение прошли и другие отцы Церкви, а некоторым, недостойным, это сделать не удалось. Не будь суда Церкви над Формозом, не состоялся бы и мой понтификат, поскольку сей Формоз назначил меня в свое время епископом города Чере, – Сергий решил самостоятельно опередить возможный ироничный вопрос своей бестактной возлюбленной.

– Ну а были ли в истории Рима папы, которые запятнали себя грехом убийства? – Агапиту, видимо, также не давали покоя темные страницы в истории папства.

Сергий переменился в лице, но нашел в себе силы продолжить разговор:

– Нет….Нет. Папы иной раз руководили обороной Рима от врагов, в том числе, например, Григорий Великий, и, конечно, кто-то из злых языков может предъявить ему и прочим подобным косвенное обвинение. Однако, согласитесь, что в данном случае папы выступали как отцы города, которому угрожала военная опасность, разве могли они поступить иначе, ведь все вопросы управления Римом были в их руках, а сам Рим в те годы был сугубо церковным городом?

– Но ведь и Иисус, наверное, мог бы разбудить своих соратников в ту памятную ночь в Гефсиманском саду и попробовать организовать вооруженный отпор людям, пришедшим его арестовывать? Вместо этого он добровольно отдал себя под суд, а человека предавшего его поцеловал.

– Вы сопоставляете несопоставимое, сын мой. У Иисуса была миссия своей смертью подарить людям жизнь вечную, папа Григорий и его римляне защищали от поругания священный город и Церкви Христа.

– Стало быть, в истории кафолической церкви не было случая, чтобы папа являлся прямым убийцей кого-либо? – третьей апокалиптической трубой для Сергия прозвенел голос Мароции.

Он внимательно и тревожно строго посмотрел на нее. Она спокойно выдержала его взгляд, в уголках ее темных глаз таились маленькие смешинки. Неужели ее родители поведали ей о судьбе Льва и Христофора?

– Как же, – чуть ли не радостно ухватился за отголоски своих мыслей Сергий, – а как же мой предшественник Христофор, велевший умертвить несчастного папу Льва? Вот видите, дети мои, наверное, не найдется ни одного смертного греха, чья густая тень не окутывала бы в свое время святой престол Церкви.

– Как, и прелюбодейство тоже? – вот уже и четвертый ангел устами грешной девицы протрубил ему прямо в ухо. Сергий взглянул на Мароцию почти умоляющим взором. Чего она добивается? Ее глаза уже неприкрыто насмехались над ним. А он ненавидел и любил ее сейчас невероятно.

– ……….Ну, пожалуй,……. что нет. Я просто вспоминал и не вспомнил, – чуть ли не оправдывающимся тоном постарался превратить все в шутку Сергий. Ребята дружно рассмеялись.

– Совсем – совсем? – это была, конечно же, она.

– Нет, не помню, не было. Ни единого случая.

– Ваше Святейшество, а как же Иоанна Английская?! – воскликнул всезнайка Агапит. Сергий в этот момент готов был расцеловать этого рыжего, ибо сам уже смирился с безжалостным приговором, что именно он и никто иной открыл собой новую страницу преступлений в истории Церкви.

– Она, конечно, не имеет права именоваться папой, поскольку подлым обманом, скрыв свою природу, завладела Святым Престолом, но, подходя фактически, являлась лицом, занимавшим этот престол определенное время и в это время грех прелюбодеяния совершившим. Отсюда вывод, дети мои, никогда не отождествляйте бессмертную душу и бренную плоть, а Церковь Христову с образами служителей ее, даже с самыми верховными иерархами. Не забывайте, что последние есть такие же грешные и несовершенные существа, как все вы. И помните, что всякий раз Церковь находила в себе силы очиститься и в том величие ее есть, что даже столь тяжкие грехи отдельных ее служителей не могли поколебать авторитет ее и не отворотили от Церкви души живущих, – заявил он, победоносно взглянув на Мароцию. Та, поиграв своими черными бровями, весело улыбнулась. Оставшиеся ангелы тяжело вздохнули, отложив свои трубы до худших времен.

Папа очень скоро перевел разговор на обсуждение житейских тем, поинтересовавшись у каждого о новостях в их семьях, о здоровье родителей, о гостях, которые посещали их в последнее время, о будущих планах. Как уже говорилось, получение подобной информации было одной из главных причин, побудивших Сергия взяться за обучение детей патрицианских семей.

Занятия подошли к концу. Папа с учениками хором произнесли молитву, после чего подростки покинули библиотеку. Остались только Сергий, Мароция и Анастасий. Сергий знаком пригласил на благословение Мароцию, боясь остаться с ней наедине. Получив напутствие, она поцеловала руку папы, снова вонзив тому в ладонь свои когти, и вышла в коридор, чтобы по традиции дождаться Анастасия. Однако последний, в свою очередь, торопливо получив доброе слово от понтифика, вышел из библиотеки, то и дело оглядываясь на Сергия, а затем боком-боком, стараясь не глядеть на Мароцию, проследовал мимо нее. Мароция проводила его насмешливым с презринкой взглядом, после чего перевела такой же взгляд на Сергия. Тот быстренько отвел от нее глаза и начал перебирать пергаментные свитки, ища видимо какой-то очень важный в этот момент документ. Когда он украдкой посмотрел в сторону двери, там уже никого не было, Мароция ушла.

Сергий, оставив все свои свитки на столе, поспешил также покинуть библиотеку. Сгораемый от любовной страсти, епископ выскочил в коридор и проследовал к Латеранской базилике. Миновав храм, он уже чуть ли не бегом влетел в сад, как будто можно было всерьез рассчитывать на повторение приключения недельной давности. Наивность своих помыслов он очень скоро осознал – клуатр, конечно же, был пуст, понтифик своей торопливостью в такую жару только слегка загнал себя, и поэтому ему пришлось опуститься на одну из скамеек, обливаясь потом и тяжело переводя дух. Сергий впал в состояние жесточайшей тоски – он, прожженный бессовестный циник и авантюрист, был готов, как молоденький паж, разрыдаться от мысли, что его любимая, быть может, отринула его навеки. Все, достигнутое им на протяжении немалых лет, сейчас показалось настолько мелочным и не заслуживающим внимания, настолько никчемным, что он готов был вступить в сделку с Сатаной и отдать любому все свое положение и богатство, в обмен на молодость и возможность открыто любить.

Прошло еще немало времени, прежде чем папе удалось справиться с юношескими порывами, внезапно проснувшимися в его душе. Наверное, решил он, стоит прервать все эти занятия, доставляющие столько хлопот и переживаний или, что еще лучше, перепоручить их Анастасию. Хотя нет, его сын с этой распутницей опять получат возможность свиданий, а вот этого Сергий ни в коем случае не намерен был более допустить. Лучше уж действительно закончить обучение, тем более, что читать и писать он их худо-бедно обучил, и этого уже будет достаточно для того, чтобы им теперь считаться образованнейшими людьми своего времени. К тому же продолжение вольных бесед на библейские темы может и вовсе привести к опасным и непредсказуемым последствиям, сегодняшний разговор о том весьма красноречиво свидетельствовал.

С этими мыслями папа покинул сад, не спеша прошелся по Латеранской базилике, которая была практически пуста, и проследовал в свои покои. Слуги, как водится, отдыхали, готовясь к вечерним службам папы, и Сергий решил, что короткий сон будет самым лучшим способом успокоить свою душу и привести свои чувства в упорядоченное состояние. Войдя в спальню, он отпустил постельничьих и пошел к своему широкому ложу, закрытому плотным шелковым балдахином.

Он откинул занавески и уже начал забираться на свое ложе, как вдруг легким дуновением ветра до него донеслось:

– Infallibilitas!

Он оглянулся. Так и есть. Из-за штор, прикрывавших входные двери, белым ангелом – каким ангелом? демоном, самым настоящим демоном! – к нему подплывала Мароция, вновь ввергая его душу в трепет и растаптывая в пыль все попытки Сергия сохранить в себе остатки добропорядочности. На мгновение инстинкт самосохранения возобладал в нем, и он, вскочив с постели, подбежал к ней, кривя лицо в страшной гримасе и шипя, как пойманный собаками кот:

– Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попала? Ты понимаешь, что будет, если тебя увидят здесь? Погибнешь сама и погубишь меня! Уходи прочь!

Мароция проскользнула мимо него и медленно подошла к его ложу. Сергий семенил за ней, потрясая кулаками и продолжая шипеть:

– Безнравственная! Ты понимаешь, где находишься? Ты можешь еще думать о чем-нибудь, кроме своей похоти?

Мароция села на его постель, ее платье обнажило ее восхитительные смуглые ножки, отчего шипение в спальне вдруг прекратилось.

– Ваше Святейшество, а вы жестоки. Еще утром я думала, что меня любят двое мужчин, двое таких славных и милых мужчин. А сейчас оказывается, что у одного из них страх перед учителем гораздо сильнее любви ко мне, а второй, обладая всей полнотой власти, ставит свои чувства ниже каких-то придуманных правил, чинов и условностей, хотя он сам, как никто иной, эти правила волен отменять и устанавливать.

– Вы слишком юны, Мароция, и не понимаете о чем, где, и с кем говорите. Вы посчитали мое проявление страстей достаточным основанием, чтобы теперь вот так вести себя? Вы ставите меня в неловкое положение перед учениками, задавая провокационные или еретические вопросы, всем видом своим показывая, что вы знаете правильный, но только в вашем понимании правильный, ответ. Вы врываетесь в мою спальню нисколечко не смущаясь, что может пострадать мой авторитет, да что там мой, авторитет самой Церкви!

– А вы подумайте, что будет ждать меня, если сейчас откроется штора и сюда зайдет кто-нибудь из ваших слуг? У вас пострадает авторитет, меня же просто забьют камнями, и никакие чины и должности отца моего меня не спасут. Не большим ли я рискую, приходя к вам? И не больше ли тогда мое чувство к вам, в сравнении с вашим?

– Да-да, дитя мое, ты немыслимо рискуешь. Но.…неужели ты в самом деле …..любишь… любишь меня?

– Во всяком случае, Ваше Святейшество, у меня захватывает дух от одной только мысли, что мной владеет сам папа Римский.

– Это не любовь, Мароция.

– Может быть, но это страсть, за которую мне не жалко жизни. А вам?

– Пойми же, дочь моя,……. И пожалей меня. Да, я грешный человек и сейчас умножаю свои грехи, общаясь с тобой, да, за все за это меня будет ждать суровое наказание Создателя нашего, но волею Господа он вознес меня на трон епископа Рима и, оскверняя сей трон, я гублю себя и оскорбляю Церковь Его! Если бы не этот трон, не эта тиара, ничто не смогло разлучить бы нас, клянусь тебе!

– Если бы не этот трон и не эта тиара, я никогда бы не дала себя в твои руки, – прямо и жестоко сказала пятнадцатилетняя девица.

Сергий надолго замолчал, переживая безжалостную правду ее слов. Мароция продолжала сидеть на его постели, болтая ногами, порой поднимая их чрезмерно высоко и на секунду задерживая.

– А Анастасия ты действительно любишь?

– Он удивительно милый и хороший человек. Мне нравится дразнить его, ……….как и тебя. Но с тобой игра интересней. Считай, что на Анастасии я слегка поучилась.

– Я прошу тебя, Мароция, уходи. По крайней мере, здесь нас не должны видеть.

– А где желает меня видеть Ваше Святейшество? Опять в запыленном саду на голой земле?

– Почему же? ……. Можно, например, после занятий…… оставаться в библиотеке. Надо сказать, у вас очень плохо с письмом, Мароция.

– О, вы даже не представляете как плохо. Терпеть не могу эти дурацкие тростниковые перья, от них пальцы стираешь в кровь! Вам нелегко меня будет научить, – с улыбкой добавила она.

– Сегодня же распоряжусь, чтобы в библиотеке установили ложе, на котором я мог бы после обеда читать там книги. Начну прямо завтра, чтобы никто не заподозрил неладное и не проследил связи.

– Вы чрезвычайно благоразумны и осторожны, Ваше Святейшество.

– Без этого, моя Мароция, я никогда бы не стал епископом Рима.

– Охотно верю, но знаю, что вы не совсем честны со мной.

– Отчего же?

– Мои родители, да и я сама, считаем, что добросовестная и осторожная деятельность есть добродетели для хорошего исполнения чужой воли. Но для того, чтобы эту волю начать диктовать самому, нужно в ответственные моменты не бояться браться за авантюру и идти против закона, против толпы и против правил.

Сергий усмехнулся.

– Согласен. Именно этим, прелестная Мароция, ты и руководствовалась, когда проникла сюда, не так ли?

– Именно, так.

– Но твои родители верно подсказали тебе, что риск, прежде всего, всегда должен быть оправдан, а кроме того и расчетлив, а потому, любовь моя, я прошу тебя все-таки сейчас уйти, скоро слуги будут здесь и неприятностей от этого мы оба получим гораздо больше, чем выгоды и удовольствия. Мы встретимся через неделю, я буду ждать этого дня, сгорая от своей грешной и несчастной любви к тебе, и буду успокаивать себя только тем, что мои чувства к тебе, невзирая на пост, занимаемый мной, чисты, как слезы мучеников. Такой чистой и честной бывает только первая и последняя любовь суетного человека.

Юная девица подарила почтенному и сухонькому епископу долгий и страстный поцелуй и заспешила к выходу. Перед самыми дверьми она оглянулась и с улыбкой произнесла невыразимо издевательски:

– Infallibilitas!