Эпизод 8. 1664-й год с даты основания Рима, 24-й год правления базилевса Льва Мудрого (май 910 года от Рождества Христова)

По вполне понятным причинам обе стороны грядущего альянса постарались не тянуть со свадьбой. Уже на следующий день после возвращения Теодоры и Мароции в Рим сенатор Теофилакт получил письмо от Альбериха Сполетского. Совершенно не подозревая о закручивающихся внутри его семьи интригах, Теофилакт с нескрываемым восторгом принял известие о том, что его любимая дочь станет женой его старого и успешного друга – лучшей партии для Мароции он не мог и желать.

Среди итальянских магнатов весть о марьяже герцога Сполето и дочери консула Рима не вызвала какой-то особой реакции, по их мнению, стороны этим браком лишний раз подтвердили и упрочили свой старый союз. Достаточно положительно, но также в целом спокойно отнесся к новости Беренгарий Фриульский, для которого главной помехой на пути в Рим оставался папа. Однозначно негативно грядущий союз Рима и Сполето воспринял лишь Атенульф, герцог Беневента, его мечта прибрать к рукам на глазах дряхлеющее Сполето, по всей видимости, так и грозило остаться лишь мечтой.

Наибольшее оживление грядущая свадьба Альбериха и Мароции вызвала в самом Риме. Вздохом разочарования встречали эту весть пылкие сыновья богатых патрицианских семей столицы, в мечтах своих лелеявших заполучить красавицу-дочь самого могущественного человека в городе. Однако их отцы с пониманием отнеслись к выбору Теофилакта, который в их глазах совершил очередное восхождение по крутой и коварной иерархической лестнице Италии и, тем самым, обозначил свои возможные в недалеком будущем претензии на участие в судьбах коронованных особ Европы.

Глубоко оскорбленным в своих чувствах посчитал себя молодой динат²⁴ из византийского Коринфа, тщетно добивавшийся Мароции последние полгода. Известие о скором замужестве дочери консула Рима вынудило пылкого юнца в спешном порядке снарядить свой корабль. Отплывая на родину, он проклял и ветреную красавицу, и коварный Рим, и заодно папу Сергия, который в последнее время чуть ли не каждому путнику, направлявшемуся в пределы Византии, совал в руки письма, адресованные восточным патриархам, со своими размышлениями относительно «филиокве».

Ну а сам Сергий стал тем, единственным, для которого весть о замужестве Мароции и, как следствие, о скором и неотвратимом расставании с ней, действительно стала тяжелейшим ударом. Он, разумеется, ничего не знал о том, что именно стало решающим фактором, предопределившим выбор Теофилактов, поэтому посчитал, что ничего, кроме корыстных целей, за этим браком не стоит. Как юный отверженный романтик, он тщетно пытался встретиться со своей последней любовью, но Теодора сохраняла бдительность и, радушно встречая папу Сергия на пороге своего дома, всякий раз вносила в его душу печаль и разочарование, ибо Мароция под разными предлогами вечно отсутствовала. В один из жарких летних дней он, забыв про оффиции и мессы, почти пять часов находился в своих носилках возле дома Теофилактов, и до боли щурил свои подслеповатые глаза, пытаясь выискать в проходивших мимо людях ставший ему таким родным изящный силуэт его возлюбленной. Все тщетно. Службы он проводил теперь с крайним небрежением и неохотой, что вызвало в итоге даже удивление и раздражение паствы, наблюдавшей, как их духовный поводырь в этом мире бродит где-то очень далеко в своих размышлениях и менее всего в настоящий момент радеет о спасении их душ. Вечеров же папа боялся более всего, в эти минуты он оставался наедине со своими безжалостными мыслями, которые остервенело грызли его душу, и ему до смерти хотелось зарыться головой в подушки и выть, словно волк потерявший подругу.

Свадьбу успели сыграть еще в мае. Торжества проходили в сполетском замке, а обряд венчания совершил отец Константин, пресвитер церкви Сан-Сальваторе. Гостей издалека почти не было, на свадьбу прибыли вассалы Альбериха и несколько римских фамилий, особо приближенных к Теофилакту. Папа Сергий не мог, хотя и страстно желал, посетить свадебную церемонию, и поэтому ограничился передачей новобрачным дорогих подарков мещанского и духовного плана. В числе прочих Теодора увидела две подушки из папского дворца, те самые, которые в свое время послужили для нее доказательством отношений Сергия с Мароцией. Таким образом, понтифик постарался трогательно напомнить еще раз Мароции о себе. Та, увидев их, загадочно улыбнулась, небрежно погладила их шелковую, местами потертую поверхность, и отложила в сторону.

Свадебные церемонии того времени были, как и сейчас, довольны просты. После скоротечного обряда венчания, удачно вписавшегося в дневную мессу, молодожены и их гости проследовали в замок герцога, чтобы обильным застольем отметить это славное событие. Все, в общем, мало чем отличалось от пирушек, на которые горазд был Альберих в недавние времена. Разница заключалась разве что только в отсутствии девиц легкого поведения, о чем некоторые безмолвно сожалели, зато за столом в достаточно количестве присутствовали священники местных храмов, в такой день милостиво позволившие ублажать свой слух приглашенным предерзостным жонглерам, так часто на площадях италийских городов позволявших несносные шутки в адрес Святой Церкви. Жонглерам со стороны устроителей было сделано соответствующее внушение о пересмотре своего репертуара и те, повздыхав немного, сократили его не менее чем наполовину.

Во время выступления одной из наиболее бойких групп жонглеров, к Мароции подошла ее мать и тихо осведомилась:

– Готова ли ты к долговременному посту, моя милая?

– Не совсем, матушка.

Теодора усмехнулась и, приблизив к себе Мароцию, шепнула ей:

– Я по одному виду твоему уже догадалась. Хочешь наесться впрок? Подсказываю идею. Взгляни на жонглеров. Видишь вон того, кудрявого паренька с гитарой в руке? Помнишь, как понравились тебе его песни в первый день нашего с тобой появления в Сполето? Прикажи моим слугам напомнить ему о его дерзости и запереть его в одну из темниц замка. Спустя время явись к нему неузнанной и ради его освобождения потребуй то, чего тебе никогда не даст твой муж. Да, кстати, как настроение у герцога?

– Мне временами его безумно жаль, а иногда он меня страшит. Он так много пьет! Его руки под столом бесконечно шалят с моими коленями. Эх, если бы он эти руки еще периодически омывал бы водой после съеденного мяса!

– Хм! Ладно, не ворчи. Давай лучше, не медли с этим жонглером, а с герцогом будь ласкова и аккуратна.

Спустя час Теодора поздравляла свою дочь с тем, как она ловко подготовилась к длительному воздержанию, а напуганный невероятными зигзагами своей судьбы молодой музыкант со всех ног улепетывал прочь из замка, на бегу давая себе обет покончить со своим вольнодумным уличным творчеством.

Ну а под занавес торжества новобрачные, как того требовали традиции, уединились в спальне сполетских герцогов. Альберих долго мялся, пока Мароция сама не предложила раздеться перед ним. Жестокий герцог расплакался как ребенок и ощущал себя Пигмалионом, рассматривающим и ощупывающим свою Галатею²⁵, с той только разницей, что именно в нем самом заключалась неспособность любить. Мароция утешала его как могла, она спела и станцевала для него, а затем долго гладила его косматую голову, пока Альберих не сподобился на первые раскаты своего звериного храпа.

Свадебные торжества должны были продолжаться в течение недели, дабы каждый, уважающий себя и молодоженов, сеньор Италии мог бы выразить последним свое почтение. На третий день праздников случилось событие, заметно омрачившее настроение юной герцогини Сполетской и ее отца – в полдень Сполето торжественно встречал Иоанна, архиепископа Равеннского, в состав свиты которого входил его брат Петр Ченчи, высокий, как сам Иоанн, костистый, длиннолицый детина. Неприятности случились уже в самый момент представления второму лицу западной Церкви счастливых новоиспеченных супругов. Удивляясь красоте дочери своей возлюбленной, Иоанн не удержался, чтобы не шепнуть Мароции на ухо:

– Прекрасная Мароция, вы так похожи на свою мать. Глядя на это поразительное сходство, не удивлюсь, если ваши взгляды и вкусы также во всем совпадают.

Ответ никогда не шарящей по карманам в поисках дерзкого словца Мароции не заставил себя ждать.

– Увы, ваше высокопреподобие, но это не совсем так. Я, к примеру, люблю мужчин военных, как мой отец и мой муж, тогда как матушка моя в симпатиях своих все более предпочитает священников.

Иоанну потребовалось несколько секунд, чтобы соориентироваться в новом для себя положении вещей, в котором дочь его возлюбленной навсегда покинула лагерь его возможных союзников. Сбросив с себя елейное выражение лица, он еще раз нагнулся к уху Мароции.

– Сдается мне, что и вам, милая, небезразличны священники, разве что, в отличие от своей матери, вы предпочитаете среди них лиц подряхлее, хотя и повыше саном.

За сим он оставил Мароцию в полном остолбенении. Неужели у ее матери нет абсолютно никаких секретов от этого Тоссиньяно, раз она даже о таких пикантных темах не сочла нужным умалчивать? Мароция надолго задумалась, обдумывая планы скорейшей и жестокой мести.

Сам Иоанн, будучи человеком, умело сочетающим в себя отвагу и осмотрительность, а также во всем доверяющий своему брату, не замедлил воздать должное своему новому врагу. Подойдя к Петру, он, в приватной обстановке, попросил того о следующем:

– Брат мой, наша новая герцогиня, по всей видимости, очень любит своего отца и будет всячески чинить препятствия и нам самим, и нашим отношениям с Теодорой. Я прошу тебя, среди всего этого бесконечного пьянства и веселья, найди у себя время и силы проследить за ней, пока мы в ее замке.

Вечер этого дня заканчивался традиционной гульбой. Винные подвалы Альбериха казались неисчерпаемыми, громоздившиеся на столе туши домашних животных и дичи весомо свидетельствовали о профессиональных добродетелях местных охотников и крестьян. Хмелели хозяева, хмелели гости, речь с каждой минутой становилась все громче, глупее и бессвязнее, неутомимо работали жонглеры самых разных направлений – от меланхоличных музыкантов до пошлых фимеликов и мимов.