В декабре 1985 года состоялась премьера фильма «Корабль пришельцев». Лента рассказывала об одном из эпизодов создания «Востока». События происходили за 110 дней до старта Юрия Гагарина. Корабль-спутник не вышел на околоземную орбиту и упал в районе Подкаменной Тунгуски. Академик С. П. Королев организовал специальную экспедицию, которая должна была в кратчайшие сроки найти «шарик» и доставить его в Москву. Стояла полярная ночь, температура опускалась до минус сорока, да и к тому же был глубокий снег.
Фильм – о тех, кто выполнял задание Королева…
После премьеры мы долго обсуждали с Сергеем Никоненко, режиссером «Корабля пришельцев», будущую совместную работу.
– Век научно-технического прогресса, иное мышление, более глубокий взгляд на человека, изменение его психологии, – размышлял Сергей, – как это показать на экране?
– Думаю, нужна экстремальная ситуация. И герои, которые в обычной жизни кажутся всем рядовыми людьми, не способными на самопожертвование, на подвиг, становятся совсем другими, когда случается Нечто…
– Война в наше время?
– Да, ситуация, в которой проявляется самое сокровенное в человеке, такие черты характера, о существовании которых он и сам не подозревает…
– Сюжетов таких много: наводнения, пожары, преступления, в общем, достаточно, – заметил Сергей.
– «Пожар на Атомной». Неплохое название? – спросил я.
– Но говорят – такое невозможно?
– В принципе, конечно. Однако мы можем сделать фильм-предупреждение, – убеждал я. – К примеру, на одну из северных станций, которая выработала свой ресурс, приезжает специалист по безопасности АЭС, назовем его «академик Трубецкой». Приезжает он, конечно, инкогнито. С ним группа сотрудников, и они моделируют аварию на атомной станции. Цель: проверка готовности персонала к такой работе и одновременно выработка каких-то рекомендаций для будущих АЭС, которых строится в стране множество. И в этой критической ситуации, созданной искусственно, люди проявляют себя – ведь они не подозревают, что идет эксперимент…
– В сюжете что-то есть, – улыбается Никоненко. – Попробуем?
Сценарий фильма «Пожар на Атомной» я должен был сдать на студию имени Горького 15 мая 1986 года. Так значилось в Договоре.
В субботу, 26 апреля, я захватил часть написанного сценария на работу. Все-таки в выходные, когда молчат редакционные телефоны и нет посетителей, можно спокойно выкроить несколько часов и пописать.
Вставил чистый лист в машинку. Дальнейшие события ясны: пожар начинается в полночь и сотрудники, которые дежурят на АЭС, в полной мере проявляют себя…
Телефонный звонок. Знакомы голос физика, с которым мы не раз бывали и на ядерных взрывах и на атомных станциях.
– Тяжелая авария на Чернобыльской станции, – коротко сказал он. – Думаю, что «Правда» не может оставаться в стороне. Я вылетаю через два часа. Спецрейсом. Приезжай на аэродром, к депутатскому залу…
Через несколько минут позвонил Михаил Семенович Одинец, заведующий корреспондентским пунктом «Правды» в Киеве. Он еще не знал, что именно случилось в Чернобыле, но ему было ясно, что произошло что-то необычное и страшное…
«При подготовке работ по охлаждению реактора 4-го энергоблока ряд работников проявили мужество и героизм. А. Кедров и Д. Небощенко пошли первыми в зону, определили объемы и место работ…» – так информировал партком АЭС Киевский обком партии.
– Меня предупредили: сделайте разведку, но на рожон не лезьте, – рассказывает Анатолий Кедров. – Это из дирекции позвонили на смену… В защитной одежде прошли по коридору третьего блока, но на лестнице уровень радиации резко повысился. Оставил ребят, пошел сам. Прибор шкалило. Оставалось еще четыре шага. Неужели возвращаться?.. Прошел, посмотрел. Многое стало ясно. В работу сразу же включились химики и физики. Надо было добраться до некоторых узлов, которые были повреждены.
Алексей Ананенко, Борис Баранов, Валерий Беспалов и многие другие вслед за разведчиками пошли в зону реактора. Они уже знали радиационную обстановку, а значит, работали не «вслепую».
Полностью уберечься было невозможно. Некоторые из них получили большую дозу, вскоре были отправлены в Москву и Киев. Но они остались жить…
Среди пострадавших в ту ночь было и немало медиков. Ведь именно они, прибывшие со всей области, вывозили пожарных, физиков – всех, кто был на станции. Их «скорые помощи» подъезжали прямо к 4-му блоку.
Через несколько дней я увидел эти машины. Ими нельзя было пользоваться, так как они были сильно заражены…
Странно, непривычно выглядит с вертолета Припять. Белоснежные многоэтажные здания, широкие проспекты, парки и стадионы, игровые площадки рядом с детскими садами и магазинами.
Город пуст. Ни одного человека на улицах, а по вечерам ни в одном из окон не загорается свет. И лишь изредка показывается на улице специальная машина – это служба дозиметрического контроля.
Иногда в тишину города врывается шум двигателей – это к реакторам идет очередная вахта: три блока АЭС нуждаются в присмотре, ну а на четвертом блоке совсем иные события разворачиваются…
Город без людей. Это страшно.
Однажды я видел такой город. По-моему, если не изменяет память, это был Сан-Франциско. В фильме Стенли Крамера «На последнем берегу» герои ленты, надев защитные костюмы, идут по безжизненному городу в поисках передатчика, посылающего в эфир непонятные сигналы. Уже давно прошла ядерная война, в живых осталось несколько десятков человек, да и те на борту подводной лодки. Но они надеются, что там, в Сан-Франциско, есть еще один… Но это от ветра колышется штора, контакты передатчика натыкаются на нее, и возникает радиосигнал…
Один из подводников не возвращается на лодку. С удочкой он сидит на берегу мертвой реки. Оказывается, он родом из Сан-Франциско…
На берегу Припяти вижу солдатика, который удит рыбу.
Над его головой виден контур атомной станции…
Мертвый город Припять до мельчайших подробностей похож на Сан-Франциско из фильма. Город, который оставили все – взрослые и дети, пенсионеры и домохозяйки, физики и дворники…
В том хаосе и неразберихе, а также в полном отсутствии информации понять, что случилось на Чернобыльской АЭС, даже специалистам было невозможно. А именно им надлежало принимать решения и действовать очень быстро, как и положено в аварийных ядерных ситуациях.
Пострадавших быстро доставили в Москву в клинику № 6. Разгрузили всех быстро – палаты уже были приготовлены. А что делать с транспортом, с одеждой – ведь ясно, что они заражены. Автобусы, машины «скорой помощи» и реанимобили, которые везли облученных из аэропорта, направили в Отделение исследовательских реакторов и реакторных технологий Института атомной энергии, который, к счастью, был неподалеку.
Впрочем, а куда же еще? Иных мест в Москве, где можно провести дезактивацию транспорта, не было. Итак, все инструкции уже нарушены: зараженные машины мчались по улицам Москвы, что было в нормальных условиях совершенно недопустимо.
В этом отделении Института шла работа с высокоактивными материалами, исследовались и облученный графит, и твэлы, да и наибольшее количество отходов накапливалось здесь. В общем, тут были собраны как раз те профессионалы, которые знали, что делать и с транспортом, и с одеждой, в которую были одеты пострадавшие.
С Чернобыльской АЭС физики были хорошо знакомы. Более того, почти пять лет они регулярно выезжали на станцию, так как пытались разобраться с техническими неполадками на 1-м энергоблоке.
Еще в 1982-м году в активной зоне реактора начали разрываться технологические каналы. Причина разрушения их была непонятна, но аварии случались регулярно. Исследования велись днем и ночью, потому что энергоблок был остановлен и энергии не хватало. Ученые довольно скоро выяснили, что разрушались стенки из циркония, так как «изобретатели» на заводе, где изготовлялись трубки, внесли ряд «новшеств». Да, производительность увеличилась, но надежность каналов упала. Трубки разрывались, графитовая кладка активной зоны начала разрушаться… Когда министр Е. П. Славский узнал о случившемся, он немедленно издал приказ, в котором еще раз напоминалось, что «на предприятиях атомной промышленности всякая рационализация и изобретательство категорически запрещены»! Они в обязательном порядке должны согласовываться с научными учреждениями…
В общем, усилиями ученых Института атомной энергии и работниками АЭС неполадки на 1-м энергоблоке были устранены – дефекты никак не проявлялись. И тут информация об аварии! Поначалу «курчатовцы» даже подумали, что она случилась на 1-м блоке.
Однако сомнения развеялись сразу же, как только машины и автобусы оказались на санитарной площадке отделения, чтобы пройти дезактивацию.
И тут впервые специалисты начали понимать, насколько велики масштабы катастрофы: мазок с подлокотника, взятый в автобусе, показал, что в нем есть частички ядерного топлива…
У профессионалов создалось впечатление, будто они работают в «горячей камере». Но на этот раз источники излучений находились везде: в автобусах, в ботинках и белье, во всем, к чему прикасались пострадавшие.
Обувь, которую доставляли из 6-й клиники, «фонила» так, словно она побывала внутри работающего реактора – столько излучали образцы, которые поступали в «горячую лабораторию» раньше.
Всю одежду, все личные вещи пришлось помещать в специальные контейнеры и отправлять на захоронение.
Ничего подобного раньше не случалось, и теперь уже все сотрудники Института атомной энергии («внутренняя информация» сработала моментально!) понимали, что ближайшие месяцы и даже годы их работа и судьба будут связаны с Чернобылем.
Официальное сообщение правительства об аварии появилось лишь 30 апреля.
Почему он взорвался?
Этот вопрос мучил физиков с первой минуты катастрофы.
Ответа не было…
Первый энергоблок с реактором РБМК был выведен на мощность в 1973 году под Ленинградом. Это уран-графитовый реактор канального типа. Замедлитель – графит, теплоноситель – обычная вода.
Считалось, что РБМК по конструкции намного проще, чем остальные типы реакторов. Перегружать топливо на нем можно было без остановок, мощности можно увеличивать в несколько раз, используя все те же элементы конструкции. Так как у реактора не было корпуса, то его легко было транспортировать по железной дороге. И, наконец, промышленность хорошо освоила производство такого типа реакторов, так как он был аналогичен тем, что работали в Челябинске-40, где получался оружейный плутоний.
Академик Анатолий Петрович Александров, директор Института атомной энергии, а затем и президент Академии наук СССР, был активным сторонником именно этого типа реакторов. Это было связано не только с тем, что он являлся научным руководителем и одним из создателей РБМК, но и, по его мнению, реактор был абсолютно надежным. Крылатая фраза о том, что «такой реактор можно смело ставить на Красной площади» принадлежит именно Александрову.
Вскоре после пуска первого промышленного реактора в Челябинске-40 (комбинат «Маяк») и взрыва первой атомной бомбы Игорь Васильевич Курчатов именно Александрову передал научное руководство пуском и работой новых «Иванов». Это были промышленные реакторы, где нарабатывался плутоний. Александров был уверен в их надежности – крупных аварий не случалось.
Анатолий Петрович не сомневался в надежности РБМК, а потому долго не мог поверить, что в Чернобыле произошла столь масштабная авария…
О проекте
О подписке