Эпизод 9. 1682-й год с даты основания Рима, 8-й год правления базилевса Романа Лакапина
(октябрь 928 года от Рождества Христова)

Король Гуго снова, в который уже раз, получил повод гордиться собой. Лихим кавалерийским проходом через лесистые холмы Умбрии его люди решили проблему южных границ королевства. Захватив Сполето и утвердив там власть молодого графа Теобальда, Гуго не только нанёс серьёзный урон своей давней обидчице, но и запер Мароцию в её любимом Риме. Вторым шагом короля в укреплении собственных позиций стало спешно сформированное посольство к своим тосканским братьям, которое возглавил граф Бозон, брат короля и его правая рука. Тем самым Гуго демонстрировал Гвидо и Ламберту Тосканским всю миролюбивость своих намерений, наделяя графа Бозона своеобразными, но весьма распространёнными для того времени обязанностями почётного заложника. В то же время хитроумный граф Бозон, помимо праздной жизни в Лукке с ежедневным участием в богатых трапезах тосканских графов, имел при себе дальновидный план действий, главным объектом которых становился Ламберт.

После всех этих энергичных мер королю надлежало обратить внимание на свои северные границы, но прежде всего спешно поднять максимальное число корон, упавших с бессильной головы Людовика Слепого, который был не только императором, но также сюзереном Нижнебургундского королевства и королём Прованса. В конце августа Гуго покинул Павию и, вместе со своим восьмилетним сыном Умберто, рожденным от давно пригретой им конкубины Вандельмоды, вместе с Сансоном, графом дворца, и под охраной двух сотен рыцарей отправился на свою родину. К себе в дружину Гуго взял и знакомого нам графа Эверарда, несмотря на ворчание графа Сансона, не приветствовавшего подле короля присутствия наёмников из германских земель, тем более когда-то служивших их беспокойному бургундскому соседу.

Путь короля, по обычаю тех лет, лежал в обход захваченного маврами Фраксинета, через Турин и Иврею, где Гуго безо всякого удовольствия пообщался с графом Беренгарием и лишний раз убедился в строптивости и тайных амбициях последнего. Гуго, будучи известным гордецом и честолюбцем, тем не менее умел, когда надо, проявлять известную дипломатичность, в то же время память его аккуратно фиксировала все случаи неучтивости, проявленной к его персоне, рассчитывая однажды выставить графу Ивреи немалый счёт с набежавшими процентами.

Родные земли приняли Гуго весьма холодно и настороженно, как ветреного любовника, решившего вернуться к давно отвергнутой пассии. Немалую роль в таком приёме сыграли коварные хлопоты соседнего короля Рудольфа, неудачливого конкурента Гуго в борьбе за лангобардскую корону. Прошло немало времени, прежде чем Рудольф оправился от позора, понесённого им в Италии. Восстановление своих позиций он начал с примирения со своей женой Бертой и её швабской родней, перед которой Рудольф прилюдно покаялся за гибель герцога Бурхарда. Король был прощён, его трону в Верхней Бургундии ничто не угрожало, а посему можно было с аппетитом посматривать и ронять слюни на соседские земли, где медленно угасал слепой Людовик. В последние месяцы жизни Людовика Рудольф уже осмелел настолько, что начал откровенно мутить воду среди провансальских баронов, упирая на отсутствие у Людовика законных наследников, ведь не считать же таковым, право слово, восемнадцатилетнего королевского бастарда Карла-Константина¹³? Но тут вернулся Гуго.

Первым делом итальянский монарх пустил скупую слезу на могиле своего незабвенного патрона, захороненного во вьеннском монастыре Святого Андрея, том самом, где, по легенде, окончил свои дни грешный Понтий Пилат. Стены монастыря он покидал, впившись длинными пальцами в хилые плечи Карла-Константина и жарко нашёптывая тому на ухо неоспоримые доказательства своего к нему участия. Затем, собрав собственных вассалов и вассалов Людовика, Гуго очень быстро разбил намечавшуюся «фронду», напомнив многим из баронов их обязательства и в особенности денежные долги перед ним. Для продолжающих сомневаться у Гуго была заготовлена тяжёлая артиллерия в лице почтенного Одона Клюнийского, за которым был отправлен внушительный кортеж с обозом, везущим дары смиренным братьям аббатства. Отец Одон был красноречив и искренен в своих речах, превознося перед народом Прованса все невероятные достоинства единственного, по его мнению, кандидата в их сюзерены. Карл-Константин всё это время, прельщённый обещаниями Гуго подарить ему впоследствии вьеннские земли, тихо и застенчиво сопел в сторонке. В итоге в конце сентября в старой вьеннской церкви Святых Петра и Павла Гуго был единогласно коронован нижнебургундской знатью, и Рудольфу Второму ничего не оставалось, как направить прыткому соседу сдержанное поздравительное письмо. Во время коронационного пиршества по правую руку от Гуго сидел юный Карл-Константин, продолжавший мечтательно хлопать ресницами. Он не перестал ими хлопать даже тогда, когда во время пира нетерпеливый Гуго широким жестом пожаловал вьеннский феод Эду Вексену¹⁴, своему старательному и верному вассалу. Как сказали бы сейчас, ничего личного – Гуго просто поспешил на будущее заручиться поддержкой всесильного на французских просторах Герберта Вермандуа, которому Эд приходился сыном.

Сразу после коронации Гуго заторопился обратно в Италию, оставив в качестве формального управителя Нижнебургундского королевства своего малолетнего бастарда Умберто под покровительством графов Раймунда и Бонифация. Первый граф был одним из немногих вассалов, на чью честь и преданность Гуго мог всегда рассчитывать, второй обладал недюжинной дипломатической гибкостью, в своё время обеспечившей Бонифацию хорошие отношения и с Гуго, и с Рудольфом. Оба графа имели высокий авторитет среди всей бургундской знати, и за обоими простирался шлейф славы талантливых полководцев, ведь в своё время именно атака дружины графа Бонифация помогла Рудольфу при Фьоренцуоле переломить в свою пользу неудачно складывающийся ход битвы против императора Беренгария.

Граф Бонифаций проводил своего короля до границ Нижнебургундского королевства и вернулся обратно во Вьенн. Гуго торопил своих людей, так как боялся, что начавшая ухудшаться погода окончательно разобьёт дороги. Однако Небо вняло его мольбам, и в первых числах октября поезд Гуго благополучно достиг перевала Мон-Ченизо, где остановился на пару дней в приюте Людовика Благочестивого, а затем продолжил путь.

Узкая дорога, протоптанная многочисленными трудолюбивыми ногами усердных пилигримов, даже омывшись всеми пёстрыми красками осени, выглядела довольно мрачно. Как-то само собой в королевском войске стихли разговоры и песни, и все, не исключая самого короля, тревожно оглядывали густые завесы лесов, с обеих сторон грозивших поглотить эту съёжившуюся до узкой тропы дорогу. Граф Сансон, руководивший походом королевского войска, без устали направлял вперёд и позади кортежа разведку. Та, по счастью, находила в зарослях, как правило, лишь невинных пилигримов или негоциантов, в свою очередь самих испугавшихся приближения значительного вооружённого отряда и норовивших теперь спрятаться в чащобе леса.

В этот день граф Сансон рассчитывал к вечеру достичь замка Суза. Однако король вовремя остановил его людей, готовившихся выехать в Сузу, чтобы оповестить тамошнего хозяина о грядущей для него милости, обещающей, с одной стороны, почёт, а с другой – немалые расходы.

– Я имею намерение посетить Новалезский монастырь, – объявил Гуго, и услышавший эти слова граф Эверард заметно встрепенулся.

Королевская свита свернула налево, повинуясь указаниям нанятого накануне проводника, и начала карабкаться на холмы. Теперь пропало даже подобие дороги, а окружающая местность приобрела совсем уже дикий вид. Немало пришлось потрудиться королевским плотникам, конюхам и кучерам, чтобы переправить своего дражайшего монарха с его свитой через норовистую реку Ченичио, после чего двор увидел восхитительную в своей нетронутой красоте одноимённую с рекой долину, зажатую альпийскими горами и изобилующую прекраснейшими водопадами. Над всем этим нерукотворным шедевром природы распростёрлось удивительной синевы небо, восхищающее любого путешественника и пугающее местных жителей, так как цветом своим обещало скорый приход трамонтаны¹⁵.

– Это место просто рай для охотников! – воскликнул неизвестно чем воодушевившийся за последние часы граф Эверард. Король неопределённо хмыкнул. Эверард вытянул руку вперёд, указывая на низенькие строения, окружённые каменной полуразрушенной стеной.

– Новалезский монастырь! – торжественно объявил Эверард.

Почти в то же самое мгновение послышался звон монастырского колокола. Очевидно, монахи также заметили приближение военного отряда, и это событие их ничуть не обрадовало. Двадцать лет назад монастырь претерпел налёт арабов и мувалладов¹⁶ Фраксинета, забравших с собой почти всё имущество монастыря и рассеявших святых братьев по всей долине. Долгие годы монастырь пребывал в полнейшем запустении, пока стараниями вернувшихся монахов, заинтересованных в перевалочном пункте негоциантов, и при поддержке казны Адальберта Иврейского не начал приводить себя в порядок. Однако и по сию пору монастырь Новалезе представлял собой лёгкую добычу для иноверцев, живущие там монахи ежедневно возносили мольбы Господу, чтобы тот отводил глаза бессовестным пунийцам, рыскающим в поисках наживы вдоль дороги, носившей, между прочим, имя их самого знаменитого предка¹⁷.

Группа наиболее отчаянных монахов, не более десяти человек, вышла за пределы монастыря и жалобно срывающимися голосами запела псалмы, надеясь святыми гимнами отвадить непрошеных гостей. Гуго засмеялся и приказал графу Эверарду направиться к ним навстречу и успокоить их. К моменту приближения государя монахи опустились на колени, но их пение теперь звучало куда бодрее и жизнерадостнее прежнего.

– Мир вам во Христе, святые отцы! – приветствовал Гуго согбенных монахов.

В числе прочих склонившихся перед ним Гуго увидел старого рыцаря с длинными, совсем седыми волосами.

– Мессер Вальперт, мой благородный слуга, какое счастье видеть вас целым и невредимым! – вскричал Гуго.

– К вашим услугам, ваше высочество, – ответствовал Вальперт.

– До меня доходили слухи, что ты служишь моей сестре, графине Ирменгарде, вопреки обязанностям моего вассала.

– Я принёс клятву её милости графине Ирменгарде, что буду ей защитой до последних дней своих. Мои вассальные обязанности исполняет перед вами брат мой, граф Алерам.

– Полно, мессер Вальперт. Это не упрёк вам, а моя хвала вашей доблести и чести. Я только сожалею, что подле меня не состоит отныне столь славный и благородный рыцарь.

Вальперт молча поклонился. Тем временем неуклюже распахнулись перекошенные ворота, и монастырь любезно принял в своё пространство благородных людей из королевской свиты. Прочим надлежало обустраиваться вне стен. Ещё более не повезло нескольким пилигримам, направлявшимся к святым местам в Рим и решившим в неурочный час остановиться здесь на небольшой отдых: им в краткой и доходчивой форме было предложено быстро покинуть стены монастыря и отдохнуть на лоне дикой альпийской природы.

Возле короля торопливо семенил щупленький отец Айкон, демонстрируя небогатые достопримечательности разорённого монастыря и робко в душе своей надеясь с приездом высокого гостя на перемены к лучшему. Гуго с сокрушённой миной осмотрел все убогие закоулки аббатства и мысленно подытожил:

«Однако в какую берлогу угодила наша красавица. Начинаю переживать за её внешность и рассудок».

Вслух справившись о здоровье Ирменгарды и о причине её отсутствия, Гуго получил ответ, что Ирменгарда оповещена о приезде брата, но задерживается с выходом, ибо хочет привести себя в порядок. Гуго удовлетворённо кивнул головой и сел в трапезной монастыря наблюдать, как Вальперт и монахи монастыря сбивают себе руки-ноги, дабы устроить гостям по возможности роскошный ужин.