Галинген – небольшое местечко, около которого расположено имение г[ерцогов] Ольденбургов^[71]. В прекрасном парке – небольшое озеро, на нем – остров со средневековым замком. Встретила нас, в сопровождении лакея и горничных, почтенная особа^[72], по-видимому, с некоторым страхом, но и любопытством, и провела во внутренние покои, указав каждому из нас его комнату и постель. Поляк лакей справился, не желает ли кто-либо из нас получить ванну, подал нам умыться и исчез. Усталые, мы погрузились в мягкую мебель и, созерцая обстановку, выжидали прибытия наших вещей и вестовых, без которых офицер в походе чувствует себя как без рук. Наконец они явились и со свойственной им способностью быстро ориентироваться в обстановке тотчас же доложили, что здесь, в замке, находится большая артель русских рабочих, нанятых для уборки хлеба, что для нас готовят на кухне ужин, что для артели рабочих готовит харчи и печет черный хлеб русская баба, которая берется к завтрашнему дню спечь хлеб и на весь штаб… и, в конце концов, между прочим, сообщают о том, что, по словам этих русских рабочих, несколько дней тому назад через Галинген прошло много немецких войск и все направлялись по шоссе на юг… Признаюсь, это были первые сведения о противнике, которые мы получили, и о направлении, по которому отходил противник; и нужно думать, правдивые, так как исходили от русских людей! Начальник штаба^[73] тотчас же распорядился сведения эти проверить и дополнить их расспросом в артели, а относительно выпечки хлеба, в котором была такая большая нужда для штаба, испросил разрешения почтенной дамы, встретившей нас, и получил разрешение. При помощи наших вестовых мы привели себя в порядок и были позваны к обеду. Стол был сервирован в большой <нрзб> столовой, освещаемой большими канделябрами. Хозяйка, не проявлявшая более страха, любезно предлагала нам яства, пиво и кофе и, узнав о том, что среди нас имеется «казак» (начальник конвоя), подозвала к себе одну из служанок и, указывая на него, что-то ей сказала. Ужас и изумление выразились на лице служанки, но через минуту она успокоилась и засмеялась. Оказалось, что эта служанка страшно боялась появления русских казаков, но когда увидела за столом невзрачного маленького хорунжего с красными лампасами^[74], пришла в веселое настроение. Этот эпизод вызвал веселое также настроение и в нашем обществе.

Отблагодарив за обед, мы отправились по своим апартаментам. Меня беспокоило, конечно, отсутствие приказаний от штаба корпуса и то обстоятельство, что авангард наш выдвинут на запад, в то время когда противник отошел на юг.

Рано утром 17 августа из Бартенштейна получаем известие о том, что 5-й стрелковой бригаде приказано спешно отходить назад в Гердауэн, по каким причинам – неизвестно.

Сведений о левом соседе, 26-й пехотной дивизии, не имеем; молчит и штаб корпуса! Приказываю адъютанту^[75] Генерального штаба капитану Скворцову в сопровождении вооруженного конвоя произвести на автомобиле разведку по шоссе на Бишовштейн – Сантопен^[76] и постараться войти в связь с 26-й пехотной дивизией. Час, другой мучительного ожидания; возвращается капитан Скворцов и докладывает, что на всем пробеге его до Сантопена ни одного русского и немецкого солдата не встретил, шоссе совершенно пустынно, и только невдалеке от Бишовштейна на поле видны валяющиеся трупы лошадей, по-видимому, после произошедшего здесь столкновения конницы.

Решаю следовать примеру правого соседа и отдаю приказ об отходе в Гердауэн. Поднимаются суета, нагрузка и отправка обоза. Артель русских рабочих, узнав о нашем отходе, решает присоединиться к нашему обозу и идти с нами. Выкатывают из экипажного сарая громадный немецкий фургон, запрягают парой рослых коней и до верха нагружают его вещами. Почтенная дама, домоправительница, тоже приходит в волнение, обращаясь ко мне с щекотливым вопросом: куда мы идем дальше? – и просит меня дать ей бумагу, которая бы избавила замок от разграбления. Отвечаю, что, куда мы пойдем, нам еще неизвестно – приказано только приготовиться к выступлению, а бумагу дать могу.

Ведет меня через громадный белый зал, увешанный прекрасными портретами августейших особ Российского императорского дома, в кабинет герцога и дает лист. Пишу, что «в этом замке русским войскам оказано гостеприимство и потому воспрещается всякое насилие и грабеж, за которые виновные будут привлечены к ответственности. Генерал N». Тут же в кабинете на особом столике под стеклянным футляром лежит толстая книга в старинном кожаном переплете. Домоправительница достает ее и раскрывает передо мной, с пояснением, что это книга для росписи в ней всех посетителей этого замка, в числе которых указывает на имена императорской фамилии, графов, князей и прочих, и на одной из первых страниц в 1814 году – расписка командира одного из русских пехотных полков, возвращавшихся из-под Парижа в Россию и здесь нашедшего с полком приют и отдых. По-видимому, почтенная особа желала, чтобы в книге появилась и моя расписка, через сто лет после вышеуказанной, но я постарался ее не понять и своей расписки не оставил.

Поблагодарив за гостеприимство, мы сели на коней и, выехав за замковые ворота и мост, повернули, к своему стыду и огорчению, на восток.

Лесная дорога, которая накануне доставила нам так много неприятностей, за ночь саперами была исправлена, и главные силы прошли через лес без задержки, после чего им приказано было остановиться и подтянуться. В это время подъезжает на автомобиле офицер штаба корпуса и вручает приказ об отходе дивизии, только не на Гердауэн, а через Коршен^[77] на Бартен. Спрашиваю о причинах к отходу и почему с таким опозданием доставляется приказ. Отвечает, что причины ему не известны, отходит вся 1-я армия, а опоздал, потому что сбился с дороги и потерял много времени; добавил, кроме того, что командир корпуса в большой тревоге за 43-ю пехотную дивизию.

Маршрут отхода не совпадал с лично указанным; мы загнули несколько на север, но, по счастью, не перешли еще шоссе, идущего из Бартенштейна на Коршен, которым и воспользовались. Переход до Бартена был 40 верст и, вследствие позднего выступления, за этот день сделать его не представлялось возможным; и, пройдя железнодорожный узел Коршен, заночевали у Паариса^[78] – Гросс-Вольфсдорфа^[79]. Большие склады каменного угля на этом железнодорожном узле были кем-то перед нашим проходом подожжены, и зарево пожарища освещало всю окрестность.

18 августа через Бартен – Вольфегаген, по знакомой нам дороге, вернулись на перешеек между озерами Норденбургским и Мауэр, описав большущую петлю и растеряв наши обозы, не могшие своевременно получить приказов об изменениях в наших маршрутах и поспевать за нами.

В этот же день после полудня меня экстренно вызвали в штаб корпуса в Клинкен^[80], где генерал от кавалерии Шейдеман объявил мне, что он назначен командующим 2-й армией вместо генерала Самсонова, сегодня же туда отъезжает, а мне приказывает вступить в командование II армейским корпусом.

Относительно понесенного 2-й армией поражения, смерти генерала Самсонова – ни полслова^[81].

Начальник штаба II корпуса генерал-майор фон Колен доложил мне о полученном по 1-й армии приказе о занятии армией фронта: река Дейме – Велау – Алленбург – Норденбург – Ангербург – Круглянкин^[82][83], причем на II корпус возложена задача обороны участка от южного берега озера Норденбургского до перешейка у Круглянкина включительно^[84].

Отряд у Ариса (169-й пехотный Ново-Трокский полк, 6-я батарея 43-й артиллерийской бригады и одна сотня казаков) остается там и по-прежнему в подчинении штаба армии. Батальон у Видминена возвращается к своему полку (170-му пехотному Молодечненскому). Правее нас – IV армейский корпус; разграничительная с ним линия: озеро Норденбургское – Даркемен^[85] – Вержболово^[86]. Корпусная дорога – Вержболово – Голдап – Ангербург. Головной этап – Ангербург, промежуточный – Голдап. Местный артиллерийский парк – в Даркемене. Штаб II корпуса – в Бенгхейме.

Генерал Шейдеман, забрав два лучших автомобиля штаба и сложив на один из них свои вещи, часа через два уехал в направлении на Лык – Граево, а я, послав в штаб 43-й пехотной дивизии приказ о вступлении своем в командование корпусом и о назначении вместо себя начальником 43-й пехотной дивизии генерал-майора Тернавского, занялся изучением плана и возложенной на корпус задачи по обороне.

Прежде всего бросалось в глаза деление всего фронта армии на корпусные участки: в то время когда на долю XXVI, XX, III и IV [армейских] корпусов давался участок общего протяжения в 40 верст, на II корпус дан участок в 38 верст. Нужно думать, что командующий армией удара в свой левый фланг не ждет, а может быть, считает, что оборона этого участка сводится к обороне трех перешейков: первого между озерами Норденбург и Мауэр (9 верст), второго между озером Швензайт^[87] – озером Долбонар (10 верст) и перешейка у села Круглянкин (5 верст), но ведь и тогда получается фронт 9+10+5=24 версты, причем участки взаимно друг друга не поддерживают. Ну, словом, как ни предполагай, объяснений не найдешь и из этого трудного положения нужно выкарабкиваться самому. Три обособленных друг от друга перешейка требуют и трех самостоятельных частей войск, а в моем подчинении только две дивизии. Решено прежде всего, не теряя ни одного дня, тотчас же приступить к укреплению всех трех участков, для чего назначаю 26-й пехотной дивизии участок от озера Норденбург до озера Мауэр, 43-й дивизии завтра же кратчайшей дорогой через Ангербург – Поссессерн^[88] перейти на перешеек у Круглянкина и приступить к его укреплению. Для укрепления на Поссессернском перешейке между озер Швензайт – Долбонар назначаю весь 2-й саперный батальон^[89] под командой полковника Долуханова с тем, чтобы при наступлении противника со стороны Лётцена готовые окопы занять за счет войск того из участков 26-й или 43-й пехотных дивизий, на который будет меньшее давление противника; надеялся еще и на то, что к этому времени присоединится и отряд полковника Якимовского, находящийся теперь у Ариса. Я понимал, что такое решение неудовлетворительно, но медлить не приходилось, и работа закипела на всем фронте.

К моему счастью, 20 августа в штабе корпуса получено извещение, что на усиление II корпуса прибывает завтра 302-й пехотный полк с 76-й артиллерийской бригадой^[90]. Целиком их направляю на Поссессернский участок и командира 302-го пехотного полка полковника Буйвида назначаю начальником этого участка.

21 августа еду на автомобиле осматривать позиции и работы на них.

Участок 26 пехотной дивизии: начальник дивизии генерал-лейтенант Порецкий, начальник штаба полковник Рудницкий, командир 1-й бригады (правый участок) Генерального штаба генерал-майор Ларионов, командир 2-й бригады (левый участок) генерал-майор Дружинин^[91]. Командиры полков: 101-го – Генерального штаба полковник Вахрушев, 102-го – полковник Чевакинский, 103-го – полковник (?)^[92] и 104-го – полковник Триковский. Всего: 16 батальонов пехоты, 6 легких и 1 мортирная батарей.

Позиция тянется с севера на юг на протяжении 9 верст; фланги упираются в озера – Норденбургское и Мауэр. Впереди впадина с ручьем и двумя небольшими озерами по дну ее, отлично обстреливаемая с фронта и флангов. Большой густой лес, обрамляющий эту впадину с запада, с единственной через него дорогой, в расстоянии 4–5 верст от закрытых позиций наших батарей, не дает возможности противнику поставить свои батареи на закрытых позициях, а он должен будет выдвинуть их на опушку, сильно обстреливаемую фронтальным и косым огнем наших батарей.

Местность на нашей стороне впадины имеет превышение, а холмистый ее характер весьма удобен для укры того расположения наших батарей и для выбора наблюдательных артиллерийских пунктов. Тыл позиции закрыт, и пролегавшее вдоль всего фронта шоссе давало возможность скрытого по нему передвижения. На левом фланге ближе к озеру Мауэр позиция еще более всхолмленная и приподнятая, доступ к этому участку преграждается озером Ремзауэр^[93] и заставляет огибать озеро с юга, направляя удар на наш крайний левый фланг.

Обстоятельство это предусмотрено, и начальник левого участка генерал-майор Дружинин напряг все усилия к тому, чтобы создать здесь прочный узел сопротивления: окопы идут в два, три ряда, хорошо применены к местности и во многих местах уже были закончены, а перед некоторыми были и искусственные заграждения. Побеседовавши с генералом Дружининым относительно возможности обстрела противником со стороны озера с катеров левого фланга наших позиций и указав ему на горку несколько впереди левого фланга, с которой открывался громадный кругозор на юго-запад, я советовал использовать ее как передовой артиллерийский наблюдательный пункт с тем, чтобы 2–4 орудиями открыть огонь по противнику с дальнего расстояния, заставить его развернуться в боевой порядок и обмануть относительно места наших настоящих позиций.

Генерал-майор Дружинин, известный нам по Японской войне и как писатель, произвел на меня очень хорошее впечатление, и я считал, что оборона участка находится в надежных руках^[94].

С этого участка я быстро проехал по шоссе через Ангербург на средний участок у Поссессерна. На перешейке на озере Швензайт, где проходят около Огонькина железная дорога и шоссе, я обратил внимание на прекрасно оборудованную укрепленную позицию фронтом на юго-восток по северному берегу озера: глубокие окопы с траверсом^[95] и проволочными заграждениями в несколько рядов были возведены немцами для обороны Ангербурга против русских войск, наступающих со стороны Лыка, и находились в связи с укрепленной немцами позицией на реке Ангерап. Для нас они могли пригодиться теперь в случае прорыва противника на Поссессернском участке, для защиты Ангербурга и левого фланга 26-й п[ехотной] д[ивизии].

Оборону этой позиции я возложил на начальника головного этапа, имевшего в своем распоряжении роту.

Работы на Поссессернском участке под руководством командира 2-го сап[ерного] батальона полковника Долуханова шли полным ходом. Теперь, с прибытием полка и артиллерийской бригады, число рабочих удесятерилось, являлась возможность возвести былые прочные и обширные укрепления с траверсами, козырьками и в некоторых местах и блиндажами. Появились кое-где и проволочные заграждения. В центре участка повален молодой сосновый лесок и на значительной площади образована засека. На дороге от Лётцена к центру участка вырыт обширный люнет^[96], а у Кирки создан прочный узел сопротивления с хорошим обстрелом вдоль железной дороги и лога, прорвавшего всю позицию от Огонькина до озера Долбонар.

Вдоль этого лога, с южной, приподнятой и обросшей кустарником и мелким лесом его стороны артиллеристы разыскивали для себя закрытые позиции, а наблюдательные пункты – в непосредственной близости от пехотных окопов, уже возведенных на этих местах. Обстрел из люнетов и других окопов к стороне крепости Лётцен хорош, но окопы наши местностью маскировались плохо и могли подвергнуться сильному обстрелу неприятельской артиллерией.

По северную сторону лога в непосредственной близости от местечка Поссессерн была возведена вторая укрепленная линия.

Для обороны этого участка протяжением в 10 верст, как я уже раньше говорил, предназначены 302-й пехотный полк под командой полковника Буйвида и вся 76-я артиллерийская бригада, всего 4 батареи, 48 легких орудий^[97]. Таким числом войск оборонять 10-верстный фронт, конечно, было трудно, и я уже заранее решил в случае наступления противника усилить его за счет 26-й пехотной дивизии, а за левым флангом, где ряд мелких озер стеснял маневрирование наступающего противника, поставить на всякий случай хотя бы один батальон в корпусном резерве у села Куттен^[98].

Командир полка полковник Буйвид, офицеры и нижние чины бодрым своим видом и усердием по укреплению своего участка производили хорошее впечатление.

На перешеек у Круглянкина^[99]