Эпизод 12. 1682-й год с даты основания Рима, 8-й год правления базилевса Романа Лакапина
(октябрь 928 года от Рождества Христова)

И всё-таки через два дня массивные трёхарочные городские ворота Лукки распахнулись, чтобы пропустить кавалькаду всадников, во главе которой юные оруженосцы горделиво подняли ввысь графские штандарты. Нюанс заключался в том, что открылись ворота не южные, а северные, и всадники взяли курс не на Рим, а по направлению к Павии, и возглавлял их вовсе не Гвидо Тосканский, а бургундский граф Бозон.

К вечеру того же дня бесконечно усталый граф со своими спутниками прогромыхал по каменным плитам моста Понте-Веккьо, сооружённого ещё во времена Августа. Как ни был измучен долгой дорогой граф, он всё-таки нашёл в себе силы направиться во дворец правителей, расположенный на месте будущего палаццо Бролетто.

Дворец представлял собой двухэтажное здание, сложенное из камней, растащенных лангобардами от разномастных древнеримских построек. На первом этаже располагались помещения слуг, на втором – канцелярия и пиршественная зала правителей. К зданию, по обычаю павийской архитектуры того времени, примыкала довольно высокая башня, в которой находились покои хозяев и их самых знатных гостей, а также смотровая площадка, несущая надзорно-оборонительные функции.

С первого взгляда на дворец Бозон понял, что мог бы и не издеваться над своими лошадьми, ибо настрой обитателей дворца был далёк от делового. В доме вовсю шла гульба, из окон, лишённых дощатых ставен, постоянно лился смех, гортанный мужской и визгливый женский. Между тем слуги старались вести себя предельно ответственно, граф Бозон был принят со всеми подобающими его титулу почестями, двое слуг с факелами сопроводили графа до пиршественной, по пути пару раз деликатно предупредив его о внезапно замеченных и до сей поры неубранных рвотных лужах.

В заключение своей миссии они распахнули двери пиршественной залы, и Бозон очутился посреди удалого пира, по всем признакам достигшего своего апогея. Где-то сверху отчаянно, изо всех своих сил старались музыканты, за столами сидело около тридцати благородных сеньоров в окружении почти такого же количества развязных девиц с небольшим количеством одежды на теле. Из примыкающей к зале комнаты за пиром наблюдал внимательный мажордом, немедленно отдававший приказания слугам либо подлить вина жаждущим мессерам, либо почтительно вывести на свежий воздух особо перебравшего гостя, начинавшего своим состоянием портить праздник остальным. Слуги блистательно исполняли приказы, словно призраки мгновенно вырастая перед пиршественным столом и также внезапно исчезая.

Бозон прошёл вдоль стола, с ухмылкой оглядывая гостей и чувствуя в себе то определённое брезгливое превосходство, которое знакомо всякому, кто хоть раз с трезвым умом пробирался сквозь множество упившихся и утративших чувство реальности тел. Некоторые из гостей узнавали его и даже пытались героически приподняться, чтобы засвидетельствовать своё почтение брату короля. Но большинством общества его появление осталось практически незамеченным. Один молодой барон, попавшийся Бозону по пути, и вовсе потеряв, видимо, всякое терпение и стыд, в момент прохождения высокого гостя победоносно овладел своей подругой прямо за столом, что, впрочем, вызвало только волну поощрительных комментариев со стороны его соседей.

Сам король расположился за отдельным столом, устроенным на возвышении. Рядом с ним и прильнув к нему, сидела невысокая брюнетка, раздетая до пояса. Она, по всей видимости, обладала редким талантом вызывать у короля самую разную гамму чувств за сравнительно короткое время. Пока Бозон шёл к королю, Гуго успел её и ласково погладить по груди, и зло потрепать за загривок. Всё же, как с удовлетворением заметил наблюдательный Бозон, Гуго, в отличие от гостей, пребывал ещё в том кратковременном состоянии, когда вино приятно разогрело кровь, но ещё не помутило разум, а следовательно, надлежало спешить.

Появление брата Гуго встретил весьма радушно.

– Приветствую тебя, мой дорогой Бозон, мой верный и преданный брат! Вижу, что ты спешишь ко мне с вестями, и молю Бога, чтобы эти вести оказались мне по сердцу. Ага, я уже вижу, что вести серьёзные. Вон пошла, – закончил Гуго, оттолкнув от себя свою пассию. Та безропотно, опустив голову, освободила место подле короля. Бозон проводил её изучающим взглядом.

– Мне кажется, мой король, что её лицо будто мне знакомо?

– Не кажется, Бозон. Это Роза, дочь Вальперта.

– Помилуй, Гуго, она же дочь благородного милеса.

– И что же? Разве королевские конкубины должны быть из подворотен, как для прочих?

– Но она всё же дочь вашего верного и преданного слуги!

– Этот старый пёс Вальперт уже отработал своё и вряд ли принесёт ещё пользу. Представь себе, он дал слово прислуживать нашей Ирменгарде и сжигает немногочисленные оставшиеся до встречи с Господом дни в лесной глуши. От него мне теперь ровно никакого толку.

Бозон, пожав плечами и рассудив, что королю, наверное, виднее, расположился рядом с Гуго. Из небытия возник услужливый слуга, и перед Бозоном предстали блюдо с дичью и кубок с поличиано.

– Ну же, рассказывай, как там дела у моих любимых братьев? – спросил Гуго, как только Бозон сделал первую передышку в своей трапезе.

– Гуго, мне бы хотелось обсудить это с вами наедине.

– Напрасно вы не доверяете этому обществу, – Гуго обвёл рукой разворачивающуюся перед ним пьяную панораму. – Поверьте, это безопаснее, чем разговаривать в пустой тихой комнате. Всем нашим друзьям, собравшимся здесь, сейчас точно не до нас.

– Но мне хотелось бы, чтобы и наш племянник, епископ Манассия, принял участие в нашем совете. Сюда он не может прийти во избежание грязных слухов и домыслов.

– Ценю его и вашу щепетильность. Эхе-х! Что ж, делать нечего, проследуйте в башню, я прикажу найти нашего епископа и сам буду вас там ждать.

Через пять минут братья вместе с епископом уединились на смотровой площадке, предварительно выгнав оттуда всех солдат. Бозон поведал своим родственникам о событиях в Лукке. По окончании речи Гуго обнял его.

– Радуйся, ваше преподобие, – сказал он, обращаясь к Манассии, – радуйся за мудрость родственников твоих и проси Господа, чтобы и тебе подобная мудрость в наиболее возможном размере перепала. Прекрасно, прекрасно, всё сложилось просто прекрасно. Все наши голубки теперь сидят по своим клеткам. Мароция в Риме, Гвидо в Лукке, Беренгарий в Иврее, Рудольф в Безонтионе, каждый сидит и трясётся за свои собственные интересы, и даже муж с женой теперь находятся порознь. Ну что же, мы можем теперь начать расправляться с ними поодиночке. Кого вы предложите мне на первое?

– Женщина, конечно, выглядит наиболее уязвимой, – сказал Бозон.

– Мне так не кажется, мой дорогой брат. Мне было бы гораздо проще взять штурмом Иврею или прижать к горам моего соседа Рудольфа. Но в своём выборе вы, Бозон, абсолютно правы. От побед над Беренгарием или Рудольфом мне не будет слишком много пользы, тем более что за последним будут стоять швабские князья. Наибольшую же выгоду я получу, если моим станет Рим.

– Вы говорите мудро, ваше высочество, – подольстился Манассия.

– Нам надлежит торопиться, друзья мои. Знаете ли вы, Бозон, что этот Лев, этот наш новый «святой» папа, весьма ретиво принялся отменять и корректировать все указы, выпущенные в последнее время покойным папой Иоанном?

– Да смилостивятся над душой Иоанна ангелы небесные, – вставил Манассия.

– Присоединяюсь к вашим мольбам, – насмешливо ответил Гуго. – Так вот, в мыслях нового папы, а точнее, в мыслях его любовницы, этой грязной римской потаскухи, собрать церковный собор в феврале следующего года. Мои источники утверждают, что на соборе будет принято решение о возврате к былому разделению епархий Мантуи и Тренто, которые сейчас находятся под кротким покровительством нашего с вами племянника, Бозон.

– Увы, это так, – подтвердил Манассия, сделав по возможности наиболее постное лицо. Бозон раздражённо покачал головой.

– И это далеко не всё. Боюсь, своих санов могут лишиться многие бургундские священники, поддержавшие меня. Против Альдуина и Ратхерия местные пресвитеры вовсю подбивают чернь. Впрочем, Ратхерий во многом сам виноват, никто не просил его портить пергаменты своими пустыми размышлениями на тему, какой должна быть церковь и каким должен быть король. Рим уже долгое время охотно собирает все жалобы, поступающие от клеветников. А для того чтобы решения собора соответствовали желаниям папы и его любовницы, папа Лев уже даровал особые привилегии ряду церквей в германских землях, а также не побрезговал учредить епархии в еретических землях Далмации. Да что там! Он даже разрешил нашей хитрой лисе Гвидолину, которого прежний папа изверг из сана, покинуть пределы монастыря Боббио. Гвидолина, которого Лев со своей пассией первые же обвинили в смерти Петра Ченчи-Тоссиньяно и в попытке похищения самого тогдашнего папы Иоанна!

– Вот как?! Мне это было неизвестно, – удивился Бозон.

– По счастью, этот Гвидолин нашёл приют при моём дворе и служит у меня в канцелярии. Я говорил с ним и уверяю тебя, что он так же повинен в смерти младшего Тоссиньяно, как я в связях с испанскими маврами!

– Он теперь служит у вас? Это не очень осмотрительно, брат мой! Вы греете на груди змею, путь и не она укусила бедного папу Иоанна.

– К своей груди я эту змею не подпускаю. Я предпочитаю держать своих врагов в клетке, а не выпускать их на волю. Гвидолин находится при мне, целиком зависит от меня, мои люди не спускают с него глаз. Если я отпущу его, Бог знает, каких дел он сможет натворить!

– И всё же откуда такая снисходительность к своим врагам, Гуго?

– Представьте себе, брат мой, какие философские мысли о сущем посещают меня, когда я вижу это крысу, суетящуюся над моими указами! Гвидолин, когда видит меня, сочится лошадиным потом, лишь бы угодить мне и чтобы я заметил его рвение. Интуиция подсказывает мне, что этот мерзавец мне ещё может пригодиться. Нет, подумать только, что такого, с позволения сказать, пастыря, ограбившего святой монастырь, новый папа выпускает в мир! Не удивлюсь, если ещё до собора Гвидолину предложат сан в какой-нибудь церкви, а может, и хуже того – восстановят в сане епископа. И всё только в целях обеспечить своим намерениям поддержку собора.

– Это серьёзная угроза, государь, – заметил Бозон.

– Причём, заметь, в той сфере, которая не подвластна мне. Именно поэтому эта якобы слабая, беспутная женщина для меня представляет наибольшую опасность и её интриги нужно обуздать в первую очередь. Какое счастье, что её натура всё-таки время от времени даёт себя знать, и она сейчас, в который уже раз, готова подарить миру очередного бастарда.

– Граф Гвидо убеждён, что это его ребёнок, – возразил Бозон.

– Однако, хвала Небесам, так думает только он один.

– Он готов отстаивать его права.

– Не буду в этом желать ему удачи. Известно ли что о сроках будущих родов?

– По имеющимся сведениям, Мароция родит сразу после Крещения.

– Да, у нас совсем мало времени, друзья.

– Вы хотите идти на Рим и попытаться силой взять город, будучи уверенным в помощи Сполето и в нейтралитете Тосканы? – спросил Манассия.

– Я не уверен, что мой братец Гвидо усидит в своей Лукке, когда я буду пытаться овладеть его женой, как последней шлюхой. Я не уверен, что это вообще хорошая затея – идти на Рим зимой. Я совсем не уверен, что моему войску даже летом будет под силу взять Рим с его многочисленной городской милицией.