– Да, да, ты прав, сын мой, но до известной степени. Вспомните все подробности походов против него. В первый раз ему помог Альберих Сполетский, на помощь которого он теперь едва ли может рассчитывать. Ах, сын мой, если бы не ваше любовное нетерпение, – она обратилась теперь к Гвидо, – Альберих Сполетский мог бы стать нам сейчас верным и сильным союзником. Какого рожна вам возгорелось заполучить себе его распутную супругу?

Гвидо ещё больше съёжился. Берта, не дожидаясь ответа, сердито передёрнула плечами и продолжила, отвернувшись от него.

– Во второй раз всё решила глупость и жадность вашего Людовика. Ну а ваш поход, сын мой, изначально не преследовал цели отобрать у Беренгара корону, вы это знаете лучше других. Вы, я так понимаю, тогда решали больше свои внутренние бургундские проблемы, или я не права?

– Да, но итогом этой кампании стала моя клятва не поднимать более меч на Беренгария, – ответил Гуго.

– Ценю вашу щепетильность, сын мой, но разве нет повода оставить ваше слово в стороне?

– Нет, матушка, я дал слово, и я останусь верен ему, – твёрдо ответствовал Гуго.

Берта сокрушённо всплеснула руками. Гвидо недоверчиво взглянул на Гуго. Что-то он не слыхал ранее о силе и надёжности слова своего сводного братца.

– Ну а заговор графа Иврейского развалился из-за предательства одного из его сообщников. По всем слухам, доходящим до меня, и судя по рассказу нашей Ирменгарды, предателя нечего искать среди воинов. Беренгару донес кто-то из числа облачённых в рясу, либо эта крыса Гвидолин, либо Фламберт, чьё короткое слово, похоже, уже становится фамильной чертой их рода. А может, и оба вместе.

На сей счёт с Бертой никто не спорил.

– Ну так что, – продолжала она, вновь всплеснув руками, – давайте признаем власть этого старого гриба Беренгара, признаем верховенство этого неувядаемого самца, папы Иоанна, и его старой потаскухи Теодоры, давайте поклонимся подстилке всех римлян Мароции и успокоимся навеки, ибо что ещё нам остаётся делать, раз мы все такие щепетильные и честные?

– Матушка! – синхронно произнесли Гвидо и Гуго, первый с укором, второй спеша с опровержением.

– Слушаю тебя, сын мой, – Берта повернулась к Гуго, даже не удостоив Гвидо кивком головы.

– Если Господь не наделяет нас своей силой и правдой в настоящий момент, это не значит, что против нашего врага решительно некому выступить. Есть сила, новая, тщеславная, которая может попытать счастья и сразиться с Беренгарием. Нам же останется только наблюдать за этой борьбой и постараться воспользоваться плодами этой битвы вне зависимости от её исхода.

– Так, так, продолжай, – довольно встрепенулась Берта.

– Мой славный сосед, король Рудольф, достиг вполне определённого возраста, когда корона давит на неокрепшие мозги и зовёт на подвиги. Вот только пространства для него маловато, он не может разевать свою пасть ни на моё королевство, – ого, Гуго уже называл Нижнюю Бургундию не иначе как своей вотчиной, и это при живом-то Людовике! – ни тем более на королевства франков и тевтонцев. Три года назад он неосторожно потявкал на короля Генриха по прозвищу Птицелов¹³, и был наголову разбит этим отважным германцем возле Винтертура. Между тем, оставаясь пусть отдалённым, но всё же потомком Карла Великого, он имеет основания претендовать на итальянскую корону. В своё время папа Иоанн Тибуртинец и его слуга Теофилакт позвали моего сюзерена на царство. Что, если нам повторить их приём и пригласить в Италию Рудольфа за тем же самым?

– Я слышала об этом Рудольфе, – ответила Берта, – но исходя из услышанного я сомневаюсь, что он станет достойным правителем.

– Тем лучше, ведь мы и не преследуем такой цели, матушка, – обрадованно заметил Гуго, – нам нужно, чтобы он выступил против Беренгария, а мы… Мы будем иметь дело с тем, кто одержит в этой борьбе верх.

– То есть либо с недотёпой Рудольфом, либо с ослабленным войной Беренгаром – задумчиво продолжила Берта. – Что ж, такой расклад может быть весьма неплох, в вашем предложении определённо имеется смысл, и его надо хорошенько продумать. Ну а вы, сын мой, в случае провала Рудольфа, возможно, получите тогда виды ещё и на Верхнюю Бургундию, не так ли? – Берта насмешливо, но одобрительно взглянула на Гуго. – Учитесь, дети мои, у вашего старшего брата, он мыслит как настоящий стратег и правитель. Но кто возьмёт на себя смелость и интерес начать переговоры с этим Рудольфом?

– Если вы не возражаете, то я, матушка, – промолвила прекрасная Ирменгарда, – я веду переписку с королём Рудольфом и… и… осмелюсь вам сказать, молодой король оказывает мне определённую симпатию и доверие.

– Поосторожнее, дочь моя, – сердито перебила её Берта, – довольно мне одного влюблённого безумца среди моих детей.

– Уверяю вас, здесь глупости нет места, – сказал Гуго, Гвидо при этом заметно нахохлился. – Ваша дочь Ирменгарда имеет доверительные отношения с королём Рудольфом, и это кратчайший путь к его помыслам и амбициям, поверьте. Любого другого из нашей семьи он примет настороженно, а меня и вовсе побоится пустить на порог.

– Хорошо, пусть так, – согласилась Берта, – но как поведёт себя супруг ваш, маркиз Адальберт Иврейский? От его позиции зависит очень многое, когда имеешь дело с Бургундией. Признаться, в своё время я наобещала Адальберту гораздо больше, чем он смог осилить, но слова-то мои он запомнил!

– Не беспокойтесь, матушка, – за Ирменгарду снова ответил Гуго, что не понравилось уже самой Берте. – Граф Адальберт получит свою выгоду при любом исходе дела, лишь бы победитель его был родом из Бургундии, – двусмысленно закончил он.

– А если будет иначе и Беренгар сокрушит Рудольфа, так же как и прочих, то ничего не останется Тоскане, как напрямую выступить против Беренгария, – негромко проговорила Берта, уставившись глазами в пол.

– Это будет вашей последней и отчаянной мерой, матушка, – сказал Гуго, склонив голову, – надеюсь, до этого всё же не дойдёт.

– Спасибо за намёк о моем возрасте, сын мой, – резко сказала Берта, и Гуго заметно испугался своих неосторожных слов. – Но клянусь кровью Господа нашего, если мне не останется ничего иного, я действительно это сделаю! И я сама лично возглавлю тосканское войско, – с горячностью произнесла Берта.

– Есть ещё Рим, вы совсем забыли про него, а как поведёт себя он? – словно в пустоту бросил слова Гвидо. Все досадливо обернулись в его сторону. Берта нахмурилась.

– Сын мой, я прошу вас немедленно принести мне клятву, что всё услышанное вами сегодня не станет известно ни одному лицу, находящемуся за пределами этих стен, – ледяным тоном произнесла Берта. Гвидо тут же потерялся.

– Я жду, сын мой, – от голоса графини в зале в самом деле повеяло арктическим холодом.

Гвидо ничего не оставалось, как принести эту клятву. Ламберт всё это время силился прийти к нему на помощь, отчаянно шевелил губами и уже готов был очертя голову ринуться в бой, причины которого он сам не до конца понимал, но Гвидо взглядом остановил его.

– Вот и славно, – произнесла Берта, – ничего не должно мешать интересам тосканского дома, и было бы вселенской глупостью повторить ошибки графа Иврейского. Что до Рима, то, лишившись поддержки на севере Италии и поссорившись с герцогом Сполето, у Иоанна и его любовницы останется не так уж много козырей. Если нашим планам Господь всемилостивый определит успех, следующей нашей целью будет Рим.

Этими словами Берта дала понять своим детям, что семейный совет окончен. Братья Гвидо и Ламберт уныло поплелись в свои спальни, находящиеся в соседней башенке. Гуго со свойственной ему непринуждённостью занял смежные с материнскими комнаты отчима, покойного графа Адальберта Богатого. Спальня Ирменгарды находилась также рядом. Не успела красавица графиня опуститься на кресло перед своим оловянным зеркалом, как к ней проворной тенью скользнул Гуго.

– Прелестная сестрица, я благодарю вас за помощь и надеюсь на вас, – как опытный кот, увидевший на крыше подругу, промяукал Гуго и бесстрашно запустил свои руки под тунику сестры.

Ирменгарда встрепенулась, стряхнула руки Гуго и, встав, отошла к огромному окну.

– В чём дело, сестрица? – Гуго не любил подобных отпоров.

– Я, наверное, полная дура, что помогаю вам, Гуго. – сказала Ирменгарда. – Что мне, лично мне, обещает ваша удача?

– Как – что? Ваш супруг, безусловно, укрепит своё графство, оно наверняка пополнится новыми землями и рабами.

– Прекрасно. Мой супруг выиграет, за него я теперь спокойна. А что это обещает лично мне?

– Вам? – пробормотал Гуго. Признаться, ничего кроме меркантильных расчётов все эти дни его душу не занимало, однако он нашёлся довольно быстро: – Все мы смертны, сестрица, и муж ваш смертен. Представляете, сколь могущественен и грозен был бы союз Ивреи и Бургундии, особенно если последняя не будет делиться на верхнюю и нижнюю, северную и южную?

– Каким же образом? Мы с вами брат и сестра, и ни один священник в мире не возьмёт на себя грех повенчать нас.

– Ну-у-у, – Гуго растягивал слова, пытаясь найти решение, – во-первых, мы не родные брат с сестрой, а во-вторых…

– Что во-вторых?

Ничего «во-вторых» у Гуго не было. Но надо было как-то замаскировать это или перевести разговор на другую тему.

– Я не могу сейчас обо всём вам сказать, Ирменгарда, однако знайте же, что я не желаю подле себя иную, кроме вас.

Ирменгарда всплеснула руками.

– Да что я слышу?! Да я ни на грош не верю вам, мессер братец! Мне достаточно известно, что вы, так же как и наш несчастный Гвидо, влюблены в эту римскую сучку Мароцию, только он в своих стараниях более счастлив, чем вы, а вас гложет самая настоящая ревность и зависть.

Гуго угрюмо молчал.

– Я вижу, вижу, как у вас меняется лицо, когда речь заходит о ней. Оно меняется так же, как у Гвидо! Не понимаю, что вы находите в ней, как вы можете желать её, когда, по слухам, в её постели побывала уже добрая половина Рима?!

– Прекрасная сестра моя, взгляните на своё отражение и ответьте, может ли мужчина, находясь подле вас, желать ещё кого-то другого? Неужели кто-то, познав само совершенство, может польститься на нечто низменное и гораздо менее привлекательное?

Гуго умел подольститься. Ирменгарда жадно ловила его слова. Ей хотелось, чтобы он продолжал и продолжал восхвалять её и унижать ту. Даже неизвестно, чего хотелось более слышать – комплиментов себе или хулы по адресу другой.

– Вы само воплощение великой Вальдрады, вы образ, вдохновляющий на подвиги и благородного сеньора, и сорванца-жонглёра, вы, вы… – с этими словами Гуго подошёл к Ирменгарде и вновь обвил её своими руками.

Ирменгарда, коротко ахнув, раскрыла свой алый ротик для поцелуя. Гуго не заставил себя долго ждать.

Три коротких хлопка послышались за их спинами. В дверях спальни стояла Берта в ночном одеянии, с нелепым чепцом на голове. Неизвестно, в какой момент она очутилась здесь и как долго наблюдала всю эту сцену.

– Я рада видеть, что мои дети испытывают друг к другу столь явную симпатию.

Гуго и Ирменгарда, разомкнув объятия и втянув головы в плечи, стояли молча.

– Но на этом я положу предел вашим чувствам, и я не желаю, чтобы когда-нибудь до моих ушей доходили хотя бы намёки на непозволительную связь между вами. Иначе всё это будет на руку врагам нашим, и в отношении вас я тогда буду действовать, как в отношении потворников врагам моим. Надеюсь, вы меня поняли, ибо дважды я повторять не собираюсь.

И старая графиня, цепко ухватив Гуго за руку, потащила его, как неразумного щенка, прочь из спальни Ирменгарды.