Цитаты из книги «День опричника»

– Еб твою мать! Сразу же мне Батя справа – кулаком в челюсть: – Охальник! – Прости, Батя, нечистый попутал, не сдержался… – Еби свою мать, дешевле выйдет! – Ты же знаешь, Батя, померла мать моя… – на жалость пробиваю.

На китайских “боингах” летаем, – вставляет Пороховщиков. – Из китайских ружей уточек Государь стрелять изволит, – кивает егерь. – На китайских кроватях детей делаем! – восклицает Потыка. – На китайских унитазах оправляемся! – добавляю я. Смеются все. А Батя мудро палец указательный подымает: – Верно! И покудова положение у нас такое, надобно с Китаем нам дружить-мировать, а не биться-рататься. Государь наш мудр, в корень зрит. А ты, Антон Богданыч, вроде человек государственный, а так поверхово рассуждаешь! – Мне за державу обидно! – вертит круглой головой председатель так, что тройной подбородок его студнем колышется. – Держава наша не пропадет, не боись. Главное дело, как Государь говорит: каждому на своем месте честно трудиться на благо Отечества. Верно? – Верно! – откликаемся.

Дарьи Адашковой “Зловещие мопсы”. Держит в пухлых белых руках своих Государыня наша табакерку золотую, брильянтовыми прыщами осыпанную. Достает из

М-да… Артамоша круто забирает, с огнем играет. Дошел до крайности. До того, что пора гасить его. А ведь начинал-то, подлец, как подлинно баян народный. Пел сперва старые русские былины канонические про Илью Муромца, про Буслая, про Соловья Будимировича. Снискал славу по всей Руси Новой. Заработал хорошо. Отстроился в двух местах. Обрел высших покровителей. И тут-то ему жить бы поживать да в славе народной купаться, ан нет – попала шлея под хвост Артамоше. И стал он обличителем нравов. Да и не простым, а обличителем Государыни нашей. Выше, как говорится, падать некуда. А Государыня наша… то история отдельная. Горькая.

Говаривал, бывалоча, что каждый, кто играет на скрипке более десяти лет, автоматически евреем становится.

Изящная словесность – это тебе не мотоцикл!

Государыня наша в душе всегда бурю чувств вызывает. Описать их трудно. Как бы две волны-цунами сталкиваются, сшибаются: одна волна – ненависть, другая – любовь. Ненавижу я маму нашу за то, что Государя позорит, веру народную во Власть подрывает. Люблю же ее за характер, за силу и цельность, за непреклонность. И за… белую, нежную, несравненную, безразмерную, обильную грудь ее, видеть которую мне иногда, краешком глаза, слава Богу, удается. А внезапные повечерние смотрины эти ни с чем не сравнимы. Увидеть искоса грудь Государыни нашей… это восторг, господа хорошие! Одно жалко, что предпочитает Государыня наша гвардейцев опричникам. И предпочтение ее вряд ли переменится. Ну да это – Бог ей судья.

Всего семь месяцев живу в нем, а чувство такое, что родился и вырос тут. Раньше имение принадлежало товарищу менялы из Казначейского Приказа Горохову Степану Игнатьевичу. Когда он во время Великой Чистки Казначейской впал в немилость и оголился, мы его и прибрали к рукам. В то лето горячее много казначейских голов полетело. Боброва с пятью приспешниками в клетке железной по Москве возили, потом секли батогами и обезглавили на Лобном месте. Половину казначейских выслали из Москвы за Урал. Работы много было… Горохова тогда, как и положено, сперва мордой по навозу вывозили, потом рот ассигнациями набили, зашили, в жопу свечку воткнули да на воротах усадьбы повесили. Семью трогать было не велено. А имение мне отписали. Справедлив Государь наш. И слава Богу.

– Вот так, земляк, – говорит Мишаня. – Изящная словесность – это тебе не мотоцикл

Палачам и армейским старшинам в России ругаться по-матерному разрешено. Сделал Государь наш для них исключение ввиду тяжелой профессии.