Если метеосводка не врет,

ясно будет опять и тепло.

***

В щелку между стеной и подушкой

нос засунувши, молча лежу.

Я теперь на больную старушку

все разительнее похожу.

О, закрой свои бледные ноги! –

это не про тебя – про меня,

так как от разговора о Боге

уклоняюсь мучительно я.

Я все больше о речке, о поле,

о цветах на зеленом лугу,

относительно нашей юдоли,

проклиная печаль и тоску.

***

На глазах у нас замерзли ветки

небольшого кустика сирени,

а внутри ее –

в хрустальной клетке –

мечутся в потемках чьи-то тени.

Это души умерших,

наверно,

говорит ребенок малолетний,

просмотревший много непомерно

фильмов, полных вымыслов и бредней.

***

Песня или же молитва

донеслась из радиоприемника,

когда в щеку врезалась мне бритва,

а потом сказали:

Экономика.

За спортивной передачей следом

что-то хрустнуло.

Умолкло радио.

Догорала тусклым синим светом

на плече моем большая ссадина.

В зеркале рассматривал я долго

сам себя,

а утро непогожее

было серым, как под Тверью Волга,

скверное, дурное, нехорошее.

***

Приморозило, теперь уж не отпустит.

Но реки дыханье подо льдом

я как старый, опытный акустик

все же уловить сумел с трудом.

И надежда на мгновение мелькнула,

что в Москву-реку подводный флот

вышел на несенье караула,

встав вблизи от Яузских ворот.

***

Ах, какие мы все же проказники!

Ах, какие мы все же затейники!

Обожаю советские праздники:

дни культуры, науки и техники.

А ночами разглядывать нравится

мне жену, на груди моей спящую,

что тихонько во сне улыбается,

так как верит в любовь настоящую.

***

Сон мой длился ровно три минуты.

Времени едва хватило

глянуть, как у нас живут якуты,

окунуться в воды Нила.

Я успел взобраться на подножку

отходящего трамвая,

взять билет, с трудом пролезть к окошку.

Тут кондукторша немолодая,

кожаную сумочку с деньгами

зажимая между ляжек,

замахала белыми руками,

закричала:

– Сивцев вражек!

***

Сучок насквозь проткнул плечо,

но больно мне не стало,

а стало очень горячо,

как прежде не бывало.

Зря говорят, что болевой

порог с годами ниже,

когда ни мертвый, ни живой

ты к смерти все же ближе.

***

Тварь дрожащая, а зубы скалит.

Колбасы за это ей не дам.

Стих о ней едва ли след оставит

в душах наших распрекрасных дам.

Он едва ли станет песней,

слова

из которой выкинуть нельзя,

потому ль, что снега нет с Покрова,

под ногами – голая земля.

Поутру в саду замерзли лужи.

Их остекленевшие глаза

к вечеру потрескались от стужи,

как в мороз тугие паруса.

***

Я старался походить на старших.

Как бы им ни нравились бразильцы,

а болели все равно за наших

всей душой поильцы и кормильцы.

Чувствую себя я отщепенцем,

так как я победы не желаю

итальянцам, чехам, венграм, немцам,

чем своих товарищей пугаю.

За свободу, равенство и братство

не хочу идти на баррикады.

В поисках духовного богатства

не хожу я в царские палаты.

***

Охотником одевшись, барин

бредет по лугу.

Ранний час.

День ясен, светел, лучезарен,

что редкость осенью у нас.

Еще вчера за снегопадом

я наблюдал, смотря в окно.

Зажегши свет, ты села рядом,

поскольку сделалось темно.

Тургенев, возвратясь с охоты,

курил, смеялся.

У стены

чернели снятые им боты,

как из-под масла кувшины.

***

Однообразие – черта.

Равнинной местности присуща

не столько серость –

беднота,

которая, как в супе гуща.

Ужасно горькая на вкус

она нам портит всю картину.

Как если б суп был из медуз,

съедобных лишь наполовину.

***

Взаимодействия двух сил,

дождя и снега на рассвете

не выдержит наш слабый тыл

напора – женщины и дети.

С начала осени лежит

старуха, глаз не открывая,

и муха, что над ней жужжит

не знает, что она живая.

Садится муха ей на лоб,

того не зная, что старуха,

хоть одноглаза, как циклоп,

но не глуха на оба уха.

***

Я не застелил кровать, поскольку

думал вновь залезть под одеяло.

Редкая возможность юркнуть в койку

среди бела дня меня прельщала.

За окном уже утихла вьюга,

но с высокой ели снега комья,

падая, о землю бились глухо.

Копошилась на дворе Прасковья.

Видимо, ошибся Исаковский:

вон она – ругается с соседкой!

Говор – быстрый, резкий, не московский.

Голос – словно кто-то хрустнул веткой.

***

Машины к нам подкрались очень близко.

Автомобили, самолеты, корабли.

Внезапно оказавшись в зоне риска,

с умом собрались мы и мышцы напрягли.

Из разговора с внуком вдруг я понял,

как он беспомощен, как беззащитен он,

и бережно его за плечи обнял,

и предложил пойти со мной считать ворон.

***

В сад залетела пташка божья,

столь редкая для здешних мест,

и примостилась у подножья

столба, похожего на крест.

Столб уличного освещенья

и вправду крест напоминал,

но прежде этому значенья

никто из нас не придавал.

В мгновенье ока коноплянка,

вспорхнувши в небо, скрылась с глаз,

но эта птичка-христианка

задела за живое нас.

***

Произошел системный сбой,

как говорят специалисты,

что пользуют язык иной,

чем мы – поэты и артисты.

Что все пошло и вкривь и вкось,

я чувствую совсем иначе,

когда ложусь с женою врозь

спать – в разных комнатах на даче.

И это вовсе не пустяк,

а катастрофа, право слово,

как если б пал на землю мрак,

не стало ничего святого.

***

Попалась мышка в лапки кошке.

Такое ощущенье было,

что я, спасаясь от бомбежки,

забрался в шкаф.

Меня стошнило.

Вокруг темно – ни зги не видно.

А острый запах нафталина

щекочет горло.

Страшно стыдно.

Противно умирать, Ирина!

***

О чем мы судачим, огни погасив?

Конечно, совсем не о том,

большим ли, Бог весть, во Вселенной был взрыв,

что все полетело вверх дном.

Я глажу тебя по горячему лбу,

в крови твоей чувствуя жар,

как сыпет в ночи ледяную крупу

декабрь на сухой тротуар.

Белее за окнами снежный покров.

Морозец. Начало зимы.

Ночной разговор протекает без слов.

Обходимся жестами мы.

Я палец к губам приложил, чтобы ты

меня без труда поняла –

у нас за спиной сожжены все мосты.

Жизнь наша как сажа бела.

***

Елка за стеной упала

или китель в орденах?

Вдруг раздался звон металла

ночью в каменных стенах.

Может, это нам приснилось?

Крик поднялся, шум и гам.

Что-то с грохотом разбилось,

раскатилось по углам.

Словно брызги разлетелось

разноцветное стекло.

Впилось в руки, ноги.

Въелось

в губы, щеки нам назло.

***

Калачиком свернувшись, спит дитя.

Лес за окном теряет очертанья –

так быстро испаряется дождя

слепого влага,

что плывет сознанье.

Все призрачно, к чему ни прикоснусь.

Сучок ольховый или ветка клена –

все крайне зыбко.

А Святая Русь –

определенье неопределенно.

Тщась ложный смысл вложить в него, легко

дозволенную меру переходишь,

ведь яблоко, что слишком велико,

усильем слабых пальцев не разломишь.

***

С потусторонним миром связи нет,

но в перспективе отдаленной

возможно, что отыщется мой след.

Звонок раздастся ночью темной.

Как будто бы голубка из горсти,

свет прыснет из-под абажура,

неподключенной к электросети

настольной лампы,

как стрела Амура,

тень легкая скользнет среди ветвей,

нежнейшим снегом опушенных,

и цель найдет в кругу моих друзей,

на смерть невинно осужденных.

***

Смертельный холод ощутил

под утро, завернувшись в одеяло,

что было выше моих сил,

которых оставалось крайне мало.

Чтобы понять, как тяжко мне

пришлось тогда, вообрази картину:

Горит земля.

Дворцы в огне.

Спасенья нету ни отцу ни сыну.

Помпеи гибнут на глазах

у публики, отнюдь не беспощадной,

но любящей во всем размах,

масштаб, объем, до ярких зрелищ жадной.

***

Хождение по водам водомерки

в смущение приводит нас с тобой.

В жару немноголюдно возле церкви,

а на берег народ валит толпой.

Речная гладь вся в рытвинах, ухабах,

что часто не заметно никому

из тех, кто в продолжительных забавах

теряет времени и сил душевных тьму.

Но все равно находится охотник

серьезное значенье придавать

любому пустяку.

Пузыреплодник,

едва расцветши, начал отцветать.

***

На сердце руку положа,

я говорю своей подруге:

Как ты чудесно хороша,

нету второй такой в округе!

Нисколько не кривя душой,

я говорю:

Целую ручки! –

таджичке в лавке овощной.

Босой. В кроссовках на липучке.

***

Сколько ни вглядывались, ничего

не удалось рассмотреть нам во мраке,

но развиднелось, и скоро легко

сориентировались бедолаги.

В метрах пятидесяти – у реки –

на холодке посинела рябина.

Ягоды спелые, как поплавки,

вниз по теченью уносит стремнина.

Пляшут, танцуют они на волнах,

на берег выбраться тщатся

и на замшелых седых валунах,

словно букашки, мостятся.

***

Залюбовался красивыми ножками

женщин, скользящих во тьме вдоль вагона.

После дождя пахли мокрыми кошками

травы, растущие возле перрона.

Как ни старался, но существования

не представлял себе мира иного,

словно не чувствовал жара дыхания

прежде ни разу я друга больного.

Словно не чувствовал запаха горького

в поле ночами цветущей полыни –

резкого, жесткого, крепкого, стойкого,

будто бы не ночевал я в пустыне.

***

Погода отклоняется от нормы.

Она так быстро видоизменяется

по части содержания и формы,

что предсказать ее не получается.

Нет никакого смысла строить планы.

Сейчас у нас такое положение,

что тот, кто пишет длинные романы,

большое вызывает сожаление.

***

Эпохой возвращения Набокова,

быть может, наше время назовут.

Мне жалко, что из прошлого убогого

в грядущее отнюдь не всех возьмут.

Писателей хороших в светлом будущем,

вполне возможно, будет не хватать,

определенно будет мелким служащим,

как и сегодня, некого читать.

ОХОТНИКИ ВЫШЛИ ИЗ ЛЕСА

***

Тяжелые копья на плечи

взвалив, утопают в снегу.

Собаки их лают при встрече,

и лай их наводит тоску.

Охотники вышли из леса,

и стало понятно, что есть,

есть в мире помимо прогресса

достоинство, совесть и честь.

Есть то, что высоким искусством

приучены мы называть,

пытаясь разрозненным чувствам

единую форму придать.

И Брейгель тому в подтвержденье

работает ночь напролет.

И Ангел небесный сраженье

с нечистою силой ведет.

***

Как у Ленина в Горках, на даче у нас

снег пушистый на ветках у елок.

Если выйти на улицу, тотчас же в глаз

сотни острых вопьются иголок.

Невеселое дело одну за одной

извлекать их из вещей зеницы,

слыша, как в полумгле за фанерной стеной

нашу паклю воруют синицы.

***

С азартом жестяную банку

гоняют по двору мальчишки.

Затеяв с ними перебранку,

отвлекся я от умной книжки.

На месте самом интересном,

когда у главного героя

бежит жена с юнцом прелестным.

А в результате гибнет Троя.

***

C утра до вечера, весь день

снег сыпет, как в театре драмы,

где осыпается в сирень

и в кринолинах ходят дамы.

Конца унылой пьесе нет.

Давай по лестнице старинной

мы лучше спустимся в буфет

есть бутерброды с осетриной.

***

На себя похожим человек

Ангела рисует кистью тонкой.

Так как накануне выпал снег,

обернула мать дитя пеленкой.

Если повезет, то разглядишь

в темноте под реденькой тряпицей,

как сучит ножонками малыш

и чуть слышно тенькает синицей.

Привлечет внимание ребят

ослик в глубине яслей стоящий,

маленький конек,

на первый взгляд

не игрушечный, а настоящий.

***

Недостающее звено

в цепочке долгих превращений –

спокойно я смотрю в окно

на кустики сухих растений.

Я рыбой был,

и птицей был,

и наземь с неба камнем падал.

И фотку той, что я любил,.

во внутреннем кармане прятал.

***

Прогулка затянулась допоздна.

В конце концов ты промочила ноги,

слегла в постель и сделалась больна.

Такие вот печальные итоги.

Зимой закат особенно красив,

но чтобы им теперь полюбоваться,

под спину пуф диванный подложив,

ты за руку мою должна держаться.

***

Вещи нас преследуют повсюду

и поработить нас норовят,

взять к примеру старую посуду,

на которой больше не едят.

Так из поколенья в поколенье

ходит скарб домашний по рукам:

соусники, блюдца для варенья,

что достались нам от наших мам.

Медный чайник из второго в третье,

без на то особенных затрат,

перекочевал тысячелетье.

Невелик, но кряжист и пузат.

***

Понимаю подзаборность.

Чувствую неродовитость.

Ощущаю поднадзорность,

вседоступность и открытость.

За людьми, меняя маски,

наблюдают год за годом

звери, птицы.

Строят глазки

мухи.

Пчелы кормят медом.

***

Россия неделима быть должна

и нерушима?

Хочу жену спросить я, но жена

проходит мимо.

Покрылся за ночь льдом кустарник весь.

Цветы завяли.

Кто скажет мне, что приключилось здесь,

пока мы спали?

***

От хорошей до плохой

жизни – ехать дни и ночи.

Между Курском и Москвой

расстояние короче.

Стрелочник взмахнет флажком,

машинисту даст отмашку.

Если б был он моряком,