Кошка Дуся покачивалась вверх-вниз. Потому что она устроилась дремать, свернувшись клубочком, прямо на животе у Фили. Он дышал, а кошка покачивалась. Филя улыбнулся и вспомнил любимое свое занятие во время отдыха на море: покачиваться на волнах, лежа на надувном матрасе.
Правда, однажды он так увлекся, то есть уснул, что потом его буксировали к берегу на спасательном катере. Волн на море не было, а легкий ветерок дул со стороны берега – и матрас потихоньку стало относить все дальше и дальше. Филя пригрелся на солнышке, задремал и не заметил этого… Ему снилось, что его зовет мама. И можно сказать, – сбылся этот сон! Когда подплыл катер со спасателями, разбудившими Филю, он услышал наконец, что над морем как-то странно звучит его имя. Вначале он подумал, что это кричат в мегафон, но потом, вглядевшись в сторону пляжа, все понял. Оказывается, мама собрала всех загорающих в своеобразный хор – человек пятьдесят по ее команде дружно ревели: «Фи-и-ля!» Поэтому весь пляж и встречал катер с матрасом аплодисментами и дружным ревом, какой бывает на стадионе.
Потом до самого конца отдыха Филя был знаменитостью курортного поселка. И он понял, как тяжело бремя славы. Каждое утро его приветствовали даже бродячие беспризорные собаки, занятые сбором всяких вкусностей на многолюдной набережной. Про людей и говорить нечего – все наперебой старались показать свое остроумие, вспоминая приключение Фили. И про штормовое море шутили, и про акул, и про кругосветное путешествие… Филя уже, чтобы не встречаться с этими «остроумными» дяденьками, научился ходить, как горбун какой-нибудь – наклонившись чуть ли не к самой земле. Чтобы не узнавали.
Даже воспоминания не отвлекли Филю от тяжелых мыслей. Так вот он какой, оказывается, тринадцатый год жизни! Наконец-то дошло до Фили, что невезучий год как раз сейчас и идет. Ведь когда тринадцать исполнится – это уже следующий, четырнадцатый, год начнется. А сейчас он и есть, невезучий.
Да об этом можно было догадаться, и не умея считать! Достаточно вспомнить несколько последних событий этого злосчастного года.
Все началось с переезда, до которого жизнь вспоминалась сейчас Филе, как сказка. Жили-были себе не тужили Лопушковы-родители и сын их Филипп в старом пятиэтажном доме на окраине Москвы. Как в сказке. И совсем не против был Филя жить там и дальше. Но старый дом снесли, и в результате какого-то двойного обмена, который мама почему-то считала подарком судьбы, Лопушковы оказались в самом центре Москвы, рядом с площадью Маяковского, которая теперь называется Триумфальной. Это только кажется, что чем ближе к центру города, тем лучше. Филя готов был доказывать обратное и загибать сто пальцев, считая доказательства.
Во-первых, пустырь. Разве найдется в центре города такой прекрасный пустырь, напоминающий марсианский пейзаж? Во-вторых, речка – хоть и не для купания, хоть и называют ее Вонючкой, но все же природа. Лягушки в ней квакают, утки плавают, люди по берегам гуляют. И в-третьих, и в-четвертых… И аэродром рядом, на котором иногда проходят воздушные праздники, и гигантский овраг…
Филя всегда вздыхал, вспоминая свою родину. Там можно было спокойненько запрятать любой клад, чтобы пришедшие в гости друзья с восторгом потом искали его. Там можно было смотреть ночью на звезды. Однажды Филя увидел летящий метеорит – тот с шорохом скользил по небу, роняя искры. Папа потом объяснил, что такие метеориты называются болидами.
А вот на новом месте клад не спрячешь. Здесь прохожих столько, что обязательно какая-нибудь дотошная старушка поинтересуется: «А ты, мальчик, не бомбу закладываешь?» А звезд вообще не видно даже в самую ясную погоду. Про болиды и говорить нечего.
Новая школа к тому же… Требования в ней совсем не такие, как в прежней, потому что это не школа, а гимназия. И учебный год начался не очень успешно для Фили, судя по оценкам. И друзей здесь нет. Филя смотрел во двор и удивлялся: двора-то и нет в том, привычном для него смысле! Где футбол гонять, где в выбивалу играть? А без этого двор превращается в место, где только старушкам посидеть на скамейке.
Филя думал свои печальные мысли, разглядывая в книге египетские пирамиды, и ему казалось, что на каждой ступеньке пирамиды находится по одному неприятному воспоминанию. Он словно взбирался по этим ступенькам все выше и выше. А наверху, на самой вершине пирамиды, его ожидало самое последнее по времени и самое неприятное по ощущению воспоминание…
Никогда еще в жизни Филю не хватал милиционер, не кричал на весь двор, что вот поймал преступника! Что и говорить, неприятное чувство испытываешь при этом. Филя даже усмехнулся невесело. Мягко сказано – неприятное! Страшно было ему. Теперь он знает на собственном печальном опыте, как это страшно, когда несправедливо обвиняют в преступлении, которого ты не совершал, и смотрят все на тебя – кто со злорадством, кто с сочувствием. А ты ничего не можешь изменить. Кричи сколько хочешь – никто не поверит.
Хорошо, что это безобразие прекратил папа. Он подхватил Филю, хотел даже нести домой на руках, но Филя нашел в себе силы и сам пошел – на ослабевших ногах. Не поддался все-таки обмороку, который уже чуть было не свалил его. И милиционер, и все жильцы дома расступились, не смогли воспрепятствовать папе! Потому что у него такой был вид, что и милиционер притих, как кролик испуганный.
Хотя обычно в папином виде нет ничего воинственного. Даже, наоборот, он похож на такого смешного человечка, которого продают в некоторых цветочных магазинах. У этого человечка добродушное лицо и лысая голова. И если поливать эту голову обычной водой, то через несколько дней на ней начинают расти редкие зеленые травинки. Филин папа обычно как раз и напоминал такого человечка, голову которого поливали примерно неделю. Но тут он совершенно преобразился.
– Руки! – прорычал папа милиционеру, будто командовал ему вверх руки поднять.
И тот сразу же отпустил воротник Фили.
– Позвольте, позвольте! – завизжал какой-то Колобок в пижаме и тапочках. – А кто же ответит за мою разбитую машину? Кто заплатит?
– Кто разбил, тот и заплатит! – остановился, открыв дверь подъезда, папа. Он похлопал себя по карманам, что-то вспоминая, и достал визитную карточку, которую Колобок быстренько передал милиционеру. – Мы в тридцатой квартире живем. Если появятся вопросы, обращайтесь. А суд Линча здесь устраивать я не дам! И что это за стрельба в жилом квартале? Балуются здесь, как мальчишки петардами! А если бы не в небо попали, а в дом? В чье-нибудь окно?
И он так грозно посмотрел на милиционера, что тот, хоть и собирался что-то сказать, прикусил язык. Только и успел промямлить:
– Не попал бы… Не боевыми же… Это так, для испуга.
В лифте папа внимательно посмотрел на Филю и спросил:
– Испугался? Ты хоть что-нибудь видел?
– Не-а. – Филя уже приходил в себя. – Иду себе, и вдруг трах-бах, крики…
Папа вздохнул:
– Мама там, наверное, с ума сходит. А я, представляешь, как раз в этот момент из окна выглянул, на тебя посмотреть. Правда, в темноте особенно ничего не разглядишь. Но и не слышал, чтобы кто-то убегал. Сразу – звон стекла, выстрелы, крики. И я вниз побежал. Даже лифт не стал ждать.
– Что случилось?! – встретила их мама встревоженным восклицанием.
– Ничего особенного, не волнуйся, – успокоил ее папа. – Кто-то разбил окно машины, а Филипп совсем рядом находился. Милиционер вдруг откуда-то выскочил, как чертик из табакерки.
– И что? – Мама оглядывала Филю, как какую-нибудь ценность, которую собиралась покупать. Нет ли царапинки, трещинки, пятнышка?
Он вяло отмахнулся и скрылся в своей комнате. Стал прислушиваться к разговору родителей и листать книгу, потихонечку размышляя о последних событиях.
С появлением этой старухи и начались все злоключения!
«Может, она колдунья? – подумал Филя. – Будет сейчас сидеть в своей будке и колдовать. Два раза в день мимо нее пройдешь – и ни настроения хорошего, ни удачи, ни даже спокойствия…»
– Да пусть ищут! – донесся из-за двери папин голос. – Этот странный милиционер пусть и ищет хулигана! Конечно же, легче всего схватить первого, кто под руку подвернулся. Но Филипп ни при чем! Я это своими глазами видел. Он от этой машины метрах в пяти был. Вот пусть сейчас и опрашивают свидетелей – кто-нибудь да отыщется. Насколько я понимаю, мои свидетельства приниматься не будут. Мне тоже интересно узнать подробности этого происшествия!
Мама что-то говорила неслышно.
– Да как же на улицу не выходить! – воскликнул папа. – Да, опасно, да, темно. Ну так что, зарыться лицом в подушку с наступлением темноты и не дышать?
Филя усмехнулся. Молодец папа! Если что – можно на него положиться. Хоть и ботаник, а как смело себя повел! На самого милиционера так крикнул, что тот чуть пистолетик свой не потерял со страху. А кстати, что это он пробормотал про выстрелы? «Не боевыми…» Значит, он стрелял холостыми патронами? Интересно, интересно… Не знал Филя, что милиционеры заряжают свои пистолеты холостыми. Наверное, для стрельбы в жилых кварталах: несколько первых патронов просто так, для испуга, а где-нибудь в конце обоймы и настоящий патрончик сидит.
Но это Филя так, сам расфантазировался. Кто знает, что в пистолете у этого милиционера! Впрочем, как и в его голове. Вон какой он ненормальный. В следующий раз гранату бросит, скажет: не боевая.
А папа Фили на самом деле был ботаником. Не тем, конечно, «ботаником», которыми обзывают в школе отличников. А самым настоящим, который изучает всякие растения. Филя, конечно, удивлялся папиному выбору профессии. Это же надо было умудриться с такой фамилией еще и растениями заниматься! Да любой, даже самый высококультурный человек не удержится от того, чтобы обозвать ученого-ботаника по фамилии Лопушков каким-нибудь растительным именем. То есть кличкой. И ведь правда, похож папа – может, не на лопух, но на какое-то большое грустное растение. Особенно когда задумается и вздохнет глубоко-глубоко – кажется, качнулся где-нибудь на грядке подсолнух. Или кукуруза. А еще папины глубокие вздохи напоминали Филе волнующееся пшеничное поле. Налетит случайный ветерок – и качнется, вздыхая, живая поверхность, состоящая из миллионов колосков.
Очень легко было сравнивать папу со всякими растениями, потому что часто Филя видел его рядом с ними. Можно глаза закрыть – и сразу представить, как папа стоит рядом с каким-нибудь кустом и разглядывает, прищурившись, его веточку. Филю это особенно удивляло.
– Пап, – говорил он, – ты же эти листочки-веточки наизусть знаешь. Что там еще можно увидеть?
Папа улыбался, почему-то вздыхал и говорил:
– Наизусть? Нет, Филипп, наизусть это нельзя выучить. В каждое следующее мгновение природа уже другая. Изменяется, живет. Смотри, как поворачивается, раскрываясь, почка у смородины, а?
Филя смотрел – и ничего не видел. Почка как почка. Чтобы рассмотреть, как она раскрывается, такая замедленная съемка нужна! Вообще-то Филя любил наблюдать природу не весной, а летом, когда интереснее. И ягоды можно собирать, и грибы. Правда, это надоедает быстро. На второй-третий день уже лень наклоняться.
Так что не станет Филя ботаником. Не только почки рассмотреть у него терпения не хватает, а даже землянику собрать. А для ученого, конечно же, самое главное – терпение и задумчивость.
«Вот, уже становлюсь ученым, – чуть не рассмеялся Филя про себя. – Как задумался! Уже, наверное, целый час думаю. Даже Дуся успела выспаться под мои молчаливые мысли».
И тут зазвонил телефон. Один раз, другой, третий. Да что там родители, уснули, что ли? Филя вышел в гостиную. Из кухни доносился горячий спор. И о чем они спорят? Можно выходить на улицу или нет? Вот смешные люди эти взрослые! Лучше бы к телефону прислушивались.
Филя поднял трубку. Какой-то глухой голос, как из-под земли, не здороваясь, спросил:
– Тринадцатая? Получили повестку?
– К-какую повестку? – не понял Филя.
– Из милиции повестку. На допрос по делу о разбитом стекле автомобиля.
«Странно как-то все это, – подумал Филя. – И голос странный. Какая может быть повестка, если со времени происшествия не прошло и двух часов?»
– Получили, – вдруг сказал Филя. Почему он так сказал, и сам не знал. Просто внутренний голос за него ляпнул это. – Получили вашу повестку. Хорошо, что вы не ошиблись, прямо в тринадцатую квартиру и принесли. Точно по адресу – в три-над-ца-тую. Вот мы и получили.
Филя специально повторил номер квартиры столько раз и даже по слогам продиктовал. Он обязательно хотел проверить, ошибка это или нет. Ведь его квартира была тридцатой. А странный голос в трубке назвал тринадцатую. Тут этот голос закашлялся почему-то, словно его владелец растерялся и удивился:
– К-хе, к-хе… Получили?
И в трубке раздались гудки.
Родители не слышали, что Филя с кем-то поговорил. Спор на кухне продолжался. А Филя с недоумением смотрел на трубку, в рассеянности нажимая все кнопки по очереди.
«Может, ошиблись номером?» – думал он.
Но почему тогда ошиблись наполовину? Конечно, это Филю подозревают в хулиганстве. Конечно, вполне может прийти и вызов в милицию. Никогда еще не приходилось Филе употреблять это неприятное слово – «повестка»! Но почему же тогда назвали совсем не его квартиру? Не тридцатую, а тринадцатую?
Филя чувствовал себя участником какой-то странной игры. Под названием «Испорченный телефон».
О проекте
О подписке