Иванов (стучит кулаком по столу, так что брызги бульона и сметаны летят во все стороны). Стоять! Стоять! Стоять!

Иванова. Коленька… Коля…

Иванов (икая). Где твой дед?

Иванова (с готовностью). Мой дед в ящике.

Иванов. А… это… где Люба?

Иванова. Люба работает на аптеку.

Иванов. Где Николай и Жорка?

Иванова. Они сидят на насесте.

Иванов. Кто такой Кораблев?

Иванова. Кораблев – это говно.

Иванов (кивает головой, молчит, опершись о стол). Так… так… А это… деревня? Почему там деревня?

Иванова (быстро). Потому что их бомбили.

Иванов (кивая). Так… это мы знаем. А вот… какая у нас погода?

Иванова. Погода с шишками.

Иванов (удовлетворенно кивает). Так… это мы знаем… теперь… теперь…

Икает.

…теперь скажите нам, товарищ рядовая, где ваша пилотка?

Иванова. Моя пилотка… мою пилотку обменяли на водку.

Иванов. Ясно… А где стол?

Иванова. Стол здесь, Коленька.

Иванов. Как ваша фамилия?

Иванова. Пробкова.

Иванов. Так… так… а вы имеете… это…

Иванова. Что, Коля?

Иванов. Я…

Тяжело вздыхает и садится на табурет.

А…

Иванова (осторожно). Что, Коленька?

Иванов. Это…

Трет ладонями лицо.

…ты… ты кто?

Иванова. Я Пробкина.

Иванов. Так… значит… а ты помнишь…

Иванова. Что, Коленька?

Иванов. Помнишь… это… когда резина…

Иванова. Резина?

Иванов. Резина была…

Трет лицо.

Иванова (кивает головой). Была, была.

Иванов (тоже кивает). Да… да. А ты Пробкина?

Иванова. Пробкина, Пробкина.

Иванов. Я это… ссать хочу.

Иванова. Я сейчас, Коля…

Выходит и вскоре возвращается с эмалированным горшком.

Вот…

Иванов. Ага… вольно…

Мочится.

Иванова. Вот, Коля…

Показывает ему горшок.

Иванов (кивает). Да… надо…

Иванова. Здесь, Коля?

Иванов (сосредоточенно шевеля губами). Здесь… да.

Иванова (ставит горшок на стол). Я готова, Коленька.

Иванов. Ты знаешь… лучшее. Вовсе, вовсе…

Иванова (кивает). Да, Коля.

Иванов (передергивает плечами). Были ребята! Были ребята!

Иванова. Да, Коля.

Иванов. Класть поровну… ты слушай.

Иванова. Да, Коленька.

Иванов (вскрикивает). Били!

Иванова. Коленька.

Иванов. Не понял первый, а надо полное. Слышишь? Полное!

Иванова. Понятно, Коля, все понятно.

Иванов (кричит). Лучшее дело!!! Лучшее!!! Лучшее!!!

Иванова. Коленька! Коленька!

Иванов. И руки хорошо… чтобы было правильно… и надо… отбой, отбой, отбой.

Иванова. Отбой.

Иванова передает горшок мужу. Иванов, прижав горшок к груди, долго смотрит в него. В это время Иванова опускается перед мужем на колени. Еще некоторое время посмотрев в горшок, Иванов берет его за ручку и выливает на голову жены.

Иванов. Отбой.

Ставит пустой горшок на стол, встает и без всяких признаков опьянения спокойно вытирает руки и лицо висящим возле раковины полотенцем. Иванова встает с колен и молча выходит в дверь. Сразу за ней выходит Иванов. Они оказываются в небольшом помещении, чем-то похожем на больничную подсобку: кафельный пол, кафельные белые стены, на потолке светильник дневного света; в углу ведра и швабры, рядом старое зубоврачебное кресло, на котором лежит синий газовый баллон; у стен старые железные койки, шкаф, стулья, большая красная трибуна с позолоченным гербом Советского Союза, телевизор на ножках и различные мелкие предметы. В комнате супругов Ивановых встречает человек средних лет в свитере, джинсах и больших роговых очках. Встав со стула и бросив окурок в большую пепельницу, он подходит к Ивановой.

Человек в очках. Все хорошо, Танюш, все прекрасно. Только слегка дожать, и все здорово.

Иванова (устало усмехается, вытирая на ходу лицо ладонями). Фуу… ну, я мыться пошла…

Человек в очках. Давай, давай…

Иванова скрывается за белой дверью с цифрой 8.

Иванов (садится на стул, протягивает человеку в очках ногу). Там они вырезку, по-моему, прошивали… геноссен…

Человек в очках (торопливо снимает с ноги Иванова шерстяной носок). Все будет, Левочка, все будет. Я говорил тогда Кораблевой, она не послушалась, стала самовольничать, Витька поддержал… Все, все оттянется, только мех и дети…

Сняв носок, вынимает из него несколько резинок, сует в карман, а носок держит в руке.

Иванов (морщась, протягивает другую ногу). Ой. Так круглое надломили, жирное там…

Человек в очках (с готовностью стаскивает носок с ноги Иванова, роется в нем). Так… так… Лев, а что… где?

Иванов (снимая кальсоны). Я там сам доделал. Все в норме.

Человек в очках. Отлично.

Подходит к шкафу, открывает его, достает черный дипломат, открывает, кладет в него носки.

Все будет окей, Лев, все. Только надо как можно побольше оттянуть по механике, по детскому. Все будет хорошо. Я договорился, так что вам нечего беспокоиться. Главное – Витюша по густоте нормально, так что беспокоиться нечего.

Подходит с чемоданчиком к Иванову, который, сняв кальсоны, снимает байковую рубаху.

Человек в очках (берет кальсоны, убирает в саквояж). Я же тогда, помнишь, пришел, поднялся, все мы устроили, и густота была в норме, хоть Кораблиха, как всегда, со своими серыми, а я – раз, раз, все устроил, Витек поддержал. А чего нам эти серые, что она в них нашла… уперлась, как корова…

Иванов (протягивает ему рубаху). На. Порядковые там тоже были…

Человек в очках (запихивает рубаху в дипломат, понимающе кивает головой). Были, а как же! Они тогда про это говорили целый день. Будто это тяп-ляп – и готово… умники… Так.

Закрывает дипломат, ставит его рядом со стулом Иванова, потом достает из шкафа синий костюм, белую рубашку и сероватый галстук.

Все устроим, Лев, ты только скажи мне прямо – есть коробки?

Иванов (встает, берет из рук человека в очках рубашку, надевает, потом, молча и вздыхая, повязывает галстук, задумчиво проговаривает). Коробки? Да есть…

Человек в очках (радостно вздрагивает, поправляя очки). Ну и слава богу!

Смеется.

А то я как дурак с утра – по трубам прошелся, потом Хартману звонил! Ой, я же ботинки забыл!

Кладет пиджак и брюки на трибуну, возвращается к шкафу, вынимает черные ботинки, подает Иванову.

Носки там внутри.

Иванов (повязав галстук, натягивает носки, потом со вздохом принимается за брюки). Да… Вера тоже хороша… пришла, не сказала толком…

Человек в очках (успокоительно машет рукой). Да не волнуйся ты! Это их проблема, в конце концов. Они нам ведь маленькие должны, так что – плюнь…

Иванов (надевает ботинки). Плюнуть можно. Легче всего – плюнуть…

Человек в очках. Ну и плюнь! Подумаешь – взяли семерку!

Дверь № 8 открывается, входит Иванова. Она в форме полковника, в руках у нее – красный фен.

Иванова (с усмешкой). Ну вот, мужчины всегда опаздывают.

Включает штепсель фена в розетку, находящуюся рядом с трибуной, и, облокотившись на трибуну, просушивает свою совсем короткую седую стрижку.

Человек в очках. Танюш, мы не опаздываем.

Помогает Иванову надеть пиджак.

Все готово.

Иванов. Тань, мы вот про Веру тут… я все беспокоюсь…

Иванова. Что ты беспокоишься?

Иванов. Ну, знаешь, разговоры пойдут…

Человек в очках. Ну какие там разговоры! Что ты как ребенок! Я же говорю – это их проблема! Почему мы должны отвечать за обрезку?!

Иванова. Конечно. Обрезка, седьмые – это же не занятия…

Иванов. Да я понимаю. Но все-таки… знаешь…

Иванова (смеется). Ты сегодня чего-то какой-то решительный!

Иванов (усмехаясь, поправляет галстук). Да уж…

Человек в очках (тем временем, порывшись в шкафу, достает зеленую папку с какими-то бумагами). Так… это есть…

Открывает папку, быстро просматривает бумаги.

Иванова. Вить, сделай мне сзади…

Иванов. Ага.

Подходит к ней, берет фен и сушит ей волосы на затылке. Человек в очках тем временем что-то пишет в бумагах.

Иванова. Не торчит сбоку?

Иванов. Нет. Тут торчать-то нечему. Стрижка как у рекрута.

В молчании проходит несколько минут, потом человек в очках подносит папку Ивановым.

Иванова (выключая фен). Хватит, все сухо…

Человек в очках. Танюш… вот здесь…

Иванова (листает страницы бумаг, лежащих в папке). Так… это, значит, все по Ваське и по седьмым…

Человек в очках. Не только, Танюш. Тут вот там… посмотри… вот, видишь.

Показывает ей в папке.

Иванова. Ну… это не наши дела. Это посох.

Иванов (подходит, смотрит в папку). Посох? А мы при чем?

Человек в очках (волнуясь). Ребят, ну мы же тогда, в январе, обсуждали… посох идет по третьему, Танюша у нас доверенное лицо, значит…

Иванова (перебивает его). Значит, можно мне совать чужое?

Человек в очках. Как чужое? Танюша! Это же обсуждалось! Я тогда спросил Реброва – как быть с совместителями? Он сказал – Румянцева берет слово обратно. Ты не помнишь разве?

Иванова. Ничего не помню!

Достает из кармана ручку и подписывает документы по очереди.

По Ваське я подпишу… по седьмым подпишу… семеновскому подпишу… обрезку подпишу… а с посохом, дорогой, разбирайся сам.

Человек в очках (в сильном волнении). Как – сам?! Как сам?! Танюш! Это же…

Иванова (раздраженно). Что – Танюш! Как подписывать, так сразу – Танюш! А как фонды – так товарищ Николаева!

Иванов. Наташа права, Виктор Петрович. В прошлом месяце мы к тебе два раза ходили. И что? Ничего. А как вам приспичит – так вынь да положь.

Иванова. Мы вон с Борисом Иванычем тогда три часа просидели, ждали, когда этот ваш Морозов соизволит появиться. Сидим как дураки! А сейчас я почему-то должна брать на себя ответственность. Морозов-то не спешил с Магнитогорском! Тянули, тянули до осени, а в октябре уже и надобность отпала…

Иванов. Точно. Тянут, тянут, а нам потом на коллегии париться.

Человек в очках. Ребята! Но при чем здесь Морозов?! Я же не с ним составлял, а с Коломийцем! Я же…

Иванова (резко). Да! С Коломийцем! А он потом по обрезке нам так подгадил, Люба вон всю неделю не спала, с черными глазами ходила, все пересчитывала! Коломиец! Он Боброву подсунул решение, а сам – в санаторий и тютю! Пиши, губерния! Коломиец мне еще при Крылове пакостил, а Андрееву улыбался как ни в чем не бывало! Не подпишу! Из принципа не подпишу!

Передает папку человеку в очках и отходит к стене.

Человек в очках. Танюша! Танюша! Ребята! Вы что – серьезно?!

Иванова. Абсолютно!

Иванов (усмехаясь). Серьезнее некуда…

Человек в очках. Ребята! Ну что мы с вами – бюрократы?! Из-за паршивой подписи торговаться будем?!

Иванова. Ничего себе – паршивая подпись! Да из-за посохов Крыленко сняли – и не пикнул никто! Я подпишусь, а через полгода, когда седьмой, пустят меня с Борисом Иванычем в мясорубку?! И прощай тогда и Васькины разработки, и серийный, и отчисления! Здорово! А ты, голубчик, руками разведешь и скажешь Серегину: “Алексей Иваныч, а я тут при чем! Это Николаева подписывала: с нее и спрос!”

Иванов. Точно…

Человек в очках. Да что ты говоришь, Танечка, как ты можешь?..

Иванова. Могу! Я двадцать три года с Коломийцем работаю и знаю, что говорю. Подписывать чужую ведомость – преступление.

Человек в очках. Но это же не чужая ведомость! Коломиец – свой человек, он поймет! У меня же безвыходная ситуация!

Иванова. У меня тоже. Сережа меня поймет и сердиться не будет. А ты не кричи. Безвыходных ситуаций не бывает.

Человек в очках (в отчаянии бросает папку на пол). Поймите вы! Если сегодня не подписать, вся наша затея полетит к черту! Поймите!

Иванова. Не наша, а твоя.

Человек в очках. Зачем же тогда ты обещала?! Обещать – это честно, по-твоему?! Честно?!

Иванова. Я обещала, когда ты просил за большие! Вот когда я обещала. Больших теперь не видно! Ты меняешься – тебе можно, а мы должны ваши дела своей грудью закрывать!

Иванов. Во-во… как Матросов на амбразуру…

Человек в очках. Да я же не сам зарубил большие! Не сам! Это Лохов с Бобровым! Не я же!

Иванова. Да какая разница мне, кто зарубил?! Ты понимаешь, что я как коммунистка подписывать чужое распоряжение не имею права?!

Человек в очках. Но я же тоже коммунист. Таня! Я тоже отвечаю за седьмой и за семеновскую! И за посохи не только вы себя подставите, но и я. Я!

Иванова (нетерпеливо машет рукой). Слушай, мне надоело! Я сказала: не подпишу, – значит, не подпишу. Точка.

Человек в очках. Ну и что мне делать?!

Иванова. Подожди Алексеева. Он подпишет.

Человек в очках. Но Алексеев будет только через неделю!

Иванов. Ну что же мы можем, мы же не можем его поторопить.

Иванова. Я лишь могу завизировать по третьему у Бориса Иваныча. Вот все, что я могу в этой ситуации…

Человек в очках (в отчаянии). Но ведь это же свинство!

Иванова. Это все, что я могу. Все.

Иванов. Она же не Алексеев, в конце концов…

Человек в очках. Но это же свинство! Чистое свинство!

Иванова (резко). Вот что! Хватит орать! Я и так с этими ведомостями из кожи лезу ради тебя и твоей лавочки! Я сказала: не подпишу, – значит, не подпишу! Все! Вопрос закрыт!

Человек в очках. Постой… Таня! Нельзя же так! Ну подумай, как так можно! Мы же друзья, в конце концов!

Иванова. Друзья! Друзей так за горло не берут!

Иванов. Друзей, брат, не подставляют…

Человек в очках. Да кто вас подставлять собирается?! Я же за все отвечаю! Я! Я!

Иванова. Хватит! Надоело! Я сказала – вопрос закрыт! Все!

Человек в очках. Как все? Как все?!

Иванова. Вот так! Или жди Алексеева, или иди к Коломийцу с докладной. А меня оставь в покое. Все!

Иванов. Ну действительно, старик, ну что ты навалился на Танюшу, как медведь? Подпиши да подпиши! Во-первых, она все-таки женщина. Что она, должна на эту банду с голыми руками идти? Такое говно, как Коломиец, просто так не объедешь. Она подпишет, а потом – на плаху, да?

Человек в очках. Но мы же все ее поддержим! Все! И я, и Серегин, и Александров! И Алексеев тоже поддержит, я с ним поговорю.

Иванова. Вопрос закрыт! Все! Хватит! Я тебя не слышу!

Человек в очках. Танюш, ну погоди…

Опускается на колени.

Ну хочешь, я тебе чего-нибудь сделаю… поцелую тебя… куда-нибудь?

Иванова. Ты что, совсем спятил?

Иванов (смеется). Ты, брат, уж совсем того…

Человек в очках. Ну подождите, погодите…

Голос его дрожит.

Иванова. Чего ждать-то? Прошлогоднего снега?

Иванов. Нам, брат, ждать нечего. У нас дел по горло. Вздохнуть некогда.

Человек в очках. Я вам денег дам. Много денег. Я дачу продам.

Иванова. Совсем со страху спятил!

Хочет уйти.

Человек в очках (хватает ее за ноги). Умоляю, не уходи! Умоляю! Танечка! Только не бросай меня!

Иванов. Ну что ты… не знаю прямо…

Человек в очках. Не уходите, ребята! Прошу вас, умоляю! Не бросайте меня!

Иванова. Раньше надо было думать.

Человек в очках. Танюша… ну… хочешь, я тебе свою жену отдам? Или сестру? У меня сестра Надя, ей 42 года!

Иванов (смеется). Сестра! Нашел, что предлагать!

Человек в очках. Она хорошая, она очень хороший, порядочный человек, ребята, с ней можно делать все, что захотите! Она на все согласна! Ей можно лить мед за ворот… или палкой бить по спине! Можете ей в жопу чего-нибудь засунуть! Очки, например!

Ивановы переглядываются.

Иванова. Ты что? Действительно с ума сошел?

Иванов. Может, тебе доктора позвать?

Человек в очках. Да нет… не надо.

Плачет.

Танечка… ну… подпиши… ради Христа… подпиши…

Иванова. Вот-вот, Христа еще вспомни. Как меня подставлять – не помнил Христа, а теперь вспомнил!

Человек в очках. Танечка! Ну прости меня за все! Я исправлю все! Подпиши, я все исправлю! Коломийца я возьму на себя, я его убью, гада ебаного, только подпиши!

Иванова. Все, до свидания.

Человек в очках. Нет! Нет, нет! Не бросайте меня! Умоляю! Умоляю!

Ивановы уходят.

В помещении появляются шесть поваров в поварских колпаках. Они хватают человека в очках, раздевают его, связывают, затыкают ему рот толстой морковью. Затем замешивают тесто, раскатывают его огромной скалкой, насвистывая веселую мелодию. Голый человек в очках лежит на полу и стонет. Повара подсоединяют газовый баллон к громадной газовой плите, ставят на нее чан с водой, кидают в воду соль и лавровый лист. Затем обмывают человека в очках из шланга, солят его, перчат и закатывают в тесто. Получается громадный пельмень. Когда вода закипает, повара опускают пельмень в чан. Пельмень варится. Затем повара вынимают его, кладут на серебряное блюдо, укрепленное на изящной тележке, снимают свои фартуки и колпаки, надевают белые перчатки и везут тележку по длинному коридору, насвистывая все ту же мелодию. Коридор кончается, упираясь в красивую дверь в стиле ампир, повара открывают ее и ввозят тележку в небольшой, но богато отделанный зал. Посередине стоит стол, роскошно сервированный на двоих. Марк в белом фраке и Наташа в вечернем платье.

Шеф-повар. Марк Сергеевич, горячее.

Марк. Подавайте.