Цитаты из книги «Метель»

Преодоление преград, осознание пути, непреклонность… – думал он, с наслаждением отдаваясь красоте окружающего мира. – Каждый человек рождается, чтобы обрести свой жизненный путь. Господь подарил нам жизнь и хочет от нас одного: чтобы мы осознали, для чего он одарил нас этой самой жизнью. Не для того, чтобы жить, как растения или животные, жизнью полноценной, но бессмысленной, а для того, чтобы мы поняли всего три вещи: кто мы, откуда и куда идем. Например, я, доктор Гарин, Homo sapiens, созданный по образу и подобию Божиему, сейчас еду по этому ночному полю в деревню, к больным людям, чтобы помочь им, чтобы уберечь их от эпидемии. И в этом мой жизненный путь, это и есть мой путь здесь и теперь.

Он говорит, что самое страшное на свете – когда казнят невиновного человека. Эта казнь гораздо страшнее убийства. Ибо убийство совершает преступник. Но даже преступник, совершая убийство, дает шанс жертве спастись. Жертва может убежать, вырвать из рук убийцы нож, позвать на помощь. Убийца может промахнуться, оступиться. Или просто ранить жертву. Когда же казнят человека, ему не оставляют никаких шансов на спасение.

Не надо жить вынужденно, хватит хотя бы должностных паллиативов.

«Ага, у него был гайморит… – профессионально прищурился доктор. – Бродяга, наверно. Шел, напился. Упал, заснул. Замерз…» – Россия… – пробормотал он и вспомнил, как лечил однажды большого, у которого вылезла грыжа.

– Они! О-н-ни! Они так прово-о-рны! – с обидой затряс головой мельник, держась за пупырушки соленого огурца.

Здесь были только жеребцы и мерины

Костяк Перхушиного табуна составляли саврасые широкогрудые жеребцы с короткими, темно-рыжими хвостами, их было более половины, за ними шли каурки, караковые, восемь гнедых, четверо сивых, двое серых в яблоках и двое чалых – один вороно-чалый, другой рыже-чалый.

Перхуша глянул в подслеповатое окошко.

Вак-цину? – произнес он уважительно и осторожно, словно боясь уронить это слово на свой старый, истертый и щелястый пол

Это был малорослый, худощавый и узкоплечий мужик лет тридцати с кривыми ногами и непомерно большими кистями рук, какие случаются часто у портных. Лицо его, востроносое, заплывшее со сна, было добродушным и пыталось улыбнуться. Он стоял босой, в исподнем перед доктором, почесывая в своей рыжей, взъерошенной шевелюре.